Приключения Трупа
Шрифт:
Но вот после всего на сцене — фронтовой герой: кости — струной.
И народ за него — горой: губы — в пене, зубы — в стуке, руки — в тряске, ноги — в пляске без дороги.
Славный Труп — не другие создания: выполнял любые задания — и оскал показал явный, и пуп забавный, и танцы, и духовно сверкал без глянца, и кивал — плавно, а стоял ровно — и подавно.
Его хозяин завершал экзамен речисто — рассказом о проказах своего артиста.
Эпитафия о жмурике публике — потрафила.
Наконец мертвец доказал публично, что
— Невозможное возможно непреложно! — из кожи вылезали в ложе.
— Околеванец — чисто иностранец! — ликовали шестерки с галерки.
— Кавалер — в идеале! — повторял партер.
И от свиста, как в камышах, зал стоял на ушах.
Шквал оваций не знал вариаций.
Итоги конкурса вырастали в восторги без фокуса.
Разобрали детали и хмыри из жюри: наплевали на устав и, не отдав взятки, позорно убежали без оглядки.
— Тут вам, ребятки, суд, а не блядки! — зазорным посылом в тыл беглецам с миром прекратил нечистый экзамен речистый хозяин.
Зло и шутовство переросло в торжество.
Под фанфары качали победителя на руках.
Одобрительно, как пажить для отары, изучали пах.
Сдирали, на память, в давке аксессуары и бородавки.
Брали отпечатки: пальцев — для усадки неровных пяльцев, ног — для прокладки удобных дорог.
Вручали в фибровой коробке медали, брошки и заклёпки.
А фигового листа — не стали: победные места, сказали, не вредные.
А отсняли на обложки и экран ухмылку и стать мертвячью — погнали в ресторан клячу: за бутылкой отмечать удачу.
В ресторане кучно окружили лучший стол, накрытый заранее, и с аппетитом приступили к ликованию.
— Мы, — провозгласили, — атолл художников, а не бандиты из тюрьмы, не простофили из сапожников! Сочинили идиллию — прикатили к изобилию!
Стоя в рост, проговорили за героя тост.
Отпили, закусили, пошутили и повторили сказ.
И так — не раз.
Воспетый мертвяк, одетый во фрак, произвёл смертельное впечатление на питейное заведение: орёл, а не пил, здоровяк, а не ел, был бел и мил, а не шалил.
Но за осмотром не порадели о мертвом теле.
Быстро, как от искры, покраснели щеки, осоловели глазки и приспели широкие пляски.
Даже владелец победителя улетел от него, как младенец — от стражи своего родителя.
Один Труп сидел не у дел при разгуле и смотрел на суп из криля, кур из гриля и пиджаки на стульях.
Посторонние весельчаки разъяснили с иронией:
— Господин — хмур, но — не в агонии. Наоборот, караулит из-под руки: блюдёт кошельки!
Однако его фрака не проглядели дамы и мамзели.
Ни с того, ни с сего насели упрямо, как озверели: глазели, галдели, летели к нему в вальсе, цепенели в реверансе, пели романсы о шансе и контрдансе, рдели и млели, как на дому, словно жалели о любовной трели в ответ и — почему бы и нет? — о постели. Без лени и морали сжимали пальцы,
звали на танцы, вздыхали, приседали к нему на колени и шептали — об измене.А холодный, как ртуть, Труп — ни слова с губ, как негодный на суть.
Но дамы не охладевали ничуть.
Снова наступали упрямо и затевали — драмы.
Те, что не без навыка и на руку легки, в суете очищали кошельки.
Те, что промышляли мелко, хлестали из дорогой бутылки и с ухмылкой ковыряли вилкой в чужой тарелке.
Те, что пеняли на неверность своего супруга, проверяли его на нервность и вкупе возбуждали ревность — изображали в Трупе друга.
Те, что считали, что к ним приставали слишком, давали молодым шалунишкам знак, кто — враг: братишка-фрак.
Крали играли, а разогнали пустяк до скандала и драк.
Сначала ухажеры позвали мертвеца в коридоры.
От молчания соперника холерики задрожали в истерике, с отчаяния взяли наглеца за грудки, послали в закутки, наддали в локотки и показали, как сверкали кулаки и мелькали башмаки.
Потом, жуя, защищали брак мужья.
Гуртом затолкали дерзкого в приёмную — на тёмную, в курилку — на парилку, в уборную — на позорную и мерзкую давилку и душилку, в толчок — на бочок и — добивали в пятачок наверняка, пока не искромсали в щепки и осколки зеркалА, банкетки, стенки и полки.
Куя дела до конца и рванья, ловца бабья расстреляли из ружья.
Спасла орла в сшибках только ошибка: головомойка впотьмах извела в прах не самого озорника, а его двойника!
Затем люди искусства догадались, что в карманах — совсем пусто.
Но — не разбежались.
И не бранили хулиганов, не винили зависть.
Не палили из орудий и не молили о чуде.
Наоборот, не без таланта уговорили официанта, чтобы тот подождал от конкурсанта особой расплаты за утраты, угомонили скандальный накал и строем потащили героя в игральный зал.
Еле успели в казино до закрытия.
Напели неглупо, что давно имели наитие и излишки, и обменяли медали Трупа на фишки.
Усадили дорогого мертвяка, как больного старика, в лучшее кресло и, держа, как колючего ежа, за чресла и бока, объявили, что залучили не фуфло, а большого игрока.
Сообщили без прикрас и усилий, для заметки, но тотчас всё в зале потекло, как от толчка — колесо рулетки.
Зрители побросали в пылу объедки, поразбивали статуэтки, прибежали к игровому столу и встали по-боевому, строем, бедро в бедро, а устроители заморгали хитрО и закивали — на зеро.
Но художники не слукавили, как картежники, и поставили за героя чисто и правильно.
Фортуна раскрутилась быстро, как дюна, и округлилась лучисто, как лагуна.
И невозможное для мертвеца случилось: на милость неосторожного ловца признания свалилось состояние!
Зрители заскулили туш, художники схватили куш и запросили об автомобиле.
Но устроители не отпустили их наружу из-под спуда: объяснили, что у живых на ветру бывает и хуже — моровая простуда! — и предложили, не скрывая зуда, покорную повторную игру без чуда.