Просто сказка...

А волки, некоторое время поглядев с укоризной друг на друга, поначалу потупились, а затем, бочком-бочком, придвинулись друг к другу, встали на задние лапы и, скрестив передние на манер маленьких лебедей, затянули жалостливо: "Уно бель канцоне..."

Не успели волки закончить тягуче-высоким: "Сакраменто... сакраменто...", как где-то наверху послышался шум, визгливые женские голоса: "Вот он!.. Чудо пучеглазое!.. Сачком его!.. Лови сачком!..", затем глухой удар, и на полянку, ломая ветви, с ошметками коры и шишками, сверзился филин почтенных размеров. Крепко приложившись оземь он, тем не менее, быстро вскочил, растопырил перья и, проорав вверх: "Уже погодите у меня!..", по очереди осмотрел волков и Ивана с Владимиром.

– Ишь, окаянные, чего удумали! Добра молодца сачком ловить, - обиженно заявил он.
– Не на того напали!..

– Постой-постой, - помотал головой царевич, - а ты, собственно, кто будешь? И что тут вообще происходит?..

– То есть как что?
– удивился филин, взгромоздился на пень (мгновение назад этого пня и в помине не было) и повел свой рассказ.

Впрочем, рассказчиком он оказался никудышным, да и врал чересчур, ничуть этим не смущаясь. Взяв за основу сюжет известной сказки и перекроив его на себя, не обращая внимания на тавтологию "филин - ясный сокол", он поведал, как перышко его чудесным образом оказалось у красной девицы, которая берегла его как зеницу ока в расписной шкатулочке работы гжельских (!) мастеров. Сам он (будучи, естественно, заколдованным королевичем красоты еще более неописуемой), являлся по зову девицы вечерами, проводя дневное время в, как он выразился, "наблюдении местности", или, говоря проще и по сути, сибаритствовал. Злые сестры, проведав о его ночных визитах, приняли меры к их прекращению (что, в общем-то, было вполне объяснимо - в отличие от ясного сокола все слыли мастерицами на все руки), и вставили в окошко, что на верху терема, стекло. Потерпев несколько раз неудачу вплоть до помутнения разума, филин, так чтобы слышала его суженая, заявил, что отыскать она его сможет, лишь истоптав три пары башмаков железных да истерев вчистую три посоха чугунных, в ожидании коего момента он и обитает в этом лесу, приглядывая за мавками (сиречь русалками), участвуя в строительстве и по совместительству ночным сторожем.

Неподалеку от того места, где путешественники расположились на ночлег, велось, как оказалось, строительство терема, и велось, по его словам, из рук вон, поскольку участвовали в нем в равных долях совершенно не смыслящие в архитектуре (равно и в организации) комар-пустозвон, мышь-обжора, лягушка-верхогляд, лиса-вертихвостка и какой-то волк. Предыдущее сооружение оказалось недолговечным, вследствие тех недостатков, о которых упоминалось выше, плюс разбазаривании материалов и некомпетентности руководства, выразившееся в непривлечении к работам его, филина, в качестве основного специалиста. А также по причине неожиданного вмешательства медведя, который, предложив свои услуги и принимая участие в приемке возведенного терема при испытании на прочность для случая прямого попадания ступы Бабы Яги при аварии, вдребезги разнес все сооружение... при этих словах филин глянул себе за спину и вниз... ну, в общем, сломал.

На этом филин прервал свой рассказ, видимо уставши, и, обратив благосклонный взгляд на терпеливых слушателей, осведомился свысока, а кто, собственно, они такие, и куда, собственно, путь держат. Узнав, что путь они держат к Кощею, филин-финист удержался от комментариев, а равно предложения своих услуг, и задремал, прикрыв желтые глаза.

– Ну ладно, - махнул рукой Иван, - а с этими-то что делать будем?
– кивнул он в сторону волков, смирно сидевших бок о бок со склоненными набок головами - ну чисто орел византийский.
– Звать-то хоть вас как?

– Аристарх, - отозвался левый.

– Бонифаций, - эхом откликнулся правый.

– Еще и имена какие-то басурманские...
– Царевич потряс головой, словно в ухо ему попала вода.

– Какие матушка с батюшкой дали, с такими и живем, - грустно произнес волк Аристарх.

– Скоморохи, сказывают, заграничные заблудились, они и присоветовали, - добавил волк Бонифаций.

– Ну, присоветовали так присоветовали... Матушку с батюшкой почитать должно, не перечить. Стало быть, вы братья...

– Братья мы, как есть братья, - подтвердил Аристарх.
– Старшой я, а он, следовательно, меньшой. У него и хвост короче.

– Час от часу, - тяжко вздохнул Иван.
– У них еще и имена под стать способностям... Что же с вами делать прикажете?

