Проклятые вечностью

Бегло просмотрев еще несколько страниц, на которых Элена описывала свои душевные муки, сомнения и свои страхи, принцесса остановилась на записях, сделанных спустя несколько месяцев после описываемых событий.

«Трансильвания. Родовой замок в Васерии. 2 сентября 1482 года.

Все мои уговоры оказались напрасны. Следуя данной клятве, мой муж вместе с отрядом добровольцев решил найти логово Дракулы и уничтожить вампира, держащего в страхе все окрестные селения. Удел мужчин — война, а женщин — ожидание, но что может быть страшнее дурных предчувствий, рождающих в сознании пугающие ведения? Я вижу приближение крушения, я боюсь той жизни, что нас ждет. Я боюсь лжи, предательства и лицемерия. Я боюсь навеки потерять тех, кто завладел моим сердцем».

«Трансильвания. Замок Поенари. Запись сделана на берегу Арджеша. 14 сентября 1482 года.

Оседлав черных коней, мы с мужем выехали из крепости и поскакали в Поенари, именно оттуда он планировал начать свое опасное предприятие, ибо в документах из Ватикана говорилось, что это убежище находилось высоко во льдах, а оттуда было проще всего добраться отрогов гор. Вначале наш путь пролегал вдоль берега Арджеша, затем мы въехали в лес, где стволы и ветви лиственных деревьев перемежались с зеленой хвоей сосен. В воздухе пахло дымом и приближающейся грозой.

— Дальше мы поедем одни, — проговорил мой возлюбленный супруг и, поцеловав меня в лоб, вместе с отрядом направился в горы.

Сидеть в стенах крепости было невыносимо, а потому я позволила себе прогуляться вдоль берега реки, наслаждаясь горным пейзажем. Было в этом что-то завораживающее, притягательное, почти мистическое, что-то, чему я никак не могла сопротивляться. Расположившись на каменистом шлейфе у самой реки, несколько часов я наблюдала за плеском воды, пока, наконец, эта молчаливая задумчивость не прервалась откровением, посланным с небес. Я увидела путь к спасению и этим спасением была любовь. Только она могла растопить лед, сковавший мертвое сердце моего отца, только она могла снять это проклятие, только она могла простить… Только та, в чьих жилах течет моя кровь, подарит нам освобождение, ибо она сумеет сделать то, что не смогу я — спасти его душу или последовать за ним в огонь!»

Перевернув еще несколько страниц, Анна прочитала последнюю запись, от которой мурашки побежали по ее коже.

«Трансильвания, Родовой замок в Васерии. 5 января 1483 год.

Он погиб. Мой возлюбленный супруг, жизнь моя, моя душа. Он погиб не от болезни, не от предательства, а от руки чудовища, которое когда-то носило личину моего отца. Много месяцев я ждала его возвращения, но ко мне вернулись лишь его останки в мраморном гробу. Нет больше горя для дочери, нет тяжелее доли для человека, чем подписать смертный приговор своим родным. К этому меня готовили с рождения, к этому вела меня судьба, и я покорилась. Отныне за спиной я оставляю сомнения и жалость, ибо впереди нас ждет война!»

Дневник этой женщины был, по сути, зеркалом, отражавшим жизнь каждого представителя ее рода. Это был действительно замкнутый круг, в котором были заперты их души. И ведь никто из них не рождался с ненавистью в сердце, никто из них не мечтал посвятить свою жизнь мести и борьбе с вампиром. Поколениями эти чувства и желания насаждались им старшими представителями рода. Эта ненависть передавалась от отца к сыну, усваивалась младенцами вместе с молоком матери. Дракула был прав, они не делали выбор, он был сделан за них столетия назад! Все представители ее рода проходили по одному и тому же пути и погибали не от руки вампира, хотя, безусловно, он был к этому причастен, но убивала их собственная ненависть, уничтожившая их души задолго до того, как граф дарил смерть их бренной оболочке. Однако на этом история не заканчивалась: вслед за отцами на путь мести вставали их дети и так было столетиями… Возможно, Анна была первой, кто сошел с этой дороги, избрав тот же путь, что и ненавидимый всеми предшественник, который оставался жив, несмотря на ненависть, веками копившуюся в его сердце… но почему? Почему ненависть, уничтожившая всю ее семью, не уничтожила сам источник этого зла? Это было для нее загадкой.

