I

Надъ узенькой и извилистой рчкой Поплюевкой, протекающей въ крутыхъ берегахъ, раскинулось село Антропово съ храмомъ въ золотыхъ крестахъ на синихъ куполахъ, съ базарной площадью, со школой въ двухъэтажномъ дом, съ фельдшерскимъ пунктомъ и тремя домами мстныхъ богатевъ, отличающихся зелеными ставнями и расписанными воротами съ фонарями на нихъ, зажигаемыхъ, впрочемъ, только въ особенно важныхъ случаяхъ.

Вотъ и сегодня на однхъ воротахъ горитъ керосиновый фонарь, а въ дом, прилегающемъ къ нимъ, сквозь сердцевидныя отверстія въ ставняхъ блещетъ яркій свтъ и на улицу доносится арія тореадора изъ «Карменъ», хрипловато напваемая граммофономъ. Фонарь горитъ по случаю прізда въ Антропово изъ Петербурга владльца дома Капитона Карповича Самоплясова, молодого человка, недавно унаслдовавшаго отъ своего отца и этотъ домъ въ сел, и большой извозчичій дворъ въ Петербург съ нсколькими десятками городскихъ парныхъ и одиночныхъ закладокъ. Самоплясовъ родился въ Антропов. Онъ сынъ мстнаго крестьянина, впослдствіи разбогатвшаго отъ извоза въ Петербург. Онъ и раньше, при жизни отца, прізжалъ сюда погулять недльки на дв-на три, жилъ тихо, ходилъ по болоту или въ лсу съ ружьемъ въ сообществ съ мстнымъ учителемъ, посщалъ дома священника, земскаго врача, казеннаго лсничаго, присутствовалъ на деревенскихъ посидлкахъ, при чемъ покупалъ двушкамъ и парнямъ угощенія рубля на три и узжалъ обратно въ Петербургъ. Прізжалъ онъ до сихъ поръ скромно, скромно и узжалъ, раздавъ рублей десять бдной деревенской дальней родн, приходившей на поклонъ къ богатому родственнику, сыну богатя-тысячника. Нын-же, посл смерти отца, пріхалъ Капитонъ Самоплясовъ въ Аптропово съ пышностью. Его самого и пожитки привезли со станціи на четырехъ подводахъ, и былъ онъ не одинъ. Съ нимъ были какой-то не старый еще господинъ съ длинными рыжими кавалерійскими усами и съ краснымъ носомъ на сильно помятомъ лиц, въ статскомъ плать, но въ военной фуражк съ краснымъ околышкомъ, и старикъ съ бульдогообразной бритой физіономіей и сдой щетиной на голов, и Самоплясовъ звалъ его Колодкинымъ, а усатаго господина въ военной фуражк именовалъ «бариномъ». Тетка его по матери, бдная вдова Соломонида Сергевна, проживавшая въ деревенскомъ дом изъ милости вмст съ дочерью Феничкой и караулившая домъ, диву далась, когда стали выгружать изъ подводъ все привезенное съ собой Капитономъ Самоплясовымъ. Колодкинъ, принимавшій съ подводъ счетомъ ящики, корзины, чемоданы, сундуки и узлы, насчиталъ двадцать восемь мстъ. А когда стали все это распаковывать, то тетка то и дло поражалась и ахала на привезенное. Тутъ были мдная, фарфоровая и хрустальная посуда, подушки, лампы, ружья, сбруя, ковры, граммофонъ, музыкальный ящикъ, закуски-консервы, вино, фрукты, шубы и громадный сундукъ съ платьемъ и бльемъ.

