Прокурор
Шрифт:
Стареть не хотелось. Во всяком случае - раньше времени. Гранская уже почти дала Кириллу согласие: закончив находящиеся в ее производстве дела, подать заявление об уходе...
В облпрокуратуре ждали приятные новости. Начальник следственного управления сообщил, что по делу Зубцова создана бригада следователей (ей придали еще двоих из других районов). Возглавлять бригаду поручили Инге Казимировне. Их принял с докладом Зарубин. Выслушав обстоятельное сообщение Гранской, Степан Герасимович спросил:
– Что думаете предпринять?
У следователей уже было выработано на этот счет общее мнение.
– Взять под
Облпрокурор не стал возражать. По окончании совещания он попросил Гранскую зайти к Авдееву.
Авдеев подробно расспросил ее о Козолупе. Когда Гранская кончила рассказывать, Владимир Харитонович сказал, что в конце июня этот шофер-экспедитор с южноморской сувенирной фабрики ехал в одном купе с Измайловым.
– Захар Петрович не делился с вами тем, что произошло в тот его приезд?
– задал он вопрос следователю.
– Нет. Однако я краем уха слышала. Но, знаете, слухи есть слухи...
И Авдеев продолжил свой рассказ о встрече Измайлова с Мариной Антоновной, о том, как прокурор попал в ее дом и что из этого получилось.
– Марина до этого знала Козолупа?
– спросила следователь.
– Мне она сказала, что нет. Познакомились якобы в поезде, - ответил Авдеев.
– Повторно допросить ее, увы, нельзя. Она покончила с собой.
– Как и почему?
Поколебавшись, Владимир Харитонович произнес:
– Да, видимо, нужно выложить вам все до конца...
Он посвятил Ингу Казимировну в то, что было когда-то в Дубровске между Измайловым и Мариной Антоновной, сказал и про первую дочь, затем ознакомил с предсмертной запиской Марины Антоновны, поделился впечатлениями о встрече с Альбиной.
– Есть еще один факт, который мне удалось установить, - сказал Владимир Харитонович.
– Незадолго до всей этой истории у Марины Антоновны были неприятности на работе. Ревизия установила в общежитии медицинского училища большую недостачу постельного белья, одеял и другого имущества. Материально ответственным лицом являлась Марина Белоус. Директор училища буквально рвал и метал, хотел отдать ее под суд. И вдруг, к удивлению всех работников общежития, дело замяли. Марина Антоновна в течение двух-трех дней покрыла недостачу и как ни в чем не бывало продолжала работать комендантом...
– Знаете, Владимир Харитонович, - призналась Гранская, - все эти сведения прямо оглушили меня.
– Понимаю, как не понять.
– Как это все связать?
– Вот-вот! Я сам уже не понимал, что к чему. И когда Степан Герасимович сказал мне о Козолупе, я задумался. Возможно, это цепь случайностей, не связанных между собой событий. В жизни разное бывает... Вы сколько пробудете в Рдянске?
– спросил он.
– Сегодня же еду в Южноморск. С постановлением на арест Козолупа.
– Вам, как говорится, и карты в руки. Попытайтесь узнать у него о встрече с Измайловым. И насчет Марины Белоус тоже.
– Непременно, - пообещала Инга Казимировна.
* * *
Утром за Бариновой в дом отдыха приехал Виктор Берестов. Дорогой они говорили о Наде Урусовой, о Павлинке. Девочка поправлялась. Флора сказала, что хотела бы навестить их.
– А что, зайдите, Надя будет рада, - сказал Берестов и, помолчав, смущенно добавил: - Вот, в загс решили...
–
Ой, поздравляю!– воскликнула Флора.
– Честное слово, я так рада за вас обоих!
– Свидетельницей пойдете?
– улыбнулся шофер.
– С удовольствием! А где будете играть свадьбу?
– Хотим в деревне, у ее родителей.
– Пригласите?
– Раз беретесь ручаться за нас... Посадим по левую руку от невесты...
И у Виктора, и у Флоры было прекрасное настроение. Но когда они въехали на территорию фабрики, обоим бросилось в глаза странное поведение людей.
Охранник, отворивший ворота, был суров. Во дворе стояло несколько рабочих. Они с серьезными лицами обсуждали что-то.
Журналистка зашла в приемную Зарембы. Фадей Борисович отдавал какое-то распоряжение секретарю.
– У нас несчастье, - сказал он Бариновой, протягивая свою огромную пухлую руку.
– Прямо как обухом по голове! Такого работника потеряли!..
– А что случилось?
– спросила девушка, заражаясь его тревожным настроением.
– Убит Козолуп, - скорбно произнес директор.
– Погиб на посту, как герой.
– Не может быть!
– только и вымолвила Флора.
Она вспомнила его красивое улыбчивое лицо, восторженный, так и не законченный рассказ о работе. Весть о смерти поразила девушку еще и потому, что он был молод. Алексей так и стоял у нее перед глазами, в модных вельветовых джинсах, туфлях с блестящими полосками и металлической цепочкой на руке.
– Извините, Флора Юрьевна, я еду на место гибели, - продолжал Фадей Борисович.
– Ужасная смерть! И героическая! На Алексея Романовича напали бандиты. Ведь он вез ценности, товар! Мне сообщили из милиции, что он защищался до последнего. Хотел сохранить государственное добро...
– Можно, я с вами?
– вырвалось у журналистки.
– Зачем?
– покачал головой Заремба.
– Для дела, - сказала Баринова.
Заремба вопросительно посмотрел на нее.
– Понимаю, Фадей Борисович, это горе, это несчастье... Давайте покажем в передаче...
– Ни в коем случае!
– решительно заявил директор.
– Передача должна быть светлой, так сказать, в мажоре!
– Но ведь жизнь состоит не только из радостей! Тем более, вы говорите, что Козолуп погиб, как герой! Рассказ об этом только поднимет передачу, сделает более жизненной, человечной!
Заремба заколебался.
– Ведь у его товарищей, у вас лично найдутся слова, чтобы сказать о погибшем светло и торжественно?
– уговаривала журналистка.
– Конечно, найдутся!
– воскликнул директор.
– Едем, - махнул он рукой.
– Мне нужно полчаса. Надо связаться с начальством и съемочной группой.
Баринова засела за телефон. Великих трудов стоило ей убедить руководство областного телевидения провести нужную съемку. Немало усилий ушло на уговоры режиссера и оператора поехать на место происшествия, благо снимали они в соседнем районе.
Наконец отправились.
– А вы знаете, ваше присутствие даже поможет мне, - сказал журналистке Заремба, уже сидя в машине.
– Не умею утешать...
Утешать надо было вдову Козолупа. Заехали за ней домой. Она была совсем молода, почти девчонка. Горе, казалось, лишило ее воли. Она покорно села в служебную "Волгу" Фадея Борисовича и всю дорогу молчала, забившись в угол на заднем сиденье.