Психомодератор. Книга 1. Разделение

— Ты подходишь, — твёрдо сказал он, и его голос звучал с уверенностью, которая удивила его самого. — Более чем. Твоё понимание эмоциональных состояний не имеет равных, Аврора. Твоя эмпатия работает на уровнях, недоступных большинству людей. Ты видишь связи и паттерны, которые другие пропускают, даже с усиленным восприятием. Это именно то, что нужно Сестринству — не ещё один блестящий анализатор данных, а кто-то, способный почувствовать человека за цифрами.

Аврора застыла, её ложечка замерла на полпути к чашке. Она смотрела на него с таким удивлением, словно он только что заговорил на древнем наречии.

— Знаешь, — произнесла она наконец, и её голос был наполнен чем-то, похожим на благоговение, — мне не хватало именно этого при подготовке к экзаменам. Не ещё одной нейропрограммы, не дополнительных часов в симуляторе... а кого-то, кто верит в меня. По-настоящему верит.

Она сделала паузу, словно собираясь с мыслями, а затем добавила с такой искренностью, что его сердце сжалось:

— Спасибо тебе, Декарт. За все те ночи, когда ты помогал мне разобраться в парадоксах метакогнитивных структур. За каждый раз, когда ты находил ошибки в моих расчётах. За то, что никогда не смеялся над моими странными теориями. И... за это. За то, что веришь в меня даже больше, чем я сама.

Её слова прошили его насквозь, словно квантовая частица, игнорирующая все обычные барьеры. Он почувствовал тепло, разливающееся от центра груди к кончикам пальцев, и странную смесь радости и какой-то сладкой уязвимости. Никто и никогда не благодарил его таким образом, с такой непосредственностью и открытостью. Его всегда ценили за интеллект, за эффективность, за результаты — но никогда за поддержку, за присутствие, за веру.

Старый Декарт, тот, кем он был до встречи с собственным отражением в "Эхе познания", непременно попытался бы рационализировать эти эмоции. Проанализировать их природу, каталогизировать, поместить за стерильное стекло научного наблюдения. Но сейчас он решил просто позволить себе чувствовать — полно, глубоко, без щитов и фильтров.

— Это я должен благодарить тебя, — сказал он, и его собственный голос, казалось, принадлежал кому-то другому — человеку, в котором было больше жизни, больше искренности. Декарт подался вперёд, забыв о своей обычной сдержанности. — Ты показала мне вещи, которые я никогда не замечал, хотя они всегда были перед моими глазами. Способы мышления, которые я намеренно игнорировал, считая ненаучными. Миры чувств, которые я отрицал, боясь потерять контроль. Я... — он запнулся, подбирая слова, и решил просто озвучить истину: — Я многому учусь у тебя, Аврора. Каждый день.

Свет заходящего солнца окрасил её персону в тёплые оттенки, и в этом свете её глаза казались двумя удивительными космическими объектами — не холодными и далёкими звёздами, а живыми, пульсирующими сгустками энергии. Она улыбнулась, и Декарт поймал себя на мысли, что мог бы создать математическую модель этой улыбки — идеальное сочетание кривых и углов, уникальную топологию счастья.

— Мы учимся друг у друга, — сказала она, и её голос звучал как самая прекрасная мелодия, которую он когда-либо слышал. — Это самое удивительное в нашем... общении.

Последнее слово она произнесла с едва заметной паузой, словно примеряя его и находя недостаточным, слишком формальным для того, что происходило между ними. Как будто пыталась уместить галактику в спичечный коробок.

Декарт заметил эту микропаузу, этот момент нерешительности. Прежде он пропустил бы его, сосредоточившись на содержании, а не на форме. Но сейчас, словно настроившись на новую частоту восприятия, он уловил всё — и колебание в её голосе, и лёгкое прикусывание нижней губы, и мимолётную тень, пробежавшую по её персоне. И внезапно осознал, что само слово "общение" кажется смешно недостаточным для того, что пульсировало между ними. Это было больше — глубже, значительнее, словно невидимый мост, соединяющий не только их разумы, но и нечто более фундаментальное.

Аврора отвернулась, её взгляд скользнул по городу за окном — сотням тысяч огней, мерцающих в сгущающихся сумерках. Их свет отражался в её глазах, словно она вбирала в себя все звёзды мира.

— Я не уверена, что справлюсь с экзаменами, — внезапно призналась она, и в её голосе прозвучала такая неприкрытая уязвимость, что Декарт физически ощутил острую боль в груди. — Там собираются лучшие умы, люди с невероятными способностями и подготовкой. Гениальные интуитивисты, феноменальные эмпаты, носители уникальных нейроархитектур. А я…

— А ты лучшая из них, — мягко перебил её Декарт, и сам удивился теплоте в своём голосе. — Просто ты этого не видишь.

Она повернулась к нему, и в её взгляде было столько неуверенности и надежды одновременно, столько доверия и тихой мольбы, что что-то внутри него окончательно сломалось — последняя стена, последний барьер между ним и миром подлинных чувств.

Впервые в жизни он почувствовал непреодолимое желание защитить кого-то, поддержать, дать уверенность. Не из логических соображений, не из рационального анализа ситуации, не потому, что это повысило бы эффективность их совместной работы, а просто потому, что не мог вынести тень сомнения в её глазах.

Декарт протянул руку через стол и осторожно, почти благоговейно коснулся её щеки — жест, который был для него совершенно нехарактерен, но в этот момент ощущался абсолютно необходимым, как дыхание.

— Ты справишься, — сказал он с уверенностью, которая удивила его самого. Это не было вежливой поддержкой или стратегическим подбадриванием — это была чистая, незамутнённая вера. — И станешь одним из лучших Психомодераторов, которых видело Сестринство. Потому что ты видишь не только паттерны и структуры — ты видишь людей. Настоящих, живых, сложных. Видишь их боль и их радость. Их страхи и их надежды.

Его голос стал тише, интимнее:

— Ты увидела меня, Аврора. Настоящего меня — под всеми алгоритмами и защитами. Ты первая, кто смог это сделать.

Аврора смотрела на него широко раскрытыми глазами, словно удивлённая этим внезапным проявлением эмоциональной открытости от человека, который всегда гордился своей рациональностью. В фиолетовой глубине её глаз отражались звёзды — реальные или воображаемые, Декарт уже не мог определить. Затем, медленно, как во сне, она накрыла его руку своей, прижимая её к своей щеке, и это прикосновение содержало в себе больше информации, чем любой объем данных.

— Ты тоже видишь меня, — прошептала она. — Всегда видел, даже когда я сама себя теряла.

Время словно замедлилось, растянулось, как в пограничной зоне чёрной дыры. Декарт ощущал тепло её майя под своей ладонью, видел каждую деталь её персоны с такой кристальной ясностью, словно его восприятие внезапно перешло на квантовый уровень — маленькую родинку у основания шеи, тонкие золотистые искорки, пронизывающие фиолетовую радужку её глаз. Как прекрасно она подобрала себе персону.

Не осознавая, что делает, движимый чем-то более глубоким, чем рациональное мышление, он наклонился к ней. Её глаза медленно закрылись, и в следующий момент их губы встретились.