Пропащие девицы

Сначала Робби хотела возмутиться тем, что Мартин не оценил ее выбора, но глядя на его лицо, на котором в темноте гостиной отблесками мерцали синеватые тени, исходящие от плазмы, вдруг почувствовала такой прилив нежности к любимому, что только сильнее прижалась к нему. Она прислушивалась к тихому ровному дыханию, чувствовала тепло его тела и еле сдерживала себя, чтобы вновь не наброситься с поцелуями и ласками. Ей хотелось целовать его, гладить, может быть, даже кусать. В конце концов, когда ты влюбляешься в кого-то так сильно, нет ничего плохого в том, чтобы как следует его покусать.

Вздохнув, Робби снова опустила голову на грудь Криса и прошептала:

– Никому не отдам!..

И поводы напиться не прекращались. На следующее утро, борясь с головной болью на пару со стыдом, она жалела, что в кувшине на этот раз оказался всего лишь апельсиновый сок, к которому ей подали нечто из местной кухни, щедро обмазанное йогуртом. И это нечто за счет жирного йогурта отлично справлялось с хмелем в голове. Жаль только, что с прояснением в голове приходили все более яркие подробности вчерашнего.

Позвонил Бен. Произошло то, чего она так хотела, но так чертовски не вовремя. У него нашлось время поговорить, а у нее сперва не нашлось связи, путь к которой ей указывала едва ли не вся деревня, потом приватности, ведь каждый пытался выкрикнуть привет незнакомцу на том конце провода (у такой красивой девушки просто обязан быть незнакомец) и, наконец, серьезности. Она была уже настолько навеселе, что больше понимала новогреческий местныx старожилов, чем английский Аффлека.

Позор. Гребаный позорище! Она смеялась и едва улавливала суть разговора из-за перебоев в связи и в ее в хлам пьяном мозгу, а потому соглашалась со всем, что бы он ни говорил, и убеждала, что с ней все просто отлично… в Греции!

Вспоминая вчерашний разговор, Патриция не была до конца уверена, что Бен вообще понял, в какой именно Греции она находится. По шуму на заднем фоне можно было подумать, что так называется новый клуб в ЛА. Но переспрашивать, понял ли он, что она имела в виду страну с бело-голубым флагом, а не клуб с такими же посетителями, не решалась. Ее вчерашнее заявление, что она прилетит в Лондон прямо отсюда, разве что с пересадкой в Париже, звучало диковато, если вспомнить репутацию одноименного клуба. По ее пьяняще веселому настроению можно было сделать поспешные выводы об алкогольно-кокаиновом туре по клубам в связи с очередными нападками в медиа.

Напиться хотелось и на следующий день, когда острота стыда немного поостыла. Местные прекрасные пейзажи и полное отсутствие благ цивилизации вместе с придурочными сотрудниками авиации, которые сообщили ей, что чемодан в Риме, совершенно не настраивали ее на поэтический лад бездельного созерцания, на который были так падки местные. Единственное, что спасало, работа. От поездки, несмотря на то что все переговоры продвигались медлительнее, чем парализованный слон, и строго с двенадцати до четырех с перерывом на обильный обед, после которого тяжело было встать из-за стола, не то что соображать или лезть на крышу одного из домов с предусмотрительно поставленной лестницей, где можно было словить немного больше интернета.

Дело двигалось медленно, но завершилось удачно, и Патти даже не успела переступить ту черту, где разлезшиеся кеды вместе с порванными джинсами, которые грозились превратиться в лохмотья следом за футболкой, которая покрылась катышами после второй стирки, из H&M начали бы реально делать ей нервы. Конечно, все эти лохмотья хотелось сжечь на торжественном погребальном костре, восхваляя свою судьбу за то, что ей не приходилось носить этого раньше и, если повезет (а так оно и будет), то никогда впредь. Хотелось зайти в один из любимых бутиков в Париже и скупить чертову кучу шмотья, смотря на то, как у местных консультанток отвисает челюсть. Но еще больше хотелось просто остановиться в нормальном отеле.

И скоро все это, а может, даже больше, если Бен вконец не убедился в ее пропащести, ждало ее в Лондоне. А пока можно было с чистой совестью последовать советам местных и попробовать насладиться скалистым берегом на пару с шелковичными посадками и прочими достопримечательностями, кои можно было пересчитать на пальцах одной руки.

Проникнуться природой и слиться с античным духом Греции не получилось, потому что Эллада, по всей видимости, была категорически против сближения с янки. Она коварно подождала, пока Патриция выберется на возвышенности, которые местные называли горами, помянет там всуе горного козла бывшего, а потом ударила ливнем, за которым не было видно даже собственных ног, не то что куда их ставить. Похоже, козлов, или панов, здесь не принято оскорблять всякими нехорошими сравнениями.

Патриция промокла в считанные секунды. И начала делать глупости. Опять. Она решила, что если потихоньку спускаться по камням почти что на заднице, то все обойдется. Останется только перебежать луг, сдать спринт на местной грунтовой дороге – и она будет под теплым кровом, где ее тут же согреют вином со специями.

В итоге попытка олимпийского рекорда закончилась содранным коленом, ссадиной на локте, черт знает сколькими будущими синяками и кедами, полными грязи и воды. Кто же знал, что грунтовая дорога от ливня превращается в болото?

И, что самое обидное, дождь прекратился почти сразу, как она переступила порог дома. А еще через полчаса вышло солнце и принялось осушать бегущие по улицам потоки воды.

Растирая волосы полотенцем и кутаясь в халат добродушной хозяйки, Патти боролась с желанием напиться.

И добродушная хозяйка только подогревала в ней это желание, суетясь вокруг то с тазиком с кипятком, в который предлагала Патриции опустить свои ноги, то с какой-то жуткой бормотухой, которая должна была мигом поставить ее на ноги. От одного ее запаха девушка готова была выбежать из дому, выбивая дверь в лучших мультяшных традициях. Объясняться с этой женщиной было сложно, потому что за неделю, проведенную в Греции, Бэйтман не проявила особых способностей к изучению новогреческого, как и местные к изучению английского. Оставалось только ждать, когда вернется внучка очаровательного божьего одуванчика с до одури забавным именем – Ифигения.

А пока не сильно коситься на кувшин с вином, чтобы не вызвать подозрений по части своей слишком тесной дружбы с алкоголем, и надеяться, что Ифигения найдет себе занятие поинтереснее, чем страдать фигней вокруг своей постоялицы.

Так и произошло, женщина занялась приготовлением ужина для своего необъятного семейства, оставив Патрицию строчить планы и деловые письма на «маке». Бэйтман быстро почувствовала себя до жути неудобно, рассевшись в кресле с ноутбуком, когда старая женщина сновала по кухне с такой прытью, что казалось, будто у нее дымилась обувь. Девушка тяжело вздохнула и, захлопнув крышку ноута, отправилась на почти что вражескую территорию, в кухню, где она хозяйничала так давно, что и забыла, как это делается.

Софи же ничуть не смутило, что на кухне вместе с бабкой в поте лица трудится их гостья, она спросила Патти, можно ли ей посидеть за ее ноутом (на котором за неделю появилось столько музыки, за которую Макс отрекся бы он нее на веки вечные, что бедному «маку» по приезде предстояла капитальная чистка), и, забравшись в кресло с ногами, без лишних зазрений совести погрузилась в какую-то игру.

– Патти, тебе кто-то звонит, – сказала девушка. – Очень настойчиво.

Бэйтман схватилась за телефон в кармане бабушкиного халата, но тот был спокоен, как и некогда штормившая погода.