Принц Половины Осени

Ларсон открыл кейс трясущимися руками, пару раз что-то шепнул себе под нос, а потом положил бумаги перед Джонсоном. Клиент Ригана собирался открыть рот, но Луис не дал ему ничего сказать, поднимая перед ним раскрытую ладонь. Луис возмущённо распахнул глаза, а потом сузил их до щёлочек.

– Это тот же самый договор? – Луис зашёлся громким и хриплым хохотом. Этот хрип царапал уши. Я опустил голову и сглотнул. Я думал, что меня стошнит от волнения прямо на ковёр с длинным ворсом. Кто вообще стелет подобное в офисах? – Знаешь, можешь оставить мне свои бумажки. Я их использую, как салфетки на сегодняшнем полднике. – Бизнесмен попытался отдышаться, но потом снова засмеялся.

Ларсон предпринял очередную попытку, чтобы начать диалог, но теперь его перебил уже О’Хара:

– Мистер Луис, я даю вам последний шанс: вы подпишите бумаги? – Он спросил это с улыбкой, его глаза маниакально блеснули.

Он, как и я, был в предвкушении. Конечно, природа наших эмоций была разной. Я волновался, а он был похож на психопата. Но я впервые увидел, как его глаза выражают хоть какие-то эмоции. Страшные, конечно, эмоции, но это уже доказывает, что О’Хара человек. А то я сомневаться начинал.

– Угрожать мне решил? – Тон у Луиса мигом стал режущим.

Он сощурил глаза и весь напрягся. Я точно знал, что человек его размеров может и сам отлично справиться с проблемой, но он всё равно начал тревожную кнопку. Он сделал это демонстративно. Его палец добрых четыре секунды давил на заметную кнопку в углу стола. О’Хара что-то нечленораздельно прошипел. Риган, быстро зацепив наёмников, покинул комнату, оставив меня наедине с Луисом и нашим заказчиком. Но я даже испугаться не успел, потому что услышал тихий щелчок моего ошейника. До меня не сразу дошло, что я имею полную свободу действий. На это понадобилось некоторое время, мысли постепенно засыпали голову.

Двери на боковых стенах кабинета распахнулись и к нам ввалились больше десяти человек охраны. Ларсон замешкался, начал отступать назад и обо что-то споткнулся. Он сразу упал на этот ковёр с длинным ворсом, так что посадка не должна была быть особо болезненной. Я выпрямился и замер. А мир замер вместе со мной. Ларсон, Джонсон и его личная подмога – они все замерли. Стало не по себе. Они словно дышать боялись, только стояли и смотрели на меня. Будто были в театре, а на сцене, под светом софитов, появилась главная звезда пьесы. Приторное сравнение получилось.

– Отключите камеры. – Я чеканил слова, говорил ровно.

То, что сидело внутри, наконец, вырвалось наружу. Оно опьяняло, голова мигом стала лёгкой, а изображение немного поплыло, приобретая ореол. Когда мысли перестали рассеиваться на вылете из головы. Тело ощущалось каким-то излишне невесомым, казалось, коснёшься пальцами кожи, и она рассеется, как облако. Но мысли уже были ровным потоком, а не неуловимыми и бесконтрольными вспышками. Луис с большим энтузиазмом начал копаться в своём компьютере, а потом кивнул мне с широкой улыбкой.

– Охрана должна уйти.

– Конечно, они уйдут. – Медленно и заворожено сказал Луис. Он так смотрел на меня, будто божество увидел. – Пошли вон! Вы не слышали? Он хочет, чтобы вы ушли!

На них он громко кричал, рвал горло, это вызывало сильнейший контраст с тем, каким тоном он разговаривал со мной. Он хотел угодить, сделать так, как ему велено, чтобы получить одобрение. Стало не по себе. Я пошатнулся, завалился чуть назад, но устоял.

Охрана ещё некоторое время постояла, а потом, глядя на меня, вышла из комнаты. Очень медленно вышла. Ларсон тоже поднялся с пола, он протёр глаза и медленно, опираясь рукой на стену, шёл в мою сторону. Взгляд у него был безумный, как у религиозного фанатика, брови уползли наверх, образовав несколько складок на лбу, а губы легонько тряслись:

– Какой чудесный ребёнок.

Он шептал это. Повторял много-много раз. Я едва поднял на него глаза, и от его жадного взгляда мне снова стало плохо. Мир был густым и липким. Холодным и противным.

