Просветитель

Улыбнулся и Самоплясовъ.

— Подумываю, ваше преподобіе Іовъ Андревчъ, подумываю, — отвчалъ онъ, — но прежде надо перебситься. Вкушу жизнь — и аминь. Вдь при покойник папеньк, откровенно говоря, я свта не видлъ. Мужчина онъ былъ строгій…

— Ахъ, да… Честь имю поздравить васъ съ полученіемъ наслдства! — спохватился отецъ Іовъ и сталъ обими руками пожимать руку Самоплясова. — Да, почтенный былъ старикъ! Досточтимый… И даже изъ досточтимыхъ-то досточтимйшій… Какой капиталъ сынку оставилъ!

— Въ чужихъ рукахъ, батюшка, всякій кусокъ великъ кажется. Есть кой-что… на хорошее прожитіе хватитъ, коли разныхъ безобразіевъ не длать, но не такъ этотъ капиталъ великъ, чтобъ ужъ очень.

— Все-таки, должны денно и нощно молить объ упокоеніи его души. И какъ отецъ, и какъ благодтель… Нашъ храмъ сельскій тоже время отъ времени щедротами его держался.

— Я дамъ малую толику на поминовеніе.

— Сорокоустъ я правилъ. Тетенька ваша заказывала.

— Я слышалъ. Но и кром того хотлъ-бы я помянуть его здсь, какъ слдуетъ. Конечно, полугодовой день кончины его ужъ прошелъ.

— Сроки тутъ ни причемъ, Капитонъ Карпычъ. Да, достойнйшій былъ человкъ вашъ покойный батюшка Карпъ Федосичъ!

— Заупокойную литургію хочу васъ просить отслужить послзавтра. Кром того, поминальный столъ думаю устроить для здшнихъ дальнихъ родственниковъ, — сказалъ Самоплясовъ.

— Слдуетъ, Капитонъ Карпычъ, непремнно слдуетъ, — поддакнулъ священникъ.

— Ну, то-то… Пускай ужъ не обижаются!

Самоплясовъ махнулъ рукой.

— Устроимъ мы все это чинъ-чиномъ, — продолжилъ священникъ. — Хоръ у насъ теперь, благодаря учителю Арсентію Мишуку, хорошій. Къ ученическимъ дискантамъ и альтамъ самъ онъ теноръ, а мой дьячокъ Кузьма и лавочника сынъ баса поютъ. А ужъ родственники ваши и то проговаривались и роптали, что никакого поминовенія не было. Конечно, заупокойная литургія и сорокоустъ по покойник были, но позвольте, разв они объ этомъ мечтаютъ? Народъ простой, срый.

— Закачу я имъ теперь кормежку, закачу! — говорилъ Самоплясовъ. — Кстати, я и стряпуна съ собой привезъ настоящаго.

— Ахъ, даже и стряпуна прывезли? — широко открылъ глаза священникъ. — Слышалъ я, ребятишки мн говорили, что съ вами пріхали двое — господинъ какой-то и прислужающая личность, но мн не могло представиться, что это стряпунъ.

— Конечно, я привезъ его только для потхъ своего мамона, но все равно, пускай и имъ стряпаетъ.

— Да вдь имъ разв много надо, чтобы утшиться? Велите сдлать щи изъ солонины, да пирогъ съ капустой, такъ имъ и за глаза. Ну, конечно, полъ-ведерка вина купить надо. А насчетъ своей-то утробы вы какъ будто прежде прихотливы не были? — задалъ вопросъ священникъ.

— То было, батюшка, прежде, а теперь, гршный человкъ, избаловался. Да и пріхалъ я сюда не для того, чтобы монашествовать, а чтобы всласть пожить и моихъ добрыхъ пріятелей угостить. Вотъ когда-нибудь милости просимъ пообдать. Поваръ на славу. Все по графамъ жилъ. Пущай ужъ…

— Всенепремнно, мой любезнйшій, всенепремнно. Я тоже мамонъ-то потшить охочъ, но, само собой, моя попадья со стряпухой не могутъ по настоящему. А вамъ, при вашемъ капитал, отчего-же? даже стыдно было-бы, если-бы вы себ въ разносолахъ какихъ-нибудь отказывали. Такъ заупокойную-то обдню послзавтра? — спросилъ отецъ Іовъ, вставая и протягивая Самоплясову на прощанье руку.

