Призраки Пянджа

На Васю Уткина я наткнулся сразу же. Уткин без чувств лежал у входа, ровно там, где я его и оставил. Сложно было понять сейчас — жив ли пограничник.

Я выругался про себя матом, когда увидел, что же происходит в глубине пещеры.

Там были Сагдиев и Карим.

— Руки! Отпусти его! — крикнул я, наставив на Карима автомат.

Пограничник с предполагаемым диверсантом боролись. Мои глаза, натренированные густыми сумерками, различили в тусклом свете коптилки их силуэты.

Карим полулежал, прижавшись спиной к дальней стене. Он схватил Сагдиева, лежавшего на нём. Оба они боролись за нож — Карим наставил острие своего, неведомо как оказавшегося у него охотничьего ножа Сагдиеву к груди. Пограничник, в свою очередь, держался за руки Карима, стараясь не дать ножу вонзиться себе между рёбер, и одновременно оторвать вторую руку врага, вцепившуюся в одежду, от кителя.

— Саша… — протянул сквозь зубы Сагдиев, — он…

— Молчи… — прошипел Карим, а потом резким движением вцепился в волосы Сагдиеву и хлопнул его головой о стену.

Пограничник обмяк. Повис в руках незнакомца, словно кукла.

Тот немедленно приставил лезвие ножа к его горлу.

— А ты вернулся быстро, — проговорил Карим холодно, — я думал, что растяну удовольствие. Что убью этого мальчишку медленно.

Глаза Карима снова по-звериному блеснули. Он докончил:

— Что ж. Жаль, ты не дал мне лишней минутки.

Я, стоя согнувшись в туннеле пещеры, держал Карима на мушке. От моей пули неизвестного врага могло защитить только тело несчастного Сагдиева.

Я метнул взгляд в Айдарбека. Старик испуганно вжался в стену. Глаза его казались закрытыми, но я знал — он наблюдал за Каримом. Наблюдал и боялся. Страх будто бы сковал старика по рукам и ногам. Не давал ему шанса предпринять ничего, чтобы помешать Кариму. Хотя возможно, по какой-то причине, старик и не собирался мешать ему. И я склонялся ко второму варианту.

«Старый горец знает, кто он такой, — подумал я. — Знает, а потому не рискует и пальцем пошевелить. Понимает — этот Карим может легко отрезать ему палец, если не хуже…»

— Значит, ты нашёл мой маленький клад? — спросил Карим.

Голос его изменился. Если раньше он звучал наивно и простодушно, то теперь стал хрипловатым, шипящим и язвительным, как у коварного змея.

Я не ответил на вопрос Карима. Тот хмыкнул.

— Проницательный мальчишка, — проговорил он. — Я сразу понял, что ты о чём-то догадываешься. Ну что ж. Тебе же хуже.

Карим, словно безумный, показал мне в улыбке свои зубы. В желтоватом свете коптилки они почудились мне неестественными, словно бы звериными.

— Твоим товарищам конец, пограничник, — протянул Карим тихо, — но ты ещё можешь спастись. Опусти автомат на землю и уходи. Тогда возможно, ты выживешь.

— А иначе что? — хмыкнул я в ответ Кариму.

Улыбку тотчас же как ветром сдуло с лица этого человека. Он нахмурился. Глянул на меня волком.

Карим явно упивался тем, что его боятся. Наслаждался чувством, что испытывали перед ним его враги. Наслаждался страхом, который он им внушал.

Я видел это в его глазах. Я понял это по его реакции. А ещё понял, что то обстоятельство, что я не испытываю страха перед ним, несколько пошатнуло его решимость.

Он просто не ожидал, что я поведу себя так. Это было хорошо.

— Значит, смелый, да? — голос Карима погрубел. — Думаешь, справишься со мной, не так ли?

Я молчал.

— Уходи, — резко бросил Карим. — Иначе я убью его на твоих глазах.

— Ты можешь попробовать, — не дрогнул мой голос. — Даже можешь убить его. Но тогда и сам сдохнешь. Я тебя пулями нафарширую.

Карим на миг округлил глаза, потом деланно зловеще захихикал.

— Просто ты никогда не видел, как я убиваю.

Он подтянул Сагдиева выше, натянул ему кожу на шее лезвием ножа.

— Мало какая душа устоит перед этим зрелищем. Я убивал много советских солдат, мальчик. И при виде их смерти даже самые стойкие духом офицеры просили пощады, чтобы только избежать той же участи.

— Убивать — дело нехитрое, — возразил я, — а вот умирать… Я вот, готов, если надо. А ты?

Карим мерзковато скривил губы. Приподнял подбородок, оценивающе всматриваясь мне в лицо.

Кем бы ни был этот человек, он показался мне ненормальным.

Он мог быть солдатом по профессии, но не по сути. В его речи, в его интонациях, в его действиях видел я признаки какой-то укоренившейся в его душе психопатии. Он любил убивать. Но не был сам готов к смерти.

И хотя оценить его я мог лишь поверхностно, решил рискнуть. Рискнуть и пойти на хитрость. На хитрость, призванную в том числе спасти и самого Сагдиева. Что бы я ни говорил, обречь на смерть товарища я не желал.

— Если готов — убей его, — проговорил я тихо.

Карим крепче стиснул рукоять ножа.

— Ты сомневаешься, мальчишка? Сомневаешься, что я его порежу?

— Порежь, — я кивнул автоматом. — Дай мне пристрелить тебя с чистой совестью.

Карим рассмеялся.

— Д-а-а-а… — потянул было он и хотел что-то сказать, но я его перебил.

— Чего ржёшь? Будешь медлить — мой товарищ, которого ты оглушил вон тем камнем, придёт в себя.

Лицо Карима снова изменило выражение. На нём отразилась гримаса бессильной злобы. Он оскалился, снова неприятно скривил при этом губы. Сузил глаза.

— Ты думал, я решу, что он мёртв? — кивнул я на Уткина. — Но ты бы не успел убить его и одновременно кинуться на Сагдиева.

Я вновь усмехнулся и добавил:

— Кроме того, ты плохо знаешь Васю Уткина. Таким камешком его не зашибешь.

Карим выдохнул.

— А ты не так прост, как кажешься на первый взгляд, советский пограничник.

— Я слишком часто такое слышу. Уже начинает надоедать.

— И тем не менее, — Карим посерьёзнел, — мы, по всей видимости, находимся… Хм… Как это сказать по-русски? Я неплохо владею твоим языком, но всё же…

— В патовой ситуации. Да.

Карим кивнул.

— Что же нам делать? — хрипловато спросил он.

— Ты хочешь жить, — сказал я. — Понимаешь, что твоя задача — расставить маяки в труднопроходимых горах, провалилась. Кому бы ты ни протаптывал путь, тебе не повезло. Ты наткнулся на нас.

Карим сплюнул. Сплюнул не по-киргизски, через левое плечо, как раньше. Сплюнул он совершенно по-простому — в сторону. Потом вновь оскалился.

Тогда я сказал ему:

— Если ты убьёшь моего товарища — немедленно умрёшь. Как только остальные придут в себя — умрёшь. Но у тебя есть шанс выйти живым.