Прокурор
Шрифт:
– Понимаете, провожали Чуднова. Он ведь перебрался под Москву. Ну, я на проводах немного выпил. Так, чуть-чуть. А как же, такого специалиста лишились. Да и человека!
– объяснял Павлов.
– Ну, потом я забежал на завод. Буквально на минуту... Самсонову доложили. Назавтра - приказ. Павлов махнул рукой.
– Повод всегда найдется.
– И где теперь?
– поинтересовался Измайлов.
– Кино кручу, - ответил Павлов.
– На сельской кинопередвижке.
– Он стал сворачивать чертежи.
– Обидно. Человек столько сил положил. Я - о Чуднове. И такой труд оказался никому
– Я хочу и в этом разобраться, - твердо сказал Журавлев.
– Много, очень много было рационального и полезного в предложениях Чуднова. И почему их не приняли?
– Самсонов - как танк. Если уж не посмотрел, что друг... откликнулся Павлов.
– Чей?
– спросил Журавлев.
– Чуднова. А вам никто не говорил?
– спросил Семен Данилович.
– Нет.
– Самсонов и Чуднов учились в одном институте. Одно время их, что говорится, водой нельзя было разлить...
– Я слышал, Глеб Артемьевич начинал рабочим, - заметил секретарь парткома.
– Начинал, - кивнул Павлов.
– А для чего? Для карьеры.
– В каком смысле?
– вскинул на него глаза Журавлев.
– Папаша Самсонова ему весь путь рассчитал.
– Павлов усмехнулся.
– От и до! Как-то в минуту откровенности под хмельком Самсонов-старший признался Чуднову. Говорит: попомни, мой Глеб самое позднее в сорок лет будет директором крупного завода, в пятьдесят - министром!
– Интересно, как это он рассчитал?
– спросил Журавлев.
– Очень просто!
– сказал Павлов.
– Когда Глеб Артемьевич окончил школу, причем с серебряной медалью, отец сказал ему: в институт ни в коем случае, только на завод! А учись заочно...
– В этом ничего плохого нет, - сказал секретарь парткома.
– Опыт. Жизненный и профессиональный...
– Вы слушайте дальше, - не переставал усмехаться Павлов.
– По напутствию отца первым делом на заводе Глеб Артемьевич должен стать активистом. Сказано - сделано! Потом - как в песне: "Все выше, и выше, и выше..." Вот и получается, "рабочий" только по форме, по анкете. Но вымышленная биография, она для Глеба Артемьевича как палочка-выручалочка, любое препятствие прошибет. Не знаю, насчет жены тоже папаша присоветовал или уже Глеб Артемьевич сам...
Павлов замолчал. Измайлов вопросительно посмотрел на него.
– Чуднов как-то говорил, что у Самсонова любовь была, когда он еще учился заочно. Хорошая девушка. Да, видать, не подходила под отцовский расчет. Ну, Глеб Артемьевич и отхватил профессорскую дочку! Тесть как-никак большой ученый в металлургии...
– Семейная жизнь - это личное дело, - заметил Журавлев.
– Не будем скатываться до положения сплетников...
– Стал бы я сплетничать, - обиделся Павлов.
– Неужели не понятно, что у таких, как Самсонов, все только для карьеры! Все! Даже жена! воскликнул он, но, заметив протестующий жест Журавлева, больше об этом даже не заикнулся.
В свое время Измайлов думал: Чуднов переехал в подмосковный городок, прельстившись тем, что оказался поближе к столице. Выходит, причина крылась в другом.
* * *
Хоронили Козолупа в цинковом гробу. Заремба сам возглавлял комиссию по организации похорон. Было много
народу, в основном работники фабрики. От каждого цеха - венки с траурными лентами. Фадей Борисович произнес над гробом трагически погибшего шофера-экспедитора торжественно-скорбную речь, в которой перечислил заслуги и достоинства Алексея Романовича, трагически вырванного из жизни рукой убийцы.Могильный холмик был весь покрыт цветами. Родные, близкие и сослуживцы умершего, в том числе и Фадей Борисович, отправились на служебном автобусе посидеть по обычаю за поминальным столом.
Последними покидали кладбище на директорской "Волге" Боржанский и Анегин. На поминки они не поехали.
– Ко мне на дачу, - сказал Берестову Герман Васильевич.
– Прихватим по пути Капитолину Платоновну...
Некоторое время ехали молча - похороны есть похороны. Но как только машина влилась в оживленный городской поток автомобилей, грусть и задумчивость на лицах пассажиров сменились деловой озабоченностью.
– Жизнь есть жизнь, - произнес Анегин и, когда "Волга" остановилась перед светофором, вручил шоферу сверток.
– За крахмал, - пояснил он.
– Ты, брат, здорово нас выручил.
– Витюня трепаться не любит, - повторил свою излюбленную фразу Берестов, улыбаясь во весь рот и пряча сверток в карман.
– Еще достать можешь?
– спросил Евгений Иванович.
– Попробую, - пообещал шофер.
– Не обидим, - похлопал его по плечу Анегин.
– Башли небось нужны?
– А кому не нужны?
– удивленно глянул на Анегина Виктор.
– На кооператив коплю.
– Держись нас - все будет! И хата, и мебель, и мед по усам, - заверил Виктора Анегин.
Но Боржанский перебил его.
– Послушай, Витюня, куда ты вчера отвез нашу телевизионную барышню? спросил он.
– Баринову? В соседний район, в Степное, - ответил Виктор.
– Не говорила, зачем едет?
– Ярмарку посмотреть. Степное ведь славится ярмарками...
– Ей эта ярмарка нужна, как мне чирей на одно место!
– зло сплюнул в открытое окно Анегин.
– Все ясно, Герман, там она с ментами встречалась...
– Не суетись!
– оборвал его Боржанский.
– Витюня, расскажи, как все было?
– Ну, когда я утром приехал за ней в дом отдыха, она попросила отвезти ее в Степное. Ну, я отвез. Она велела мне ехать назад. Я спрашиваю, как в Южноморск добираться будете? Она говорит: на автобусе, вечером...
– А до сих пор нету!
– снова встрял Анегин.
– Вот сука! Оторвалась! Тут мы с нее глаз не спускаем, так она в Степное...
На этот раз Боржанский ничего не сказал ему. А Берестова пожурил:
– Зря ты ее оставил там одну...
– Откуда я знал, - стал оправдываться шофер.
– И Фадей Борисович на этот счет никаких указаний не давал...
– А что касается Флоры, - жестко сказал Анегин, - будешь получать указания от нас.
– Он вдруг смягчился: - Если поскорее хочешь заиметь уютное гнездышко...
Виктор, подумав, кивнул:
– Ясно.
– Надо Матушку обработать, - повернулся к Боржанскому Анегин.
– Пусть Витюню прикрепят постоянно к Птахе.
– Сделаем, - кивнул Герман Васильевич...