Прообраз для героя

– Мама, она очень послушная – смотри, как смирно стоит в ванне!
–  восхитился сын.

Хортая позволяла новым людям делать с собой все, что они считали нужным.

Жена включила воду, намылила девочку шампунем и стала губкой оттирать въевшиеся пыль и грязь, а также вшей и гнид с ее шерсти и кожи. Сын был рядом и помогал смывать все при помощи душа.

Вскоре не поседевшая шерсть стала отливать рыжеватым цветом, и оказалось, что природный окрас хортой не светло-желтый, а светло-рыже-желтый. Обнаружил себя и природный окрас ее ног. Передние книзу от локотков и пазанки задних из серых стали превращаться в белые.

– Выходит, у хортых лапки тоже белые, - заключила жена, разглядывая результаты купания.

– Точно, как в твоем сне, мама! – вспомнил и восхитился сын.

***

За купанием последовали обтирание полотенцем, обработка против кожных паразитов, и наступил черед покормить хортую снова.

Жена перенесла ее на руках назад в кухню, сын положил перед ней две котлеты, но хортая к еде не притронулась. Посмотрев на ту невидящим взглядом, она завалилась на бок и стала делать глубокие и редкие вдохи.

У жены затряслись руки, и ими, плохо ей подчиняющимися, она влила хортой в пасть сердечные капли, разбавив предварительно водой. Мигом сообразила, что нужно делать, хоть и разволновалась страшно.

Дыхание собаки вскоре возвратилось в норму, но она задрожала всем телом и начала постукивать зубами.

Сын стрелой улетел к себе в комнату и вернулся с пледом в руках. Им он укутал дрожащую хортую, чтобы согрелась. Однако трястись девочка продолжала достаточно долго. Согревшись же, разморенная котлеткой, ванной, человеческой заботой и защитой своего нового убежища, она погрузилась в глубокий сон.

Но спокойным он не был. В нем хортая и вздрагивала, и покрикивала, как от боли, и сердито рычала, и угрожающе сопела носом, и обиженно взлаивала. А глаза ее под веками ходили ходуном и были настороже в том неведомом людям, страшном уличном собачьем прошлом, которое она покинула физически, но которое была не в силах отпустить ее память.

***

Хортая проснулась, когда пришел я.

– Папа, знаешь, - сказал сын, - она собиралась уйти, когда съела котлету. Даже к двери подошла. Наверное, прежде люди уже забирали ее с улицы, но, накормив, выпроваживали.

– Наверное. Но мы не выпроводим, - ответил я.

Когда хортая опять уснула, тогда, чтобы не тревожить ее сна, все трое мы на цыпочках покинули кухню и удалились в зал.

– Эта хортая и есть подарок от Божьей Матери? – поинтересовался у меня сын, едва мы оказались в зале.

– Кто говорил о подарке? – возразил я сыну, а заодно и собственным былым думам.
–  Селянин из сна не говорил. Он лишь обозначил - от Кого, а стало быть, Откуда. Если же это и подарок, то Оттуда подарки - все одно что испытания. Вот и нас испытывают.

– Кому испытание, а мне радость, - огрызнулась жена.

Вид у нее был счастливый и боевой.

От страданий по поводу потери работы не осталось и следа, и в ее глазах снова плясали неподражаемые всеведущие искорки, которых было не счесть.

“Если испытание видится человеку подарком, выходит, испытание человеку во благо, а благо – настоящий подарок и есть”, - подумалось мне.

***

Ближе к вечеру наша (уже наша!) хортая проснулась. К тому моменту она спала спокойно, без терзающих ее душу сновидений. Борзая отдохнула хорошо, по-настоящему – так, как не отдыхала много-много предыдущих дней - и, очнувшись ото сна, была будто бы удивлена, что по-прежнему находится в человеческом жилище, что до сих пор ее не выпроводили прочь и, судя по всему, не собираются вовсе.

Для пущей уверенности окинув каждого из нас пытливым взором и убедившись в правильности своего предположения, она осторожно сошла с ковра и, постукивая длинными борзыми коготками по кафельному полу, неспешно проследовала из кухни в коридор.

Из коридора хортая двинулась было дальше, чтобы обследовать апартаменты жилые, но была остановлена женой.

Та – большая аккуратистка, – памятуя о критических у суки днях, собралась позаботиться о ее гигиене и попутно о чистоте нашего жилья. Она надела на девочку специально сшитые некогда для нашей ушедшей борзой трусики, имеющие сзади дырочку для хвоста, и прикрепила внутри них прокладку. Хортая никак - ни голосом, ни движением - не поперечила жене, и, будучи уже облачена в исподнее, предприняла то, что задумала проделать чуть ранее: пошла знакомиться с квартирой.

Внимательно изучив все три комнаты, утепленную лоджию, оснащенную диванчиком, шкафчиком, ковриком и выполняющую роль маленькой дополнительной комнаты, обследовав помещения ванной и туалета, хортая выбрала зал, где находилось два дивана, но улеглась в нем на напольном ковре.

Жена к тому времени сварила для нового члена семьи кашу на курином бульоне, и каша успела остыть. Она имела специальный рецепт, изобретенный женой для наших ненаглядных псовых, и включала в себя овсянку, гречку, а еще мелко искрошенные перед варкой лук и морковь. Источающая аппетитный запах, каша всецело завладела обонянием хортой. Она манила, звала изголодавшуюся собаку, и та не выдержала – вернулась на кухню.

Из кастрюли жена начерпала каши полную миску – хортая умяла ее всю. Дала приличную порцию вареной курочки – та тоже исчезла из миски. Съела собака много, и давать ей добавку было рискованно. Но она не наелась досыта. Это читалось в ее просящих глазах. Мы были в замешательстве, как поступить. Однако минутами погодя додумались, что полностью утолить голод, а заодно дополнительно поспособствовать восстановлению сил животного способен бульон. Часть его пошла на кашу, а другая была отлита в отдельную кастрюльку. Хортая моментально получила свой бульон.

С тех пор - наряду с кашей, курочкой или говядиной, молоком или творогом - она получала бульон ежедневно, многие месяцы кряду, пока, более ли менее окрепши здоровьем, не отказалась от него сама.

А здоровье хортой, надо признать, было подорвано основательно, чему мы получали подтверждения неоднократно.

Началось с сердца. Оно просигналило, как только собаку искупали.

Продолжилось сбоями в пищеварительной и мочеполовой системах.

Уже начиная с первых суток пребывания у нас, девочка по десять раз на дню рвалась к входной двери, просясь вывести ее по малым неотложным делам. Жена выводила хортую и выводила, и так продолжалось не менее трех недель.

Гораздо хуже обстояло с “делами большими” - кишечник девочки функционировал настолько слабо, что давал о себе знать лишь по истечении каждых пяти-шести суток, а в момент освобождения кровоточил. Крови всегда было немного, она имела алый цвет, и жена предположила, что у девочки повреждена прямая кишка, а причиной могли стать острые кости, подобранные и проглоченные ею в период уличных мытарств. О самом худшем – опухоли - мы даже думать не хотели. Но все должно было определиться в скором будущем и зависело от того, помогут ли в излечении собаки примененные женой лекарственные свечи.