Прокурор

(англ.).

– Виктор, - представился шофер.

– А соловья баснями не кормят...

– И не поят...
– подхватил появившийся в комнате Анегин.

Волосы и рубашка у него были мокрые, но походка стала более уверенной. Он предложил спуститься куда-то вниз по винтовой лестнице.

Берестов ожидал увидеть мрачный погребок, но его буквально ослепил роскошный зал, отделанный светлым деревом и нержавейкой. В потолок были вделаны красивые светильники. Посреди помещения стоял овальный стол, окруженный стульями с высокими резными спинками. Вдоль одной стены сиял металлическими полками и зеркалами бар, весь уставленный импортными бутылками.

– Садись, - величественно указал Анегин Виктору на стул и пошел к холодильнику - огромному "Розенлеву".

– Ну и красотища!
– не удержавшись, воскликнул Берестов, обозревая подземное чудо.

– Унутрия-матушка, все она!
– щурился от яркого света дядя Кондрат.

– Кто-кто?
– не понял Виктор.

– Унутрия, говорю... Крыса такая большая. Третий год ее развожу... За шкурку-то до полсотни дают... Раньше, правда, морока была. Сам расти, сам забивай, сам шкуру выделывай... А теперь потребкооперация принимает унутрию живьем. Шкурки - на шапки и воротники, а мясо - в торговлю...

– Тьфу! Неужто едят?
– удивился Берестов.

– Сам не пробовал, а заготовитель говорил, что вкус - как у индейки. За границей ее мясо куда дороже говядины!..

– Ладно, дядя Кондрат, - подошел к столу Анегин с бутылкой экспортной водки и коньяком "Метакса".
– Витюня свой парень... С твоих нутрий мне бы только на отделку сортира хватило... Ты лучше сооруди что-нибудь горяченькое на закуску...

К удивлению Берестова, бывший наездник не обиделся, а с готовностью вскочил с места и шустро проковылял куда-то за бар. А Евгений Иванович стал таскать из холодильника всевозможные яства: осетрину, крабы, заливной язык в консервах, салями. В довершение он поставил перед Берестовым едва початую двухкилограммовую банку черной икры и воткнул в нее столовую ложку.

– Рубай, - бросил он небрежно.
– Потом можешь смело говорить, что ел икру ложками.
– Анегин загоготал.

Виктор был подавлен, оглушен всей этой роскошью. Евгений Иванович это заметил.

– Эх, друг-портянка, - произнес он с каким-то отчаянием, разливая по высоким хрустальным бокалам коньяк.
– Тошно мне, обидно! Приходится прятаться под землю, как крысе! А я могу запросто отгрохать домину в два этажа.
– Он подумал и, посчитав, видимо, что мало, воскликнул: - в три этажа! С солярием и зимним садом! Да еще в доме бассейн соорудить с подогревом! Смотрите, на что способен Евгений Иванович Анегин!
– Он махнул рукой.
– Пей!

– Боюсь, - сказал Виктор.

– Ха!
– вылупил на него глаза Анегин.
– Сто целковых платил за бутылку! Греция!
– Он снова загоготал.
– У нас в Греции все есть... Помнишь, в каком-то фильме?

– За голову боюсь, - пояснил шофер.
– Мне тогда ваш Громила так тряханул мозги!.. Пробовал я уже. Чуть-чуть выпью, а черепок раскалывается от боли...

– Ну, если чуть-чуть, у меня тоже раскалывается!
– Анегин захохотал так, что зазвенели рюмки на баре.

Потом он залпом выпил коньяк, засунул в рот изрядный кусок осетрины и жестом приказал Виктору следовать его примеру.

Берестов вздохнул и медленно выцедил свой коньяк.

– Вот это по-нашему, - крякнул Евгений Иванович.
– Икорку, икорку бери! Пойдет за коньяком, как за родной мамой!..

Затем он заставил гостя опустошить второй бокал. На третьем Берестов взмолился:

– Не могу... Так сразу...
– язык у него еле ворочался.
– Еще к телевизионщикам ехать... Уже три часа ночи...

– Плевать! Что-нибудь придумаем, - успокоил его хозяин.
– В крайнем случае, у меля таблетки есть - ни один гаишник не подкопается. Японские...

– Погоди, - пьяно мотнул головой Берестов, - не гони лошадей...

– Можно, конечно, и погодить, - согласно кивнул Анегин.
– Скажу только: нравишься ты мне. А особенно спасибо за то, что остановил меня тогда. Ну, с этой журналисткой...

– Чего там, - махнул рукой Берестов.
– Понимаю ведь...

– А я голову даю на отсечение - будет у тебя своя хата и "Жигули" у подъезда. Да что там "Жигули"? "Волгу" достанем!
– Он вдруг осекся и помрачнел.
– Только вот Герман что-то запсиховал. Говорит, копают под нас... Так ведь это еще бабка надвое сказала, копают или нет... Послушай, Витюня, ты, я вижу, парень шустрый. Может, у тебя есть знакомые среди ментов? Или кто-нибудь, через кого можно выйти на них?

– Есть, - ответил Берестов, преданно глядя на Анегина.

– Конечно, нас не интересует какой-нибудь постовой сержантик, сам понимаешь...

– Я с Мурадяном знаком, - хвастливо заявил Виктор.

Евгений Иванович поперхнулся икрой. Откашлявшись, вперил в Виктора немигающий взгляд.

– Гургеном Ашотовичем?
– даже несколько отрезвел он.
– Замначальника ОБХСС?

– Угу, - ответил Берестов, набивая рот крабами.

– Мать честная!
– ахнул Анегин.
– А поговорить с ним можешь? Так сказать, разведочку провести?

– О чем?

– А это уж мы тебе скажем...

– В принципе - все можно...

– Лады, - серьезно сказал начальник СЭЦа.
– Завтра кое с кем посоветуюсь. А теперь - пошли.

Евгений Иванович потащил Виктора в... тир. Он располагался в сарае за хатой. Тут, словно напоказ, были выставлены прекрасные карабины и охотничьи ружья.

– Выбирай, какое по душе, - предложил Евгений Иванович.

Берестов взял двуствольное ружье с богато инкрустированным ореховым ложем.

– Губа не дура, - одобрил Анегин.
– "Манлихер"... Из винтовки этой фирмы убили американского президента... Но я предпочитаю англичан. "Голланд-Голланд"... Надежное и верное, как пес... А ты, дядя Кондрат, чего стоишь?

Тот взял скромное охотничье ружье, покрутил его.

– "Тозик", - сказал он.
– Хоть и наш, отечественный, а иностранцам не уступит...

По пьянке отчаянно мазали. Только оглохли от стрельбы. И Евгений Иванович вывел гостя во двор подышать свежим воздухом.

Но на самом деле он решил ошарашить шофера окончательно.

Длинное здание, с небольшими окнами под крышей было конюшней. В денниках дремали два великолепных породистых коня.

– Этот, - похлопал Евгений Иванович по крупу серого в яблоках, обошелся мне почти как "Жигуленок"...

Но Берестов уже настолько был полон впечатлениями от волшебной пещеры южноморского Алладина, что больше ничего не воспринимал.

– Спать, - едва смог вымолвить он, когда они вышли из конюшни в занимающееся серое утро.