Проклятые вечностью

========== Откровения женщин ==========

Очнулась Анна в сырой, пропитавшейся плесенью и запахом смерти, камере. В очередной раз чувство страха начинало подтачивать ее душу и решимость. Оказаться в заточении в темнице Мираксиса, в одиночестве четырех стен, было куда страшнее, чем прозябать в смрадных казематах Виктора, где она всегда могла рассчитывать на поддержку и тепло графа. О, как она сейчас жалела о тех словах, которые были произнесены в роковой момент их последней встречи. Алира, даже перед смертью, сумела внести разлад в ее сердце и душу, всколыхнув похороненную в самых дальних уголках души скорбь. Прощение не лишает памяти, а зародившаяся любовь не уменьшает былых грехов, а в их случае с Дракулой все было куда запутаннее, но в глубине и силе собственных чувств к нему девушке уже не приходилось сомневаться, а потому оставалось только принять это, как неизбежность. Ведь его образ был первым представшим перед ее затуманенным взором, когда она разомкнула очи, а его голос был последним, что девушка услышала перед тем, как потерять сознание, отдаваясь во власть своего захватчика, но, к ее собственному несчастью, обе химеры рассеялись в тот момент, когда сознание прояснилось.

— Неужели я обречена вечно гнить в одиночестве в этой камере?! — с досадой подумала она, оглядывая очередную темницу. Теперь она, как никто другой, понимала вампира, который большую часть своей смертной жизни кочевал из одной клетки в другую, пока смерть не оборвала его страдания. Разве могла она после такого упрекать вампира за то, что он решил прожить вторую жизнь, с высоты бессмертных глядя на тех, чьи тела рано или поздно обратятся в тлен, унесенные костлявой старухой?! Он, разжигаемый ненавистью, подпитываемый желанием жить, выбрал свой собственный, наполненный кровью путь, но теперь, увидев сокрытую сторону его души, принцесса испытывала лишь жалость к его сущности, проклиная лицемерную судьбу, которая довела каждого из них до подобного падения. — Что это? — прошептала девушка, остановившись взглядом на противоположной стене, где в углу бесформенной грудой лежал огромный черный плащ. — Быть не может! — пронеслось у нее в голове, и, не помня себя от вскипевших в груди чувств, принцесса кинулась туда, но, коснувшись руками бездыханного тела, в нерешительности замерла. — Селин! Селин, очнись! — твердила она, ухватив свою недавнюю знакомую за плечи, но она так и оставалась холодна и неподвижна. — Нет! Я знаю, ты не мертва! Не мертва! — хлестанув вампиршу по щеке, яростно вскрикнула Анна. Не то чтобы ее сильно занимала судьба своей сокамерницы, но ведь она была той, кто, невзирая на опасность, осмелилась вытащить их из ада серебряной тюрьмы, и принцесса, как минимум, должна была возвратить ей прошлый долг. Хотя, на самом деле, ее желание вернуть девушку в сознание подпитывалось еще и первобытным эгоистичным страхом перед одиночеством, завладевшим ее душой.

Будто почувствовав ее огненный удар на своей щеке, Селин, все еще находившаяся во власти чужой воли, открыла глаза, в которых ярким светом пробежал проблеск сознания.

— Где мы?! — слегка поднимаясь на локтях, проговорила вампирша.

— Не знаю. Судя по всему, это очередная темница Мираксиса, — отозвалась Анна, подходя к стальной двери, но, коснувшись ручки, с шипением отшатнулась в сторону.

— Что такое?

— Серебро! — проговорила девушка. В такие моменты она проклинала свою новую сущность, хотя, сказать откровенно, будучи человеком, у нее было бы куда меньше шансов выбраться из этой передряги живой, учитывая, что и сейчас эти шансы неминуемо стремились к нулю.

— Этого стоило ожидать, — с презрением фыркнула Селин, вглядываясь в небольшую решетчатую амбразуру в окне, сквозь которую узникам, очевидно, когда-то подавали пищу. — Он говорил тебе что-нибудь? — потирая шею, проговорила вампирша. — Зачем Мираксис приволок нас сюда? Почему не убил сразу?

