Просветитель

— Ну, ужъ ты наскажешь! — махнулъ ему рукой Самоплясовъ.

— Да конечно-же… А то меньше, что-ли! Домъ каменный въ Петербург, извозчичій дворъ… Если по шестисотъ считать закладку… Пятьдесятъ закладокъ… Да лошади…

— Брось…

— Нечего бросать… Вдь у тебя въ Петербург подъ посланниковъ экипажи-то отпускаютъ. Да въ процентныхъ бумагахъ ты получилъ… Вотъ и смотри на тебя, на извозчичьяго сына!..

— Коньячку? — предложилъ Самоплясовъ учителю. — Выпьемъ коньячку-то гольемъ на радостномъ свиданіи. Коньякъ финь-шампань… дорогой…

— Не могу… Перепилъ… — отстранилъ учитель бутылку.

— Врешь! Перепелъ птица, а ты учитель, — не отставалъ Самоплясовъ.

— Нтъ, въ самомъ дл, три дня пили, и я только что отдышался. Не могу… Претитъ. Надо пообождать… — отказывался учитель. — Тутъ у насъ свадьба была — ну, три дня и бражничали.

— Чья свадьба?

— Лавочникъ Глазастовъ дочь выдавалъ.

— Настеньку? Да вдь у ней нога косолапая.

— Подъ платьемъ-то не видать. Кром того, вдь приданаго дв тысячи.

— Вотъ какъ! Кто-жъ женился на ней?

— Васютка, мельника Чубарова сынъ.

— Ну, на мельницу-то годится. Да выпей ты коньяку-то рюмку! — приставалъ къ учителю Самоплясовъ.

— Давай! Разв ужъ что ради свиданія. Больше года не видались.

Учитель махнулъ рукой и выпилъ.

Оба пріятеля любовно смотрли другъ на друга. Оба были почти однихъ лтъ — двадцати шести-семи, но учитель казался старше. Учитель былъ брюнетъ, краснощекій, южнаго типа, съ крупнымъ носомъ, съ кудрявой бородой, густо засвшей по щекамъ отъ самыхъ висковъ, и носилъ длинные волосы. Самоплясовъ былъ блондинъ, остриженный по послдней мод, съ расчесомъ на лбу и заостренной бородкой, съ сро-голубыми телячьими глазами. Роста онъ былъ ниже средняго, видъ имлъ тщедушный, тогда какъ учитель былъ средняго роста, съ крупными руками и ступнями и отличался широкой костью. Новая, срая съ синими клтками, пиджачная парочка была на Самоплясов съ иголочки. тогда какъ на учител мшковато сидлъ изрядно поношенный уже черный сюртукъ, довольно грубаго сукна.

— Какъ-же ты это пить-то бросилъ, когда я сюда пріхалъ? — сказалъ Самоплясовъ. — А я пріхалъ сюда пировать. Я дв корзины хорошаго вина сюда привезъ. Хочу облаву устроить въ лсу, назвать гостей со всхъ волостей… По номерамъ всхъ разставить… Помнишь, какъ братья Клыковы?.. А затмъ, угощеніе на мст, на коврахъ.

— Дорого обойдется, Капитоша, — замтилъ учитель.

— Да вдь не дороже денегъ. Я, братъ, пріхалъ сюда покутить во всю… Въ Петербург мы все время по папеньк тризну правили и панихиды служили, а ужъ теперь смерти его минуло полгода. Не все-же плакать и печаловаться.

— Ну, ты въ Петербург и до полугода не особенно печаловался по отц, - сказалъ Холмогоровъ

— Баринъ! Не обрывай! Не люблю этого! Адьютанты обязаны съ почтеніемъ.

Самоплясовъ полушутя, полусерьезно погрозилъ Холмогорову пальцемъ.

— Тыговоришь: Клыковы… — У Клыковыхъ прислуга, поваръ, егеря… продолжалъ учитель. — Положимъ, егерей мы найдемъ…

— А я своего собственнаго мажордома привезъ! — похвастался Самоплясовъ.

— Кого? — переспросилъ учитель.

— Ма-жор-до-ма… Поваръ, лакей, егерь — что хочешь! И швецъ, и жнецъ, и въ дуду игрецъ. Нарочно изъ трактира сманили. Когда-то у графа Заходнова служилъ. Вс порядки охотничьи знаетъ. Неужто не видалъ его въ кухн? Онъ тамъ стряпаетъ.

— Ого, какъ ты нынче!

Учитель прищелкнулъ языкомъ.

