Промышленный НЭП

После совещания Кабаков пригласил меня и ключевых директоров на обед в столовую обкома. За длинным столом, накрытым белой скатертью, разговор продолжился в более неформальной обстановке.

— Леонид Иванович, — обратился ко мне Зубов, директор Нижнетагильского комбината, высокий сухопарый мужчина с глубокими залысинами, — мы уже с вами работаем давно и плолртворно. Вы нас прекрасно знаете. На вашем месте я начал бы с нашего комбината. У нас хорошая техническая база, квалифицированные рабочие и, что немаловажно, понимающий парторг.

— Именно так и планирую, Василий Петрович, — кивнул я. — Завтра утром выезжаем к вам. Хочу лично проинспектировать производство с точки зрения нашего проекта и обсудить детали внедрения.

— Тагильские домны не подведут, — с гордостью заявил Зубов. — Мы готовы стать флагманом вашего эксперимента.

Кабаков, внимательно слушавший наш разговор, заметил:

— Только не забудьте, товарищи, что эксперимент должен проходить под строгим партийным контролем. Никакой самодеятельности.

— Конечно, Иван Дмитриевич, — заверил я его. — Партийное руководство не только сохраняется, но и выходит на новый уровень. Вместо мелочной опеки будет стратегическое управление, контроль над ключевыми решениями.

После обеда я встретился с каждым директором индивидуально, обсуждая специфику внедрения новой системы на конкретных предприятиях. К вечеру программа посещений и график внедрения уральской части эксперимента получили завершенный вид.

— Головачев, — обратился я к секретарю, когда мы остались одни в выделенном мне кабинете, — подготовьте телеграмму в Москву. Орджоникидзе должен знать, что первый этап прошел успешно. Уральское руководство поддерживает эксперимент.

— Есть, Леонид Иванович, — кивнул Головачев, раскрывая блокнот. — А что насчет оппозиции?

— Пока не появилась, — ответил я, глядя в окно на вечерний Свердловск, где зажигались редкие электрические огни. — Но это не значит, что ее нет. Судя по ситуации в Ленинграде, противники реформ активизировались. Нужно опередить их здесь.

* * *

Утро встретило нас промозглым холодом и низкими свинцовыми тучами. Дорога от Свердловска до Нижнего Тагила, заняла больше четырех часов.

Полуторка, трясущаяся на выбоинах разбитого тракта, с трудом преодолевала крутые подъемы. Через грязные окна открывались суровые уральские пейзажи: темно-зеленые хвойные леса, скалистые уступы, мрачные низины с болотистыми участками.

— Богатейший край, — заметил я, когда мы остановились на короткий привал у придорожного источника. — Лес, руда, уголь… Все, что нужно для индустриальной державы.

— Но инфраструктура ужасная, — угрюмо отозвался Зубов, разминая затекшие ноги. — Дороги как при царе Горохе, мосты разваливаются, железнодорожные ветки перегружены. А нам план давай…

— Именно это мы и хотим изменить, Василий Петрович, — ответил я. — Дать предприятиям возможность самим решать насущные проблемы, не дожидаясь, пока московские планировщики соизволят обратить внимание.

Нижний Тагил встретил нас заводскими гудками и клубами дыма из множества труб. Город буквально вырос вокруг металлургических заводов, основанных еще при Демидовых в XVIII веке. Приземистые рабочие дома, вытянувшиеся вдоль главной улицы, резко контрастировали с циклопическими размерами заводских корпусов.

Нижнетагильский металлургический комбинат поражал своими масштабами даже на фоне других промышленных гигантов первой пятилетки. Тем более, учитывая, сколько сил и энергии я вложил в это предприятие. Зубов пришел в прошлом году, когда прежний директор ушел на повышение и я уже успел с ним сработаться.

Огромные доменные печи, мартеновские цеха, прокатные станы, раскинувшиеся на территории в несколько квадратных километров. Черный дым из труб, раскаленные потоки металла, грохот оборудования, спешащие рабочие в промасленных спецовках, все создавало впечатление адской кузницы, где ковалась материальная база социализма.

У проходной нас встретил главный инженер комбината Пирогов, невысокий, но крепко сбитый мужчина с внимательными глазами за очками в стальной оправе, тоже недавний назначенец, кандидатуру которого я согласовал.

— Семен Аркадьевич Пирогов, — представился он, крепко пожимая мою руку. — Наконец-то рад приветствовать вас на комбинате, товарищ Краснов. Василий Петрович уже рассказал о вашей инициативе. Коллектив инженеров с нетерпением ждет подробностей.

Мы прошли через проходную, миновали административный корпус и направились прямо к доменным печам, сердцу металлургического производства.

— Домна №3, наша гордость, — с энтузиазмом рассказывал Пирогов, перекрикивая производственный шум. — Объем девятьсот тридцать кубометров, температура до тысячи семисот градусов, производительность тысяча двести тонн чугуна в сутки. По проекту германской фирмы «Демаг», но с существенными улучшениями наших инженеров.

Я внимательно осматривал огромную конструкцию, извергающую потоки раскаленного металла в ковш. Грохот, жар, искры создавали фантастическую картину индустриального прогресса.

— А какова себестоимость тонны чугуна? — спросил я, переключаясь с технических на экономические аспекты.

Пирогов и Зубов переглянулись.

— Если честно, Леонид Иванович, точную цифру назвать сложно, — признался директор. — Система учета у нас не очень. Данные разбросаны по разным отделам, сводятся с опозданием. Да и многие статьи расходов просто невозможно правильно учесть.

— Вот с этого и начнем нашу реформу, — твердо сказал я. — Первым делом — наведение порядка в учете. Нельзя управлять тем, что невозможно измерить.

Мы продолжили осмотр комбината, переходя от доменного цеха к мартеновскому, затем к прокатному. Везде я обращал внимание, что многие проблемы уже решены, в том числе, нерациональное использование материалов, отсутствие системы контроля качества, равнодушие рабочих к результатам труда.

После производственной части мы собрались в кабинете директора. Просторное помещение с высокими потолками вмещало длинный стол для совещаний, несколько стульев, книжные шкафы с техническими справочниками и, конечно, портреты Ленина и Сталина на стенах.