Очевидно, Капитонъ Карповичъ пріхалъ ужъ не на дв недли, а на боле долгій срокъ. Такъ ршила и тетка его Соломонида Сергевна, потому что прежде Капитонъ Карповичъ ничего подобнаго съ собой не привозилъ, являлся онъ налегк съ однимъ чемоданчикомъ, привозя только чаю, лимоновъ, сахару и разв бутылку коньяку и питался стряпней тетки: ею самой «загнутыми» пирогами, пряженцами съ творогомъ, яичницей да спаренной въ горшк курицей — вотъ и все. Тетка предполагала, что такъ и теперь будетъ, а какъ только племянникъ расположился съ «бариномъ» въ четырехъ комнатахъ дома, обмеблированныхъ по-городски, хотя и съ самой скромной обстановкой, стоявшихъ до него запертыми, она тотчасъ же, подавъ самоваръ, обратилась къ нему съ вопросомъ:

— Ну, что-жъ, стряпать-то мы будемъ для тебя, Капитоша, сегодня къ ужину? Есть у насъ солонина. Можно окуньковъ достать и ушицу теб сварить. Сапожникъ тутъ у насъ на сел рыбу ловитъ и у него всегда въ садк рыбка есть.

Племянникъ улыбнулся.

— А на этотъ счетъ, тетенька, у меня теперь свой мажордомъ есть, — отвчалъ онъ. — Нарочно мы своего собственнаго мажордома привезли изъ Петербурга.

— Мажордомъ? — протянула тетка. — Фу, какое имя-то трудное… Сразу и не выговоришь.

— Мажордомъ не имя, тетенька, мажордомъ служба. Изволили видть человка съ обезьяньимъ ликомъ, который ящики распаковывалъ — вотъ это и есть у меня мажордомъ Калина Колодкинъ. Вотъ это и есть его должность и обязанность. Нарочно его изъ трактира сманили.

— Обязанность? то-есть какъ это? Прости глупую старуху, не понимаю… — недоумвала тетка.

— А такъ, что онъ у меня и поваръ, и камардинъ, и егерь, и за лакея служитъ.

— Камердинеръ, а не камардинъ, — поправилъ его «баринъ», подергивая усы. — Какъ это ты запомнить не можешь!

— Ну, не оговаривай… Не всяко лыко въ строку… — огрызнулся Самоплясовъ. — Поваръ и слуга на вс руки…

— Прислужающій? Понимаю, понимаю… — заговорила тетка. — Вишь, какъ ты нынче!.. Какой важный сталъ… Со своимъ поваромъ пріхалъ. А я думала, что это твои гости…

— Да вотъ на манеръ гостя… — кивнулъ Самоплясовъ на «барина». Позвольте вамъ представить… Аристархъ Васильичъ Холмогоровъ. Когда-то на своихъ рысакахъ леталъ по Петербургу, потомъ у покойника папеньки лошадей помсячно бралъ… а затмъ верхнимъ концомъ внизъ — и готова карета. Тысячу рублей и сейчасъ долженъ.

Холмогоровъ пожалъ плечами, отвернулся и пробормоталъ:

— Зачмъ-же такъ? Ты не очень… Все-таки, я твой гость…

— Ну, какой-же гость! Во-первыхъ, я тебя взялъ для компаніи, во-вторыхъ, ты мой адьютантъ, а въ-третьихъ, ну, пожалуй, хоть чиновникъ по особымъ порученіямъ что-ли. А все-таки, тетенька, вы съ нимъ познакомьтесь… Физіономія личности замчательная… Нтъ такого лакея-татарина въ петербургскихъ ресторанахъ, какого-бы онъ по имени не зналъ и его вс знаютъ. Нтъ такой полудвицы въ Петербург, которая-бы ему не была знакома. Аристархъ Васильичъ Холмогоровъ… А это тетенька моя Соломонида Сергвна Поддужникова.

Холмогоровъ всталъ, шаркнулъ ногами по-кавалерійски и протянулъ руку. Протянула свою руку и тетка, предварительно обтеревъ ее о передникъ и проговоривъ:

— Извините, господинъ… Въ мук у меня рука-то… Тсто я валяла… Думала на завтра пирожокъ вамъ съ капусткой…

— Женщина очень недалекая, но честная, — продолжалъ Самоплясовъ про тетку. — Честная и добрая… Могла-бы такъ сруководствовать, что очень и очень многое, что у насъ есть тутъ, къ пальцамъ у ней прилипло, но она только что сыта здсь съ дочкой своей Феничкой. Сыта да крышей прикрыта. Говорю прямо…

— Милый мой, да нешто я посмла-бы… — вставила свое слово тетка.