— Куда вы? Оставайтесь позавтракать, — остановилъ его Самоплясовъ. — По всмъ вроятіямъ, докторъ придетъ. За нимъ даже послать можно къ фельдшеру.

— Не могу сегодня, не могу. Отсюда я въ школу на урокъ, а затмъ къ своимъ щамъ. У меня сегодня урокъ Закона Божьяго, — отказывался священникъ. — Ну, къ мамъ милости просимъ. Священникъ поклонился и ушелъ.

VI

— Калина! — закричалъ Самоплясовъ. — Калина Васильичъ! — повторилъ онъ окликъ. — Калина Колодкинъ!

Онъ захлопалъ въ ладоши, но никто не показывался.

Наконецъ показалась тетка Соломонида Сергевна.

— Ты это стряпуна своего кличешь, что-ли, Капитоша? — спросила она.

— А то кого-же? Но не называйте его пожалуйста стряпуномъ. Этимъ вы всю обдню портите. Онъ мажордомъ. Такъ осъ въ этомъ чин и долженъ быть, — отвчалъ Самоплясовъ.

— Да вдь самъ-же ты его нсколько разъ… А такъ на язык проще.

— Я дло другое… Я могу его и маркитантомъ назвать. Даже кашеваромъ. Позовите его! Гд онъ?

— Да онъ на ледник копошится. Такое кушанье затялъ къ обду, что мн и не выговорить. Черное что-то такое. Неужто ты, Капитоша, будешь кушать? Черное, какъ кофей.

— Это? Ахъ, да… Это моя любимая да. Но я забылъ, какъ она называется. Адьютантъ! Какъ эти колобки-то называются, которые я люблю? крикнулъ Самоплясовъ Холмогорову въ другую комнату.

— Шофруа… Шофруа изъ дичи… — откликнулся тотъ.

— Да, да… Я ему тетеречку дала. У насъ Василій Уклейкинъ стрляетъ, такъ дешево ихъ продаетъ.

— Ну, такъ вотъ Калину Колодкина сюда!.. И пусть онъ будетъ мажордомъ. Такъ его и по деревн называйте.

— Въ деревн-то у насъ, голубчикъ, такого слова и не выговорятъ.

— И не надо. Но пускай все-таки привыкаютъ и просвщаются. Я, тетенька, сюда пріхалъ хоть и погулять, но все-таки хочу и просвщеніе сдлать для здшняго деревенскаго сословія. Такъ пожалуйста мажордома сюда! Зачмъ онъ тамъ запропастился!

Появился Колодкинъ съ своимъ грузнымъ тломъ на короткихъ ногахъ, одтый въ блый беретъ, блую куртку и довольно грязный передникъ. Онъ соплъ и отдувался, тяжело дыша.

— Колодкинъ! Надо будетъ, братецъ ты мой, намъ въ ящикахъ разобраться и достать вс нужныя вещи, которыя мы съ собой привезли, — обратился къ нему Самоплясовъ. — Во-первыхъ, гд у насъ телефонъ? Гд электрическіе звонки? Все это надо поставить по мстамъ, а то мы фасонъ дома портимъ.

— Все это такъ, все это совершенно врно, ваше степенство, — согласился Колодкинъ, — но вдь я долженъ обдъ стряпать для вашей чести.

— Насчетъ обда сегодня ты можешь не очень… Приглашенныхъ никого нтъ. Разв докторъ прідетъ, такъ я буду просить его остаться. А разобраться въ товар, который мы съ собой привезли, надо, господинъ мажордомъ.

— А чтобы вамъ, ваша честь, посл обда? Все-таки, легкое меню я долженъ исполнить. Борщокъ съ дьяблемъ, шофру изъ дичи, на жаркое поросенокъ жареный. И то ужъ меню не настоящее…

— Ну, трафь… — согласился Самоплясовъ. — А телефонъ ты мн все-таки достань. Я не знаю, въ которомъ ящик онъ уложенъ, Прідетъ докторъ, такъ мы сообща какъ-нибудь его, можетъ быть, устроимъ.

— Телефонъ, ваша честь, тамъ-же, гд и ваша подозрительная труба.

— Ну, ты и достань его. Я хочу такъ его провести, чтобы къ тетеньк въ мезонинъ, а затмъ къ теб въ каморку, чтобы съ тобой переговариваться. А то вотъ сейчасъ кричу, хлопаю въ ладоши, и никто не является. Достань его и положи на столъ.