Еще раз перелистав дневник, принцесса вспомнила про несколько склеенных страниц. Тогда ее любопытство было похоже на натянутую тетиву, грозя в любой момент оборваться, но сейчас, зная правду, она могла позволить себе каплю терпения, аккуратно отделяя друг от друга пожелтевшие листы, вчитываясь в короткие пометки и небольшие иллюстрации, пока, будто громом пораженная, не замерла на месте, всматриваясь в карандашный набросок юной девушки, глядевшей на нее со страницы дневника.

— Быть этого не может! — едва шевеля губами, прошептала Анна, не в силах отвести взгляд в сторону.

Это был автопортрет Элены, датированный 1482 годом. В семейных архивах не сохранилось ни одного прижизненного портрета дочери Дракулы, а те, что были написаны после ее смерти, представляли девушку совсем в ином свете, поэтому теперь, глядя на нее теми глазами, которыми родоначальница видела сама себя, Анна не могла сдержать мелкой дрожи, колотившей её сердце и игравшей волнующую мелодию на струнах трепещущей души.

Несколько лет назад она, умыкнув у брата пару современных томов, бегло ознакомилась с теорией Дарвина о наследственности и с генетическими закономерностями Менделя, но в тот момент не придала им никакого значения, считая, что наследственные признаки не могут пройти сквозь века. Как бы ни сильна была кровь основателей рода, такая последовательность казалась ей невозможной. Теперь же, будто в зеркало глядя на старый портрет, она не могла отрицать того сходства, которое уже имела возможность воочию наблюдать несколько дней назад. За исключением несущественных различий, в Элене она видела собственное отражение, а это привело ее к не менее пугающей догадке, которая при всей своей очевидности, будто обдала ее холодной водой.

— Селин… — прошептала она, проведя пальцем по портрету. — А что если малышка Маргарета не погибла вместе с матерью, что если ее спасли, а после обратили… Выходит, что дочь Дракулы жива.

Эта догадка ножом полоснула ее сердце, заставив слезы кровавой пеленой выступить на глазах. Из молчаливого созерцания девушку вывели раздавшиеся в глубине коридора шаги. Поспешно засунув под корсет письмо Валерия, Анна захлопнула дневник, пытаясь взять себя в руки. Секундой спустя в дверях кабинета показались явно взвинченные вампир и охотник, напряжение между которыми можно было резать ножом.

— Что случилось? — проговорил Дракула, бросив взгляд на стопку книг, лежавшую на столе, и на принцессу, которую по-прежнему била мелкая дрожь.

— «Знал ли он правду о том, кем была его дочь? Судя по его отношению и недоверию — не знал!» — пронеслось у Анны в голове в эту секунду.

О, как бы она хотела сейчас ответить на его вопрос, как бы хотела поделиться с ним своей тревогой, но слова комом встали у нее поперек горла, так и не облачившись в связную речь. Нет! Он не знал, она искренне хотела верить в это, а потому и не могла ему об этом сказать, ибо даже представить не могла, как поступит вампир, узнав тайну, ради сохранения которой их общий предок не побоялся умертвить большую часть своей прислуги и собственных детей. Зная крутой нрав Дракулы, она даже боялась помыслить о том, какой ураган вырвется наружу, посмей она высказать ему свою догадку. А может, к этим опасениям примешивался женский страх, ибо сейчас она ощутимо чувствовала призрак Изабеллы, вставший между ними.

Молчание явно затянулось, лишь треск догоравших в камине поленьев и тихий плач восковых свечей, заливающих своими слезами не только серебряные подставки, но и столешницу из резного дерева, нарушали тишину. Пляшущий свет бросал тяжелые тени на их лица, а оттого зрелище и обстановка становились еще невыносимее.

— Это правда? — собравшись с мыслями, произнесла принцесса.

— Что правда? — непонимающе спросил он, хотя по незримой связи, соединивший их, вампир чувствовал растущее в душе девушки негодование, он даже смутно ощущал причину ее волнения, но, однажды решив не проникать в ее разум без крайней необходимости, Дракула застыл в ожидании, глядя на свою возлюбленную глубокими синими глазами.

— Правда что ты и Изабелла были родными братом и сестрой?! — срывающимся голосом проговорила Анна.

— Единокровными, если быть точнее, — с глубоким вдохом проговорил граф, только несколько минут назад он сумел успокоить собственный разум, воскрешавший в его памяти образы из прошлого, а теперь был вынужден в очередной раз пройти по этому пугающему маршруту, повторяя Анне то, что только недавно сказал Ван Хелсингу.

— Она была твоей сестрой! — с негодованием произнесла Анна.

— Вся Европа тогда состояла в родстве, если уж быть до конца откровенным. — Дядья женились на своих племянницах, двоюродных братьев выдавали за сестер. Общеизвестная практика!