— Ну, вотъ за это вамъ честь и слава. За это я вамъ и Феничк вашей и привезъ въ гостинецъ на платье. Буду ужо разбираться въ чемодан, такъ получите, А здсь у меня, Аристархъ Васильичъ, какое ни на есть да хозяйство: дв коровы, конь, овцы… Сама она шерсть прядетъ, чулки мн вяжетъ и въ Петербургъ присылаетъ.

— Поросеночковъ парочку выкормила къ твоему прізду и завтра теб поклонюсь, — похвасталась тетка.

— Мажордому все это, мажордому. Самъ я ни до чего не касаюсь. Сейчасъ и обратитесь къ нему… Вотъ адьютантъ, — указалъ Самоплясовъ на Холмогорова, — тамъ мажордомъ. Отправляйтесь сейчасъ къ мажордому и разскажите ему, какая провизія у васъ есть. Стряпать надо.

— Хорошо, хорошо… Можно курицу.

— Постойте, постойте… Пошлите сейчасъ за учителемъ, скажите, что я пріхалъ, и просите его сюда, — прибавилъ Самоплясовъ. — Удивительно, что онъ не идетъ до сихъ поръ.

— Вчера справлялся о теб. Вчера справлялся, когда ты прідешь. Сейчасъ Феня сбгаетъ за нимъ.

— Ну, съ Богомъ, съ Богомъ…

Тетка вышла изъ комнаты.

II

Черезъ полчаса учитель сельской школы Арсеній Пантелеевичъ Мишукъ вбжалъ къ Самоплясову и радостно воскликнулъ:

— Капитоша! Другъ! Какъ это я тебя прозвалъ! А вдь я тебя встртить хотлъ и караулилъ.

— Здравствуй, Арсентій Пантелеичъ! — радостно сказалъ Самоплясовъ, вставая.

Два пріятеля расцловались. Учитель отступилъ шага на два отъ Самоплясова и, въ упоръ смотря на него, заговорилъ:

— Покажись-ка, покажись-ка… Что это ты какъ-будто какой-то особенный, на французскій манеръ сталъ? И бородка другого покроя, и прическа не та, что была прежде…

— Есть тотъ грхъ, пообкарнался маленько по новомодному, — сознался Самоплясовъ. — Ну, да что тутъ! Была-бы душа на прежній фасонъ, — прибавилъ онъ. — Присаживайся! Хвати чаю съ коньячишкомъ. Впрочемъ, сначала познакомься. Мой адьютантъ и чиновникъ по особымъ порученіямъ…

— По имени, по имени… — перебилъ его Холмогоровъ, не поднимаясь съ мста и сидя, развалясь, въ кресл. — По имени и по отчеству. Я тебя старше вдвое, а потому долженъ быть уважаемъ. Нечего прозвища-то придумывать.

— Да погоди. Чего-жъ ты перебиваешь! Я еще не договорилъ. Аристархъ Васильичъ Холмогоровъ. Баринъ, знакомься съ учителемъ! — крикнулъ Самоплясовъ, видя, что Холмогоровъ сидитъ, не шевелясь и попыхиваетъ сигарой.

Холмогоровъ, не поднимаясь, неохотно протянулъ учителю два пальца.

Учитель назвалъ себя и слъ, продолжая смотрть на Самоплясова.

— Совсмъ ты на французскій манеръ преобразился, — снова началъ онъ. — И костюмъ этотъ… и галстукъ красный…

— Такъ портной одлъ, — отвчалъ Самоплясовъ. — Пиджакъ, какъ пиджакъ… Сренькій, для путешествій… Въ вагон перваго класса хали, такъ нельзя-же въ чумазой одеж…

— Ахъ, даже ужъ и перваго класса? Такъ… А когда-то я тебя въ третьемъ провожалъ.

— Позвольте, господинъ учитель… — вмшался въ разговоръ Холмогоровъ. — То было прежде, а это теперь. Нельзя-же ему теперь сквалыжничать, если онъ посл смерти отца до полумилліона состоянія получилъ.