— Он ничего не говорил, но полагаю, что мы еще ему нужны, — задумчиво проговорила Анна, пытаясь найти лазейку в их камере.

— А что говорят тебе твои инстинкты?

— Мои инстинкты? — подняв на нее глаза, переспросила принцесса. — Мне хочется позвать на помощь Влада или Гэбриэла! Спросить совета у отца…

— Не повезло! У тебя есть только я, а у меня — ты! Давай думать! Очевидно, мы нужны ему как приманка! — заключила Селин. — Иной ценности мы все равно не представляем.

— Он ждет, пока Владислав и Гэбриэл явятся нас спасать и прямиком угодят в его ловушки. А мы… мы даже не можем их предупредить, не можем бежать, мы ничего не можем…

— Значит, и нам не остается ничего иного, как ждать и не терять надежду! Время рассудит, — заключила девушка, усаживаясь на пол. Все ее тело ныло от тупой боли, разносящейся по всему телу, в голове сражались десятки мыслей, грозящих свести ее с ума, но хуже всего становилось от нахождения с Анной в столь замкнутом пространстве. Не раз она задумывалась о том, что рано или поздно судьба подведет их к неким откровениям, но в тот момент, когда вампирша стояла лицом к лицу с принцессой, какая-то обида, вызывавшая в ней чувство неприязни к своей сокамернице, полностью завладела ее естеством. Одна мысль о том, что, глядя на нее, Гэбриэл представлял себе эту высокомерную цыганку, пленившую его своими изумрудными глазами, пробуждала в ее душе неконтролируемый гнев, ибо, каждый раз прикасаясь к охотнику, она чувствовала, что между ними находится кто-то другой, теперь представший пред ней во плоти, а оттого ставший еще ненавистнее, и, даже природное благородство не могло сломить этот барьер, воздвигнутый самым упрямым из всех чувств — женской ревностью. И вроде бы, для нее все было ясно, ведь одного взгляда на принцессу и графа было достаточно, чтобы понять, сколь глубоки были их грешные чувства, но нет, ее ревность была слепа, она отвергала очевидное, выдумывая свое собственное видение ситуации. Но, с другой стороны, если во взаимной симпатии вампира и Анны ей сомневаться не приходилось, душа Гэбриэла оставалась сокрыта от ее пытливого взгляда. Он не любил говорить о прошлом, ибо оно превращалось для него в кошмарный сон, не заглядывал в будущее, ставшее для него эфемерной иллюзией. Этот человек жил лишь настоящим, в котором было место только бесконечным скитаниям, помогающим убежать от собственных воспоминаний. Теперь, когда память вернулась к нему, все обстояло именно так, и во всем этом круговороте Селин никак не могла отыскать места для себя, а оттого не прекращая терзалась надуманными сомнениями. Как бы то ни было, меньше всего сейчас она хотела разговаривать с Анной, которую безосновательно винила в собственных неурядицах, хотя и понимала всю глупость этих мыслей.

Принцесса, в свою очередь, так же не могла избавиться от гнетущих мыслей, только ее, в отличие от Селин, терзали сомнения иного рода. Всю жизнь Дракула мечтал обзавестись наследником, и теперь, когда у нее почти не оставалось сомнений в том, кем была ее сокамерница, принцесса, в очередной раз, не могла заставить себя рассказать ни вампирше, ни своему возлюбленному об этой догадке. Прекрасно понимая, что это признание в очередной раз перевернет ее жизнь, а потому девушка наложила на свои уста печать молчания и страха, руководствуясь пускай и выдуманными, но имевшими для нее некую ценность, мыслями. О, как она хотела поговорить об этом с Ван Хелсингом, заручиться его советом, но судьба в очередной раз развела их в разные стороны.

Час сменялся часом, а меж ними неустанно властвовало упрямое, напряженное молчание, давящее на разум и лишавшее воли. Им тяготились обе стороны, но нарушить его не решалась ни одна из них, лишь монотонные удары капель воды, срывавшиеся с влажного потолка, нарушали эту тишину своим обреченным пением.

