Приключения Трупа
Шрифт:
И улов — мертвец у баранки.
Приезжала служба и — без затей:
— Ваши останки?
Пострадавшие — дружно:
— Кидала — ничей! Амбал из бичей!
Продавец угрюмо возвращал сумму, а поклажу переоформлял в кражу.
А чихал на пропажу и не впадал в детство, не поднимал шума и зачехлял боевые средства — получал чаевые: за накал экзамена и на бегство от хозяина.
На склад деловой Труп поступал в бушлате, как живой сторож на зарплате.
Стоял заморыш, как дуб и вождь: и в град, и в шквал, и в дождь.
Принимал ящики без объятий — не тискал,
Чужой рукой писал расписку — помогали мальчики: разминали пальчики.
А потом выдавал номер: разделывал под орех, без экономий, товар и на развале зажигал пожар. Не сам, но за всех — и там, и сям!
На погром приезжал ошалелый хозяин и трепетал у развалин: склад разъят — вверх дном и пуст, а кладовщик сник — упал без чувств и, кроме того, помер. И невдомек: то ли украл для кого и поджег, но опоздал и не утек, то ли без воли попал под грабеж, а от него и под нож.
Конец бывал и другой: мертвец исчезал, как живой. Даром, но — с товаром!
Служил покойник и на перевозке.
На вид — не броский, как обноски, и без сил, а вынослив был, как поддонник, отходчив, как подъемник, и настойчив, как пресс. И габарит имел подходящий для дел, и вес.
Поступал на терминал в упаковке и ловко подменял грузы: влезал в кургузый ящик и выступал по накладным то свежим продуктом, то нежным сухофруктом, то листовым железом и другим металлом и стройматериалом, а то и немарким подарком друзьям-проказникам — к выходным и праздникам: пальто, манто или чайником.
Умело выдавал тело за материал то отправитель — сущий любитель сюрпризов, то грузчик, когда бросал вызов и крал или когда допускал крен и разрывал пакет по ошибке — рассыпал вещество, но без труда заметал след рассыпки: взамен того клал своего.
Ради праздности наповал убитого не отвергал мертвец и обязанности экспедитора.
Сопровождал молодец товар, сурово глядя вокруг, нагишом и с ножом в теле. Вызывал и жар, и испуг у любого грабителя и вора, который стремительнее зайца удирал без прока и цели, как от трамвая и тока, не желая мараться в мокром деле.
А если груз при этом исчезал, раздетый не рыдал, как трус и карапуз, и не искал мести, как бутуз. Рвал волосы на себе — получатель: стенал дурным голосом о судьбе, кричал «мама!», ворчал, что с ним драма и упрямо, как правдоискатель, посылал телеграммы партнеру — призывал к разговору.
Но тот, получив предоплату, не внимал вздору и писал адресату:
«Приятель! Обратись к вору. Он надысь жмот и суетлив. А закон — справедлив. Вот!»
И повышал мертвецу зарплату.
За что поощрял? А за то: урод, а не пьет, в загул — не сбежал, добро — вернул, доход — прибавлял.
Старо, как перо в бюро, а подлецу — к лицу!
А однажды куролесил Труп экспедитором в рейсе не менее хитром.
В дороге поклажа пропала, но не ноги отыскала, не щуп и не поддувало.
Водитель объяснял преступление с терпением и без гнева, как повторял слова припева:
— Отъезжал мой хранитель живой. Читал в накладной. Но едва разбросал барахло налево — пострадал головой. Из-за натуги не повезло ворюге на услуги!
Криминал — не на улице,
а на мертвеце, как курица — на яйце!Покойник, как подоконник, ни на что не в обиде. Кто поверит, что работу принимал в своем виде? Что двери фургона открывал и поддоны разгружал не живьем? Что не дышал, а при том заботу проявлял об одном: о дорогом спутнике — злом преступнике?
Тут и суд присяжных скажет:
— Экспедитор — виноватый и убитый, а шофер — вороватый, но — не вор.
Владелец похищенного, плача, рассуждал иначе.
Скрежетал зубовно, словно нищий иждивенец жевал перец. С горя пенял на неосторожность при ведении дел и в отборе тел. Жалел, что не проверял персонал на надежность и без сомнения в задаче назначил мертвеца на должность гонца.
Сначала признавал, что брал его в охрану живым, и обманут рекомендательным письмом, чего от кое-кого не ожидал.
Но потом заверял устало, что пораскидал своим проницательным умом и вспомнил, что составлял контракт со скромным покойником, а предателем и разбойником стал не хранитель груза, который соблюдал такт, а водитель фургона, который скорым юзом удрал от закона.
Так или сяк, а не подкачал мертвяк. Факт — без врак!
Блистал Труп и на таможне.
Преодолевал контроль — всевозможно.
Выставлял пуп и восседал, как живой король, без заботы — выручал кого-то и законно переправлял с собой за границу разрешенные квоты: драгоценный металл, отменные ситцы и прочее — и никто его за то баловство не раскурочивал.
А то выполнял скрытую команду и отвечал за контрабанду, набитую по карманам и чемоданам. А находили, как иголку и борова в стоге, вопили, но в итоге — что толку, что уличили матерого волка из гнили?
А было, изучили и кулак, и рот — постановили вприглядку: мертвяк, чудила, дает взятку — руками и зубами, и без риска, с запиской: не взыщите, мол, что не житель, но не гол — держите, сами берите. И брали — как медали срывали на генерале. И — пропускали. Или не пропускали, но виноватых в переплатах не искали.
Случалось, Труп, как и на внутренних перевозках, забывал вялость и подменял грузы: просто, как живьем плевал в муторный суп и снимал с дам рейтузы.
И мусорный хлам изображал в приграничном овраге у пустыря — притом неприлично напичканный серебром и колотым золотом: поджидал золотаря.
И представлял, по бумаге, секретный биологический объект: экстатический реагент на заветный эксперимент. Кто на границе решится покуситься рукой на такой страшный смердящий ящик? Никто и ни за что: а вдруг из-под рук — ящер? И — ящур!
Но и таможенник — не мальчик неумелый. Бывало, осторожно завладев телом, зев костям не раскрывал и сам тайком подменял груз — вступал с мертвецом в шалый союз. А порой и вымогал у хозяина Трупа за развалину взятку:
— Скажу, ханурик, жмурик твой — засужу на десятку!
И ежу понятно: поступал не глупо, а неприятно!
Но и мертвец бывал не прост. Покупал, хитрец, мост не зря: для труда, а не дуря. Промышлял иногда — ложной таможней: простирал ноги на дороге к границе и выдавал себя за юстицию. Как и положено, выставлял столбы и полосатую будку. И даже, трубя, играл, нахал, проклятую побудку для ребят на страже — будто понимал: лбы не бдят — не уследят поклажи!