Прокурор

– Мария Максимовна, посмотрите, пожалуйста, внимательно. Знаете кого-нибудь?

Старушка надела очки, стала перебирать фотографии.

– Господи!
– воскликнула она, дойдя до снимка из музея боевой славы.
– Герка... Откуда у вас?

– Узнали?
– не ответил на ее вопрос Коршунов.

– Как не узнать? Братец. Двоюродный.

В голосе Урбанович прозвучала не то насмешка, не то какая-то обида, что несколько удивило старшего лейтенанта.

– Больше никого не знаете?
– спросил инспектор.

Мария Максимовна снова пересмотрела фотографии.

– Нет, - решительно сказала она.

И сколько Коршунов как бы невзначай ни подсовывал ей снимок главного художника, где тот был запечатлен с бородой, усами и неизменной трубкой, Урбанович так его и не признала.

– Хорошо.
– Юрий Александрович убрал фотографии.
– Теперь расскажите, пожалуйста, о Германе.

– А что рассказывать, - вздохнула Мария Максимовна.
– Где он живет, чем занимается, не знаю.

– Как же так?
– удивленно воскликнул инспектор.
– Он же ваш брат! Вместе росли, в войну одно горе мыкали...

– Это точно, - согласно кивнула Урбанович, - мыкали. И что из этого? У него своя жизнь, у меня - своя. Давно разошлись наши пути-дорожки...

Инспектор был несколько обескуражен. Он не мог понять, почему старуха не очень охотно говорит о своем брате. И решил начать издалека.

– Вы были в деревне, когда он совершил геройский поступок, за который получил орден?

– Была, - сказала Урбанович.
– Только что особенного в его поступке? Не он единственный рисковал в то лихое время жизнью... У нас в соседней деревне старушка двух фашистов на тот свет отправила...

– Как так?
– заинтересовался Коршунов.

– А очень просто. Поселились у нее офицер с денщиком. А она им с жареными грибами поганки скормила. Через три дня оба и преставились... Старушку ту полицаи чуть насмерть не запороли. Ей почему-то орден не дали...

– Когда вы видели Германа в последний раз?
– спросил Юрий Александрович.

– В сорок седьмом году. Думала, что погиб, а он...
– она махнула рукой и замолчала.

– Погиб?
– удивился инспектор.

– Ну да! Когда они поехали за лесом...

– Расскажите об этом подробнее, - попросил инспектор.

– Уж столько лет прошло, а спокойно говорить не могу.
– Мария Максимовна вытерла повлажневшие глаза.
– Вы простите меня, старую...

– Понимаю, понимаю, - мягко ответил Юрий Александрович.

– Значит, дело было в сорок седьмом году, - начала Урбанович.
– Сами небось помните то время. Голодуха. В деревнях, что под немцами были, одни печные трубы на пепелищах. А жить где-то надо. Стройматериалов нема. И рабочих рук не хватало... Ну и послали из нашего колхоза бригаду за лесом. На север. Сами они должны были валить, сами сплавлять по реке до железнодорожной станции. А в той бригаде, считайте, одни женщины. Из мужиков - только Герман и Олесь...

– Олесь - это кто?
– спросил старший лейтенант.

– Мой родной брат. Они с Германом одногодки. Обоим еще и семнадцати не было. Пацаны, можно сказать... Германа сделали бригадиром. Конечно, наденет орден - солидно! И уважение...

– Извините, что перебиваю. Где это было?
– уточнил Коршунов.

– Где-то на Печоре. В леспромхозе. Туда надо было добираться недели две... Отправились наши весной, а управились, считайте, к зиме. Снег уж первый выдал... Стали сплавлять плоты по реке. Своим ходом... Саня, обратилась старушка к внуку, - принеси, милок, мою сумку. Ту, коричневую...

Мальчику явно хотелось услышать весь рассказ бабушки, но он безропотно пошел выполнять ее просьбу. А Мария Максимовна продолжала:

– Последними шли Олесь и Герман... И вот заявляются в колхоз бабоньки одни. Без парней. А через месяц приходит письмо... Саня!
– крикнула она.

Внук появился в комнате со старой кожаной дамской сумкой. Мария Максимовна порылась в ней, извлекла какие-то бумаги.

– Вот, - протянула она Коршунову.

Пожелтевшие от времени, они, казалось, вот-вот рассыпются на клочки. Юрий Александрович осторожно взял бумаги в руки.

Одна - письмо из села Кривые Бугры, которое расположено в километрах ста от того места, где лес рубили. В том письме до сведения правления колхоза "Светлый путь" доводилось, что колхозник Олесь Максимович Боржанский погиб во время сплава леса и похоронен на кладбище в Кривых Буграх. Подпись председателя исполкома сельского Совета скреплена гербовой печатью.

Второй документ - заключение врача о том, что Боржанский О. М. утонул.

Подавая Коршунову третью бумагу, Урбанович пояснила:

– Это было в кармане у Олеся... Брата нашли на берегу...

Коршунов с трудом разобрал выцветший от времени, к тому же подпорченный водой текст. Это была справка, выданная родному брату Марии Максимовны, что он командируется для заготовки леса.

– Тогда у колхозников паспортов не было. Выдавали справку - и все, сказала старушка.

– Знаю, - кивнул Юрий Александрович.
– Ну а Герман Васильевич?

– Как только я получила известие о смерти Олеся, тут же написала в леспромхоз и в Кривые Бугры, - продолжала Урбанович.
– Спрашивала, что с Германом? Мне ответили, что о нем ничего не известно. Нашли, мол, только тело Олеся... Вы представляете? Ночей не спала, все Германа ждала! Проходит месяц, другой, полгода... Неужто, думаю, и он погиб? Как? Тоже утонул? Или замерз в лесу? А может, медведь заломал, волки растерзали? Сколько слез по нему выплакала, одна подушка знает... И Зосю жалко...

– Какую Зосю?

– Наша, деревенская... Невеста Германа. Она ведь тоже в бригаде заготовителей была... Извелась девка, исказнила себя: зачем, мол, раньше с плотами ушла, почему с парнем не осталась? Любила она Германа... Еле мы с ней дождались лета. Отправились в Кривые Бугры. Добирались - не приведи господь! И поездом, и на попутных, и на барже, и пешком.
– Урбанович тяжело вздохнула.
– Справили оградку на могилу Олеся. О Германе так ничего и не узнали. Вернулись домой и за упокой его души свечку в церкви поставили...

– И как же Зося?
– поинтересовался инспектор.

– Ждала еще несколько лет. А чего ждать? Раз нет весточки - значит, помер. Уговаривала ее выйти замуж, надо ведь жизнь налаживать. Подыскала ей хорошего мужичка, правда, постаршее нее лет на десять. Уехали куда-то... Ну и у меня своя семья тоже образовалась. Постепенно свыклась, что потеряла братьев, родного и двоюродного... Прошло пятнадцать лет. Как-то приносит муж газету. Московскую. О Германе, говорит, пишут... Я так и обмерла... Оказалось, действительно, писал один партизан о том, как воевал в наших краях. И о Германе написал, что, мол, орденом парнишку наградили, но о дальнейшей его судьбе ничего не знает. Просил откликнуться Геру, родственников или знакомых... Я тут же послала письмо в редакцию. Так, мол, и так, поехал за лесом и не вернулся... И вдруг нежданно-негаданно присылают мне вот это...