— Что вас связало? — не сумев совладать со своими мыслями, проговорила Селин.

— Я не понимаю… — отозвалась принцесса, искренне радуясь возможности поговорить с кем-то, кроме собственных мыслей.

— Что связало тебя и Ван Хелсинга?

Сказать по правде, этот вопрос поставил Анну в тупик. Она готова была говорить о Дракуле, надеясь постепенно вывести вампиршу на откровенный разговор о ее семье, но никак не ожидала, что отважиться на первое откровение предстоит именно ей.

— Что ж, откровение за откровение, — подумав несколько минут, проговорила принцесса.

— Что ты хочешь услышать? — подняв на девушку небесные глаза, поинтересовалась Селин.

— Я хочу услышать историю твоей семьи! Той, что была у тебя в смертной жизни.

— Не думаю, что моя смертная жизнь представляет какой-то интерес!

— Позволь это решать мне! — прервала ее Анна, вознамерившись приподнять эту таинственную пелену. Признаться, ей было непонятно, почему никто из тех, кто ее окружал, не придавал значения их поразительному сходству, в особенности граф и Селин. Это невольно наводило ее на мысли о том, что они знали о своем близком родстве, но, по какой-то непонятной ей причине, предпочитали хранить эту тайну за семью печатями, а оттого она становилась еще более желанной в ее глазах.

— Хорошо. Если этого желает твоя душа, я готова пойти на этот обмен. Итак, что Вас связало?

— Я полагаю, чувство долга! — коротко ответила Анна, пытаясь понять то, верит ли она своим собственным словам.

— Долг погибает в тот час, когда ему в спину вонзает свой пламенный кинжал любовь! — холодно заметила Селин, явно не удовлетворившаяся ее ответом. — Он так стремился тебя спасти, что я с трудом могу поверить в то, что им руководили лишь обязательства.

В эту секунду Анну укололо в сердце чувство стыда. Как часто, находясь в плену у Виктора, она взывала к Ван Хелсингу! Ждала своего принца, который отважится ворваться в логово врагов, чтобы вырвать ее из костлявых лап смерти, но, по счастливой, а может, и по трагической случайности, на этот отчаянный призыв ответил другой, тот, кому она без остатка подарила свое сердце и любовь. Он перевернул ее мир, наполнил душу, переполненную злобой и ненавистью, новым смыслом, но, в то же время, принеся с собой новые испытания, которые захлестнули принцессу настолько, что она почти не вспоминала о том, кому готова была отдать свое сердце раньше. Ни она, ни охотник ни разу даже не помышляли о том, чтобы объясниться друг другу в собственных чувствах, но в ее сердце жила какая-то слепая вера в то, что его стремление оградить ее от неурядиц изменчивой судьбы не ограничивалось велением Святого Ордена, а теперь ей приходилось ворошить не столь далекое прошлое, пытаясь найти оправдание собственным поступкам. Все было так запутанно, что она даже себе не могла признаться в том, испытывало ли сейчас ее сердце какие-то романтические чувства к охотнику, и, уж тем более, испытывал ли он что-то подобное к ней. Однако уверенность ее сокамерницы в оном заставляла принцессу чувствовать неодолимое чувство вины перед Ван Хелсингом, смешанное с отвращением к собственной персоне.

— Я не знаю, как ответить на этот вопрос… В прошлой жизни, — после некоторого промедления начала она, — я желала этого с исступленной страстью, а теперь…

— А теперь… — будто вторя ей, отозвалась Селин.

— А теперь все изменилось: мир изменился, я изменилась, даже любовь стала иной. Одних испытания сближают настолько, что их души становятся неразделимы, других, напротив, отдаляет несмотря на то, что была надежда на будущее. Наверное, так произошло и со мной. Я предала свою семью, предала Гэбриэла… не думаю, что он сможет это простить! Мне больше не было места в его мире, и я избрала свой собственный путь!