– А ничего не делать, - разом загомонили волки.
– Поступить согласно уговору, что написано пером... Да вы не волнуйтесь, мы талантом не обижены. Вот и волхвовать сами учились...

– Как же, как же, видели... У тех греков, небось, обучались?..

– Не можно... У наших, местных. Кто ж виноват, что волхвы эти частенько к ендове прикладывались?.. А мы слово в слово за ними, с шутками-прибаутками, с отступлениями... Уж не взыщите.

– Вот через эту самую ендову, - нравоучительно заметил царевич, - и идет у нас все вкривь да вкось. Ну да ужо погоди. Вот стану царем, первым делом запрещу ее строго-настрого, - он немного подумал, и добавил уже менее решительным тоном, - окромя праздников.
– Подумал еще немного.
– Или там один день в неделю.
– Затем еще немного.
– Да и не насовсем запрещу, а, скажем, на год-другой, чтобы одумался народ, осмотрелся, попривык...
– И, наконец.
– Да и не с ендовы по хорошему начинать надо, а со скоморохов. Нечего им по дорогам шастать, людей смущать. Отведу им место, пусть лицедействуют. Сам над ними надзирать буду, чтобы не смущали непотребством каким. А с волхвов... ну какой с них спрос? В чаще живут, света белого не видят, для них, может, ендова - последнее утешение. Как же я его их вот так запросто лишу? Да и вообще, - он вдруг резко сменил направление рассуждений, - спать пора. С утра пораньше в дорогу двинемся. Только куда вот?

– А к голове ступайте, - приоткрыл один глаз филин.
– Недалече она тут, верст двадцать будет. Торчит, понимаешь, как пень посеред поля чистого. К ней всякие-разные частенько наезживают, силой померяться. Может, присоветует чего.

– Голова? Какая голова?
– удивленно спросил царевич.

– Какая-какая! Обыкновенная! Сами увидите, мимо не проедете!..
– Филин встрепенулся и расправил крылья.
– Вот ведь навязались на мою голову. Ни тебе поговорить толком, не поспать...
– И в несколько взмахов исчез где-то среди лапника.

...Утро выдалось сказочное (да простят нас за тавтологию!). В такое утро хорошо сидеть с удочкой где-нибудь на берегу тихой заводи, слушая пробуждающихся птиц и шелест страхивающих сон деревьев, трепет стрекоз, гоняющихся за комарами, и... нарастающее пение голодных комариных стай... Нет, не будем мы далее описывать утро на рыбалке (предоставив это замечательным русским писателям), а вернемся к нашим путешественникам, которые, пробудившись и приведя себя в надлежащий порядок, отправляются к голове.

– Ты помолчи, коль хвостом не вырос, - продолжал тем временем волк Аристарх (начало разговора, значит, мы все-таки пропустили).
– Я про него больше твоего знаю. Так вот. Архитектор этот допрежде все по Грециям разным промышлял, статуи ставил. С размахом, чтобы отовсюду видно было. А цену устанавливал в зависимости от размера. Потому - немногие к его услугам прибегали, за исключением правителя одного, тот его полюбил больно. За что - не знаю, но полюбил. А тут как раз и дело по нем подыскалось. На море, как известно, ориентир нужен, звезды там, карты всякие... И маяк. Вот и поручил он ему маяк поставить. На острове Родосе, при гавани. С факелом. Тому не привыкать стать - развернулся вовсю. Перво-наперво всю медь в государстве собрал - оружие всякое, миски-плошки, да и переплавил. Народ поначаду взбунтоваться хотел - как же так, надёжа-государь, ни тебе поесть, ни тебе выпить, ни от врагов отбиться - ввел государство, можно сказать, в полную разруху.

А царь им в ответ: вы, мол, сегодняшним днем живете, без малейшей завтрашней перспективы. Попить-поесть из деревянной посуды можно, не графья, оно и для здоровья полезнее, плюс промыслы народные в развитие пойдут - глядишь, индустрию заведем, резьбы по дереву да лыкоплетению. А враги, что враги? Им маяк наш куда как важнее контрибуций военных и аннексий, потому - для торговли он дело первейшее. Много слов разных наговорил своих греческих, простому разуму вредных и непонятных. Уломал-таки народ против бунта. А архитектор времени зря не теряет: форму сделал для отливки - мое почтение; котлов понаставил, чтоб бронзу плавить - и не сосчитать. Семь раз мерил, один резал - и все ж таки промахнулся. То ли сам недоглядел, то ли народишко попался прижимистый, да только хватило ему бронзы, как бы это сказать, до пояса. То есть выше пояса - все в порядке, даже факел есть, а ниже - одно проектное решение, без должного наполнения.