– Ларсон, ляг обратно на пол. Не видишь, что ты у него не лучшие чувства взываешь? – Злобно сказал Луис.

– Какой чудесный ребенок.

– Не подходи ко мне, – процедил я, глядя на заказчика. Он оцепенел, а в моей груди расползлось жадное удовлетворение.

Я выпрямился, пару раз вдохнул и выдохнул. Закончить и выйти на свежий воздух. И очистить желудок при необходимости. Главное, пережить ещё пару минут. В конце концов, это не самое страшное событие моей жизни. Хватит быть тряпкой и позориться.

– Подпишите бумаги.

Стоило мне это сказать, как он быстро выполнил моё поручение, отодвинул бумаги и снова начал смотреть так, будто был псом, который ждал, когда же ему бросят мяч. Луис словно смотрел на своего кумира и был готов взорваться прямо тут от каждого слова, которое было ему мной адресовано. Разве что автограф не просил. У меня голова пошла кругом, и я засмеялся. Звонко и ярко. Так сильно хохотал, что начал задыхаться. Потом я зашёлся кашлем и, более-менее, успокоился, иногда хихикая. Даже думать не хочется, как выглядела эта картина со стороны. Приятного в ней точно было мало. Они все здесь мои. Каждая клеточка тела, каждая мысль, каждый их вдох – всё моё. От таких мыслей стало жутко, но они набухали и быстро заполоняли всю голову. Жизни этих людей были у меня в руках. И это очень странное ощущение. Можно потребовать совершенно любую вещь, и они всё-всё выполнят, потому что они мои.

– Луис Джонсон, – я начал торжественно, явно вошёл в кураж. Как диктор на радио или на телевидении. – Когда мы покинем кабинет, ты не захочешь говорить о том, что происходило за этими дверьми. Будешь всем говорить, что приходил только он. – Я кивнул на Ларсона. – Будешь рассказывать, как он пресмыкался и умолял тебя поставить подпись. А ты, благородной душой, сжалился над этим существом.

Я широко улыбнулся, самой деловой своей улыбкой, кивнул с чувством выполненного долга и кротко стукнул по дверному косяку. Странно понимать, что мысли уйти даже не возникло. Чудесным образом, вообще-то. В одно мгновение щелкнул замок. Я снова стал тяжёлым. Лёгкость, которой была переполнена каждая клеточка моего тела, сразу же улетучилась. Я был плотью и кровью. Стыдно признавать, но это даже к лучшему. Одержимость властью над людьми никогда до добра не доводит. История помнит много подобных примеров.

***

Ларсон рассчитывался глубже в фойе, а я смотрел через окно на крупные капли, которые с грохотом разбивались об асфальт. Скотт исправно стоял в нескольких шагах от меня, а его напарник, соответственно, следил за тем, как клиент отдаёт заслуженную сумму своему исполнителю. Постоянное присутствие кого-то рядом начало становиться проблемой. Смущала даже не странная форма, которая предусматривала полностью закрытое лицо на случай «специальных поручений». Дело было в постоянном наблюдении, в невесомой опеке. Наблюдение и защита ощущалась назойливостью после долгого времени, проведённого за стенами лагеря. Если за человеком, отвыкшем от заботы, начать так приглядывать, он начнёт воспринимать подобное за слежку, за что-то неуютное. Как назойливое насекомое в темноте. Насекомое не видно, но спать оно мешает.

О’Хара уже закончил с подсчётом денег, повернулся к стеклянным дверям и уверенно зашагал к выходу. Ларсон следовал за ним, я вышел на мокрое крыльцо последним. Если не считать Скотта, который всё так же тенью ходил за моей спиной. О’Хара расслабленно смотрел по сторонам сквозь ливень, а Ларсон просто стоял рядом и нервно топтался на месте. Ждал, когда ему разрешат уйти. Его явно напрягало моё присутствие. Даже интересно, что вызывало больше дискомфорта: страх передо мной или стыд за то, что он устроил на высоте в пару этажей. Он никак не мог стоять ровно, косился и постоянно сжимал губы в тонкую полоску. И такое поведение сильно действовало на нервы, я был в шаге от того, чтобы столкнуть этого бизнесмена – самому смешно – вниз по крыльцу. Меня ужалила настоящая злость. Она горячим и вязким растеклась под рёбрами и грозилась перейти в нечто более осязаемое.