Pticy

– Эй!

Маттис не шевелился. Но вот он выпрямился, неловко вски­нул руку и тут же робко опустил ее.

Наконец девушки приплыли обратно, опять смелые в весе­лые.

– Мы должны спасти твою жизнь и отвезти тебя на берег! — крикнули они ему. Они прыгали в воде, брызгались и задирали но­ги так, чтобы из воды торчали кончики пальцев.

– Это далеко! — Его испуганный возглас прозвучал, как выст­рел. От их слов его обдало жаром.

– А нам спешить некуда! — ответили они, пуская в воде пу­зыри и отфыркиваясь, губы у них были ярко-красные.— Если ты скажешь, как тебя зовут, мы отвезем тебя на берег. Доставим в целости и сохранности.

Маттис покачал головой. Но они настаивали. Они веселились, плавали возле островка и рассказывали ему о себе.

– Меня зовут Анна, а ее — Ингер. Видишь, как просто. Те­перь твоя очередь.

Он покачал головой.

– Нет, я же сказал вам.

– Не хочешь, не надо, будешь сидеть тут, пока не сдашься, упрямый осел! — Они стали брызгаться.

– Вы ничего не знаете! — крикнул он им.— Перестаньте! Не надо так говорить!

Они его не поняли, отвернулись, продолжая брызгаться, ны­рять и веселиться.

Только бы они не уплыли от меня, думал Маттис. Только бы не уплыли. Ведь это единственный раз. Потом он опустил голову и снова взвалил на себя свой крест: пусть лучше они уплывут сейчас. Пока ничего обо мне не узнали.

Отфыркиваясь, девушки вышли на берег, откинув волосы, они склонились над лодкой, ища полотенца, вытерлись и легли заго­рать рядом с Маттисом — другого места на островке все равно не было.

– Ты уж прости нас,— сказала Ингер.— На этом островочке не спрячешься, тут кругом одни только острые камни. Придется тебе потерпеть наше присутствие.

И обе девушки закрыли глаза. Солнце пригревало их. Маттис вдыхал их запах.

В нем бушевал ураган. Он не мог шелохнуться. Не мог спа­стись на своей лодке — она стояла на дне полная воды. Он с тос­кой высматривал какую-нибудь лодку, чтобы махнуть ей. Но лодок не было.

Слава богу, сказало в нем что-то.

Несмотря на свое смятение, он знал, что ни за что на свете не хотел бы лишиться этого. Девушки не догадались, кто он, и потому он мог вести себя как самый обычный человек. Он даже поддался искушению и посмотрел на них — они лежали с закры­тыми глазами.

Что это?

Как странно. Невероятно.

Такого не может быть.

Вдыхать запах, который я всегда зная.

Видеть все это.

Он вздрогнул, заметив, что ближний к нему глаз Анны побле­скивает в щелочке век, наблюдая за ним. Он отвел глаза, словно обжегся.

Такого искушения у меня еще никогда не было. Что-то ска­жет Хеге?

В нем по-прежнему бушевал ураган. Никто не шевелился. Об­наженные тела благоухали.

Чуть погодя Маттис сказал в пространство:

– Пер.— И по спине у него пробежал холодок.

Анна широко открыла глаза и приподнялась совсем близко от него.

– Как ты сказал?

– Пер.

Это было ужасно, но Маттис солгал, он не мог больше молчать.

Ингер оказалась сообразительней Анны, сразу догадавшись, что хотел сказать Маттис, она подняла голову.

– Это значит, что его зовут Пер. Мы ему пригрозили, вот он и испугался.

Анна просияла.

– Верно! Ну так здравствуй, Пер! Я рада, что ты все-таки сказал нам свое имя.

Маттис кивнул, испуганный собственным поступком.

– Теперь мы отвезем тебя домой, слово есть слово, отступать поздно. Давай только еще немного позагораем, ладно, Пер? — спросила Анна.

– Конечно, позагораем,— ответила за него Ингер.

Вот чудно, она видела его насквозь и угадывала его желания. Маттис был на седьмом небе.

– Боюсь только, Хеге...— начал он и запнулся.— Нет, ни­чего!

Но они уже услыхали.

– Кто эта Хеге? Твоя возлюбленная?

– Нет, сестра. И это вовсе не так...— Он снова запнулся.— Нет, это неважно, слышите! У нас дома все в порядке... если че­ловек так хорошо соображает, как Хеге.

– Я в этом не сомневаюсь,— сказала Ингер.

– Если человек хорошо соображает, ему все нипочем,— ска­зала Анна.

– Тогда он словно остро наточенный нож,— сказал Маттис, иг­рая опасными словами.

– Ух ты, даже страшно,— в один голос сказали девушки.

Опомнись, Маттис, будь осторожней, послышался ему предо­стерегающий голос. В нем звучала даже угроза — но ведь такой случай больше не повторится. Нельзя так говорить. Нельзя обма­нывать людей. Я знаю. Но ведь это один-единственный раз!

– Сделанного не воротишь! — громко и серьезно сказал он, продолжая свою мысль.

– Мудрые слова,— терпеливо сказала Ингер.

Может, это и есть счастье? Оно пришло к нему без всякого предупреждения на этом голом островке. Он ничего не сделал для этого. Оказалось, что он может говорить умно.

Рядом с ним лежали две девушки и нисколько не боялись его. Он мог бы прикоснуться к ним рукой, так близко они ле­жали. Солнце позолотило их ради него, оно золотило их уже две недели.

Он чувствовал, что должен что-то сделать. Что-то необычное.

– Ингер и Анна,— сказал он, произнеся в первый раз их имена.

Серьезность, звучавшая в его голосе и сверкавшая в его гла­зах, заставила их приподняться.

– Что? Мы тебя слушаем,— сказали они с интересом.

Никто никогда не произносил их имена с такой нежностью. Поэтому девушки и отозвались сразу так покорно: «Что? Мы тебя слушаем». Небывалое положение.

И Маттис был его хозяином. Он смотрел на молодых жен­щин. Потом сказал осторожно, словно боясь расплескать то, что переполняло его до краев:

– Ничего, только это.

Словно этим все было сказано. И девушки поняли: он сказал им то, о чем они тосковали в глубине души. И одобрили форму, в которую он это облек.

– Пер,— сказали они тоже, глядя в его беспомощное, преоб­разившееся лицо: жалкое и несчастное, оно сделалось вдруг не­объяснимо прекрасным. Никто из них не шевелился.

Такое не могло длиться долго. И Маттис знал это. Ненастье, грозившее ему из глубины, тихонько приближалось. Чтобы осво­бодиться, требовалась твердость.