Призраки Пянджа

Я придержал девушку за руку.

— Ну, — сказал я с улыбкой, — козы Булата прямо-таки обступили. Бедный пёс не знал, куда ему деваться.

Наташа, запрокинув голову, громко рассмеялась.

Вечер был по-летнему душным. Мы с Наташей прогуливались по неширокому брусчатому тротуару, протянувшемуся вдоль всего парка, что развернулся у ДК.

Немногочисленные машины катались по асфальтированной дороге, освещённой редкими уличными фонарями.

В парке было почти темно. Кое-где тоже стояли фонари. Вокруг их матовых плафонов клубилась мошка.

Вязкий воздух, пропитанный запахом нагретой за день глины и сладковатым ароматом зреющего винограда, обволакивал парковые аллеи.

Раскидистые чинары, чьи листья шелестели, как пергамент, бросали на землю узорчатые тени под светом немногочисленных фонарей. Они смешивались с ажурными тенями высоких тутовников, редкой стеной отгораживавших парк от тротуара и проезжей части.

Пахло шашлыком. Где-то, должно быть, в ближайшей чайхане за углом жарили баранину, щедро сдобрив её зирой.

Запах нагретого сильным южным солнцем камня напоминал запах печи, медленно остывавшей после целого дня готовки.

Ко всему этому благоуханию подмешивался горький аромат тамариска и другой, сухой — дорожной пыли.

Здесь было бы тихо, если бы не звон цимбал, доносившийся из репродуктора, что висел на одном из столбов. Радио «Душанбе» транслировало концерт «Шашмакома».

— Мы с тобой так давно не виделись, Саша, — вздохнула Наташа, когда некоторое время мы шли молча, вслушиваясь в звонкие мотивы восточной музыки. — И оказывается, за это время ты так много пережил…

— Раз на раз не приходится, — сказал я с улыбкой, — пограничная служба она такая. Иногда пусто, иногда густо.

Болтая ни о чём, мы добрались до небольшой лавочки, что стояла у входа в парк. Сели. Наташа тут же пододвинулась ко мне. Положила голову на плечо.

Казалось, после такого долгого расставания Наташе было несколько неловко разговаривать со мной. Тем не менее девушка тянулась ко мне. Я постоянно чувствовал, как она буквально трепещет от каждого моего движения: случайного прикосновения, лёгких объятий, даже взгляда.

И всё же со временем, под нашу весёлую болтовню, я увидел, что Наташа раскрепощается.

Я рассказывал ей о смешных случаях из нашей пограничной службы. О товарищах. О Булате и том, как мне вместе с ним служится. Девушка слушала с упоением и интересом. С любопытством задавала вопросы.

— А я вот всё так же папе помогаю, — вздохнула Наташа, когда речь зашла о том, как у неё дела.

— Решила, всё же, стать геологом? — хмыкнул я, теребя в руках ремешок от ножен моего нового кортика.

— Ага. Пойду, наверное, по отцовским стопам. Стану ему и дальше помогать.

— Говоришь так, будто тебе такая перспектива не очень нравится.

Наташа вздохнула.

— Я тебе никогда об этом не рассказывала, но я немного боюсь.

— Чего боишься?

Наташа опустила взгляд к своим бледным, тонкопалым рукам, теребившим платочек.

— Как и каждая девушка, я мечтаю о том, чтобы…

Наташа замялась, и я заметил, как её бледненькие щёчки покраснели от смущения.

— Чтобы выйти замуж. Чтобы была у меня настоящая, крепкая семья. Да только боюсь.

Наташа снова замолчала, как бы стесняясь продолжать. Я её не торопил.

— Боюсь, что у меня будет как у мамы с папой.

Я сжал губы, но смолчал. Я знал историю Наташиной семьи. Знал, но понимал — если сейчас она решит выговориться — пускай.

Для Наташи отношения её родителей всегда были больной темой. Она любила их обоих, и всё равно всю жизнь чувствовала боль от того, что они расстались.

— У нас же как в семье было? — продолжала она. — Вся наша с мамой жизнь — это вечное ожидание папы из очередной командировки. Он всегда был в разъездах. Даже на мой выпускной приехать не смог.

Наташа горько усмехнулась и добавила:

— Представляешь?

Я ничего не сказал, но покивал.

— А потом… — Наташа снова сглотнула тяжёлый ком, застрявший в горле. Потом, собравшись с силами, продолжила: — Как-то раз отец ездил в Узбекистан. Он должен был вот-вот вернуться, но потом позвонил и сказал, что задерживается. Что нашёл там месторождение вольфрама. Крупное. Начальство распорядилось, чтобы он остался.

Когда где-то в парке вдруг раздался приглушённый звук игры на гармошке, мы с Наташей обернулись.

Сквозь темноту нельзя было рассмотреть, кто играет. Тем не менее «музыканты» выдали себя почти сразу. Вслед за гармонью из недр парка стали звучать жутко фальшивящие мужские голоса. Это дембеля изо всех сил горланили песни:

'С Ленинакана уезжают дембеля,

По ресторанам все пропили до рубля…

И пограничная застава «Махара»…'

— Кто там так шумит? — немного испуганно спросила Наташа.

Видя, что ей не по себе, я сказал:

— Пойдём обратно к ДК. Времени уже много.

— Пойдём, — согласилась она.

Мы встали, неспеша отправились обратно.

— В общем, — продолжала Наташа, когда мы оставили крики дембелей позади, — отец задержался в командировке.

— И что было потом?

— Так произошло, — она вздохнула, — что у мамы приключился аппендицит. Острый. В больницу она попала. Ну и что? Я одна. Мне тринадцать лет. Отец — на другом конце страны. И что было делать? Так я и бегала тогда между школой и больницей, пока мама не поправилась. А папы… Папы рядом не было.

Песни дембелей сменились какими-то криками. Кажется, где-то началась и быстро угасла потасовка.

Я обернулся и прислушался. Наташа сделала вид, что ничего не услышала. А потом продолжила:

— Это и стало для матери последней каплей. Они с отцом и раньше ругались, что его месяцами дома не бывает. Что мать всегда вынуждена одна справляться. А папа…

Она снова замолчала, крепче сжала мою руку, а потом уставилась в звёздное небо.

— А папа же это всё не со зла. Папа нас очень любил. И всегда работал, чтобы нам хорошо жилось. Да только мама устала.