Приключения Трупа
Шрифт:
Недоработка! Поле из репейников!
— Доколе из веников, — в адрес оружейников разругались инструкторы, — в клопа стрелять и кашу, мать вашу?
Конструкторы похватались за черепа:
— Не достарались! О детали не догадались: в жертвеннике пленники — толпа!
И зажались, изменники, как девственники от баб, как стадо гадов и жаб.
И достались им дни — лихие: одни стрелялись на зависть другим, а другие за убытки нарвались — на пытки.
А дорогого мертвеца, раскрывшего измену и постигшего детали и цену преступления, как отца родного,
Штабные, смурные, шныряли у карты. Издавали сап. Примеряли медали. Подавляли храп. Без азарта искали фарта: в мучении затевали наступление.
— Куда? — спросил танкист о направлении — Сюда?
— Не в тыл, — съязвил тыловик и сник.
— Не сплетник, но речист, — похвалил советник.
Программист тоскливо прогундосил:
— Спросим о вопросе машину, по давешней программе, — и суетливо придавил клавиши компьютера.
На экране вспыхнула рыхлая картина в тумане.
И вдруг на диаграмме муторно всплыл круг из чернил, а в нём по борозде заюлил — шиш!
— С огнём шалишь! — взвопил неряшливый, как баба, начштаба. — Спрашиваю, где начнём? Где?
Утопили в мыле шеи и всадили дули в ущелье — ткнули истерически, наобум.
Не угодили:
— В прогал? Уснули на стульях? Космический шум!
Жалкий без вины Труп стоял впривалку у стены.
Но тут показал весь стратегический ум: упал на карту, на уступ за рекой, словно взял редут и приказал рукой:
— Здесь! Поголовно — к старту! В бой!
Подступились — гроза, сомнение и примесь удивления.
Сгрудились — глаза дико навыкате:
— Гляди-ка ты!
Внезапно прослезились:
— Укорот снаружи! И не обнаружат, и бьёт в точку!
Навострились, как на кашу в ужин:
— Поэтапно разметим. Окружим и — в сети вашу дочку!
Встали, как один — салютовали мертвецу-молодцу:
— Попробуем! В жилу!
Обещали:
— Победим — дадим чин, медали и особую могилу.
И описали — умело:
«Теория военного дела, несомненно, претерпела агонию страждущего конца, но апория мертвеца ввертела в историю гармонию падающего тела».
XVIII. БОЕВОЙ ГЕРОЙ
Перед боем от потери покоя бойцы-молодцы запоем сочиняли многолистные письма и отправляли телеграммы.
Пугали страхом краха и нагнетали печали и драмы.
Призывали, чтобы зазнобы не молчали, а отвечали, а товарки — паковали подарки.
От лица мертвеца, словно безусловно живого, написали отчаянное прощальное слово:
«Страдаю за вас жестоко. Защищаю от зараз небесный покой. Ни милки, ни бутылки, ни копилки — одиноко. Опоры — никакой. Сплошная суета. А скоро — в честный бой. Неизвестный сирота.»
Перечитали — восторженно.
С жаром размножили и адресовали куда могли: в города и села, старым и молодым, веселым и больным от земли до земли — и скучающим товарищам, и сердобольным вдовам, и нездоровым дедушкам,
и вольным девушкам.Идею изрекли с жаждой складчины:
— Уцелеем от пекла в груде пепла и не будем околпачены — получим кучу всячины.
И каждый признал: у бездны покойный, как и прежде, любезно вселял надежды на достойный финал!
И грянул бой — кровавый, под зарёй — багряной.
Штурмовали уступ.
Неувядаемая, но ожидаемая слава без земли и могилы покрыла собой Труп.
В начале дела командиры с барабанным боем обнесли тело задиры перед строем.
Обманным околеванцем предостерегли новобранцев:
— Так кончит засеря-трус! Сопляк — наутёк, но — не убёг. Нам флаг — бог! Короче, усекли намёк?
Драным смутьяном вызывали у салаг вкус к ранам:
— И вам в срок, баранам, к потрохам рваным!
Иначе дали урок ветеранам:
— Он на перевале сражён за честь! Задача — месть!
Потом тайком переодели покойного в неприятельское знамя, выставили форменного перед врагами как пойманного в перьях на ели лазутчика и неистово прохрипели в динамики издевательское:
— C вами, маменькины голубчики, будет так же, как — ему! Наляжем на груди — перебьем по одному!
И — матерком, многоэтажно, не по-тихому, по-ихнему!
Пропаганда Трупа вздымала на попа и задевала по престижам, идеалам, крупам, гландам и пониже пупа.
Пока возили смельчака в автомобиле, как на поклон — урну с прахом, он не раз успел под обстрел к иностранным воякам. Тем самым хитроумно и без страха от кочки до кочки выявлял на показ всем атакам огневые и болевые точки, арсенал и наличные силы врага.
И при том доказал, что у них под ружьём — рахитичные мазилы и мелюзга: дуга перелёта их шальных ракет подбодрила нашу пехоту, а недолёты на мили насмешили до слез генералитет и обоз!
Зато наши самолёты и миномёты замесили в кашу плато у мостов и по наводке Трупа разворошили в ошмётки остов уступа!
Отважно рискуя шеей у крапивника, непоседа дважды, и не впустую, разведал траншею противника.
Челюсть и львиная доля его тела осиротела, когда смельчак искал проход для атак через минное поле.
Ничего не знал о боли: шнырял туда-сюда, рвал провода и вперед выступал, как трал на воле.
Направляли его сзади по радио, лежа в колодце, и рыдали, глядя на своего первопроходца.
Мясом без жил проложил дружине трассу в чужие дали!
Кожей и костями заслужил розы и слезы горстями!
Едва ли ждали от него и того, а он в раже и затронул, и круто запутал вражью оборону.
Шестами внезапно поднимали его персону с разных сторон и старательно отвлекали неприятеля вбок: вызывали залпы то на запад, то на восток.
И грязные рубаки в хаки застряли в нашей загадке!
Бьют в беспорядке тут и ждут у плато атаки слева, а наши танки бравы — справа.
От гнева перепашут огнём холм, на котором останки — у вершины, а наши машины — с задором в лощины!