— А что-жъ изъ этого? Хочу пожить. При покойник папеньк-то вдь съ курами въ коробу сидлъ. А теперь поверчусь малость турманомъ да и приму кончину праведную: женюсь, — похвастался Самоплясовъ. — Ты, Арсеній, еще не женатъ?

— Нтъ еще. Да и на комъ, позвольте?

— А вторая-то дочка у лавочника есть. Та не косолапая.

— Не подходитъ для моего обихода, Капитоша! Не того фасона, я планъ себ составилъ.

Учитель вздохнулъ.

— Еще по рюмочк! — крикнулъ Самоплясовъ и сталъ разливать коньякъ.

Учитель не прекословилъ.

III

А въ это время въ кухн съ громадной русской печкой и маленькой плитой въ дв канфорки на шестк печи стряпалъ для Самоплясова ужинъ мажордомъ Калина Колодкинъ. Толстенькій, коротенькій, курносый, съ полусдой срой щетиной на голов и на давно небритомъ лиц, онъ удивительно походилъ на бульдога. Даже глаза у него были бульдожьи на выкат, и когда онъ открывалъ ротъ, во рту виднлись такіе-же клыки, какъ у бульдога. Одтъ онъ былъ въ блую канаусовую куртку и, вооружась двумя ножами, рубилъ на кухонномъ стол мясо для битковъ къ ужину при свт двухъ маленькихъ жестяныхъ лампочекъ, поставленныхъ на полку. Рядомъ съ нимъ въ горшк, поставленномъ на кухонной табуретк, тетка Самоплясова Соломонида Сергевна Поддужникова мсила тсто для завтрашняго пирога. Колодкинъ недружелюбно на нее косился и говорилъ:

— И тсто теперь не вашъ департаментъ, а мой. Совершенно напрасно надсажаетесь.

— То-есть какъ-же это такъ? — сказала обидчиво тетка. — А если я его хочу пирогомъ моей стряпни попотчивать? Я ужъ привыкла къ нему, и знаю, что онъ любитъ. Всегда готовила.

— Любилъ, а не любитъ. Не станетъ онъ теперь вашего сть.

— Отчего?

— Оттого, что на поварской стряпн набаловавшись. То, что вы разсказываете, было прежде, а это теперь. Позвольте… Нешто вы можете настоящую слойку тста сдлать?

— Слойки не могу… Это точно… А простой подовый пирогъ…

— Ну, стало-быть, и бросьте… Завтра у насъ къ обду особое меню. Борщокъ въ чашкахъ, къ нему дьябли. Бросьте…

Тетка недоумвала, помахивая рукой въ тест.

— А что-же я-то буду длать теперь? — спрашивала она.

— А теперь вы можете быть при мн на манеръ судомойки.

— То-есть какъ это судомойки? Я ему родная тетка. Тетка по матери. Это для меня даже обидно, — растерянно проговорила она.

Калина Колодкинъ пересталъ рубить мясо, сталъ его сгребать ножами въ одну кучку и спросилъ:

— А мн не обидно для него стряпать? Вдь когда-то я поваромъ у графа Заходнаго былъ! Во всхъ его охотничьихъ отъздахъ стряпалъ. Да какого еще графа-то, дай Богъ ему царство небесное! Деньги! Ничего не подлаешь.

— Ну, я-то отъ него денегъ не получаю.

— Напрасно-съ. Должны брать, пока онъ въ сил. А то другіе растащутъ. Берите.

— Ну, что вы говорите! Вотъ еще что пророчите. Онъ у насъ не изъ такихъ, кажется.

— А я вамъ говорю, что именно изъ такихъ. Я на своемъ вку видалъ виды… Попадались такіе папенькины наслдники. Врно-съ… Зачмъ вы такіе удивительные глаза длаете? Не стоитъ-съ.

— Кутилъ разв въ Петербург? — робко спросила тетка.

— Дымъ коромысломъ! — отвтилъ Колодкинъ, и опять зарубилъ мясо, наклонился къ Соломонид Сергевн и проговорилъ тихо:- Да ужъ и теперь изрядно порастащили. Сюда отдышаться пріхалъ.

Тетка поставила горшокъ съ тстомъ на столъ, сла на табуретку и спрашивала:

— Баринъ этотъ, чтоли, его обираетъ? Вотъ который съ нимъ-то пріхалъ.

— Баринъ этотъ что! Этотъ баринъ совсмъ прогорлый. Когда-то порхалъ, но на рожонъ наткнулся и теперь Богомъ убитъ. Онъ разв только брюхомъ вынесетъ да при Капитон Карпыч существуетъ, и то въ черномъ тл. А есть другіе….