Прокурор

– А-анегин ваш...
– всхлипывала пришедшая.
– С этим... Громилой...

Она вдруг запрокинула голову и тонко и высоко заголосила.

– Воды!
– крикнула Надя Виктору.
– Скорей!

Берестов побежал на кухню.

Павлинка, напуганная происходящим, скривилась, готовая тоже вот-вот расплакаться. Баринова бросилась к ней, взяла на руки, прижала к себе.

Вернулся Виктор с кружкой воды. Тамара сделала несколько судорожных глотков, придерживая кружку обеими руками.

Глаз у нее заплыл, на щеке алела ссадина.

– Попей еще, попей, - уговаривала ее Надя, словно маленькую.

– Легче станет... Потом и расскажешь толком...

– Пришли Анегин с Громилой, - начала Тамара.
– Принесли записку от Гриши. Чтобы я сняла "двадцать рублей" и отдала им. А потом, а потом... Она снова разрыдалась.

– Какая записка? Какие двадцать рублей?
– ничего не понимая, переспросила Надя.

Постепенно Тамара взяла себя в руки.

– Понимаешь, Гриша часто бывает в командировках, - рассказывала она, - и всегда оставляет мне свою сберкнижку. На предъявителя. Если нужно было кому-нибудь срочно отдать деньги, он присылал записку: сними рубль или полтинник...

– Полтинник?
– удивилась Надя.

– Значит - пятьсот, а "рубль" - тысяча. Такая договоренность между нами была. Поняла?

– Да, конечно, - кивнула Надя.

– Ворвались они, - продолжала Тамара.
– У меня один знакомый сидел. Так Громила его с лестницы спустил! А Анегин сует мне записку на "20 рублей", то есть 20 тысяч... Смотрю, почерк как будто Гришин, а, с другой стороны, будто и не его. Я еще подумала, может, с похмелья писал? Короче, деньги я все же отдала. Тут Анегин говорит, что на словах Гриша еще передал, чтобы я им подсвечники отдала... Какие, спрашиваю, подсвечники? Громила как рявкнет: не придуряйся, мол, гони подсвечники - и все тут! А я ни о каких подсвечниках и слыхом не слыхивала... Они словно сбесились. Тамара прижала к глазам платочек и снова заплакала.

Немного подождав, Надя спросила:

– И что дальше?

– Набросились на меня. Глаза налитые. От обоих перегаром несет... Ваш Громила как двинет мне, - Тамара показала на затекший глаз.
– Хотел еще, да Анегин остановил. Сказал, что сами найдут подсвечники... Ты бы видела, что они устроили в квартире! Перевернули все вверх дном. Горку с посудой опрокинули, хрусталь побили... За что, скажи мне, Витюня?
– повернулась она к Берестову.
– Ведь ты водишься с ними... Что я им сделала, а?

Берестов смущенно повел плечами.

– Нет, ты скажи! Объясни мне, почему они так?
– пытала его Тамара.

– А записка эта самая...
– пробормотал Виктор.
– Где она?

– Где? Анегин порвал!
– зло ответила Тамара.

– А подсвечники нашли?
– спросил Виктор.

– Нашли, в гараже...

Тамара схватилась за глаз и запричитала. Боясь, что она опять закатит истерику и вконец запугает Павлинку, Баринова вышла с девочкой на кухню.

Вскоре на кухне появился Виктор.

– Такая штука, Флора, - сказал он озабоченно.
– Вы посидите, пожалуйста, с Надей, а я отвезу сейчас Тамару домой и вернусь за вами...

– Конечно, разумеется, - пролепетала Баринова, подавленная всем происходящим.

Флора слышала, как хлопнула входная дверь. И ее позвала Надя.

– Кто это была?

– осторожно спросила Баринова.

– Моя подруга. Тамара Марчук.

– А муж ее где?

– Неизвестно. Понимаешь, ходят разговоры, что Гриша попал в какую-то нехорошую историю. Милиция якобы его ищет. В общем...
– Урусова махнула рукой.
– Садись, Флора, кушай, пожалуйста.

Но обед скомкался. Флора пыталась выяснить, в какую-такую историю попал Марчук, но Надя от разговора ушла. Потом приехал Берестов. Наскоро попрощавшись с Надей, они отправились в "Зеленый берег". Виктор всю дорогу молчал. Молчала и Баринова. Оставив Флору в доме отдыха, Берестов, не теряя ни минуты, тут же поехал назад, в город.

* * *

Старший лейтенант Коршунов утопил пуговку звонка. Послышалась мелодичная трель. Затем протопали легкие шажки, дверь распахнулась, и на пороге показался мальчуган лет пяти.

– Здравствуйте, - сказал он, внимательно разглядывая незнакомого дядю.
– А вам кого?

– Здорово, - ответил инспектор.
– Мария Максимовна дома?

– Баба Марья болеет...

– Саня, кто пришел?
– послышалось из глубины квартиры.

– К тебе...

Мальчик впустил Коршунова в прихожую, молча поставил перед ним домашние тапочки. И только потом повел в комнату.

В кресле сидела старая женщина. Коротко подстриженные волосы ее были совершенно белые. Одна нога, обвязанная теплым платком, покоилась на табуреточке.

Юрий Александрович поздоровался. И спросил:

– Вы Мария Максимовна Урбанович?

– Она самая, - кивнула старушка.

– Ну что ж, будем знакомы.

Коршунов представился, показал удостоверение.

Сложен и труден был путь сюда, в украинский город, в поисках родственницы Боржанского. Юрию Александровичу прямо не верилось, что перед ним, наконец, двоюродная сестра Германа Васильевича.

– Что-нибудь стряслось с Павликом?
– с тревогой обратилась она к инспектору.

Коршунов не знал, кто такой Павлик, но решил успокоить Урбанович.

– Я к вам по другому поводу... Можно сказать, дела давно минувших дней...

И, чтобы расположить к себе Марию Максимовну, стал расспрашивать о ее болезни. Урбанович сказала, что страдает артритом - отложением солей. До недавнего времени крепилась, кое-как двигалась, а теперь хворь одолела совсем, шагу ступить не может от боли. Хорошо, внучек заботливый, и лекарство подаст, и дойти до кухни поможет.

А внучек примостился рядом и во все уши слушал, о чем говорят взрослые.

– Ну-ка, Саня, помоги мне, - обратился к мальчику старший лейтенант.
– Освободи, пожалуйста, столик.

Мальчик мигом убрал с журнального столика газеты, книги и вместе с инспектором пододвинул его к креслу, где сидела бабушка.

Юрий Александрович вынул из кармана пакет, достал из него десятка полтора фотографий и разложил перед женщиной. На снимках были изображены мужчины различных возрастов. Этими фото Коршунов разжился в местном отделе внутренних дел (фотографии держали для проведения опознаний). Среди них были два фото Боржанского, теперешнего и в юности.