Pticy

– Да нет, ничего,— испуганно пробормотал он.— Ты непра­вильно понял, я так не думал. Она сидит дома и варит кофе, по­нимаешь! Сидит дома и варит кофе, как все!

Парень встал с камня, у него явно не было охоты продолжать разговор.

– Ну, мне пора,— сказал он.— Завтра опять на покос, сам знаешь.

Но искушение оказалось сильнее Маттиса: ведь разгадка была совсем близко. Он попробовал зайти с другой стороны:

– Как зовут одно дерево и как зовут другое? — спросил он.

– Не знаю,— отрезал парень, пресекая дальнейшие вопросы.

И ушел.

Маттис остался на дороге один, так ничего и не выяснив, к тому же его мучил страх из-за того, что он наговорил. Больше он не осмеливался обращаться к людям с таким вопросом.

26

В глубине души Маттис не сомневался: предупреждение касается Хеге — это ее осину поразила молния. Ведь Хеге была старше, и вообще. Он не хотел признаваться себе, что думает об этом, это думал не он, а какой-то негодяй.

– Теперь мы с тобой живем в неизвестности,— сказал он Хеге.

– Как это понимать? — За свою жизнь Хеге привыкла зада­вать Маттису такие вопросы.

– Объяснить не могу, но это ужасно,— ответил он.— Когда я сказал про неизвестность, я сказал про что-то очень плохое.

– Не бойся, все обойдется, теперь, как и всегда,— успокоила его Хеге.— У меня больше заказов, чем я успеваю сделать.

Он понял: Хеге думает о том, будет ли у них что есть.

– Ты думаешь о еде?

– Я должна о ней думать.

Маттис был удручен. Ему казалось — он видит опасность, гро­зящую Хеге. Ее следовало предостеречь.

– Ты помнишь подстреленную птицу?

– Да.

– Но вообще-то дело не в ней.

Хеге молчала, она ждала.

 - То, о чем я говорю, касается одного из нас,— многозначи­тельно сказал он.

– Что бы там ни было, все будет в порядке,— наугад сказала Хеге.— И вообще,— вдруг прибавила она,— в последнее время ты стал так много думать, что тебя не узнать.

От этого замечания Маттис просиял. Хеге умела его обрадо­вать, если хотела. Он решил пройтись, чтобы в одиночестве на­сладиться своей радостью.

И там, в одиночестве, он вдруг испугался: об этом-то я и не подумал! Если Хеге и есть та птица, сказал он себе и продолжил свою мысль: то что же будет со мной?

Об этом я не подумал.

Как ни поверни, все плохо.

Он поскорей отогнал эти мысли, вернулся к Хеге и сказал;

– Давай больше не будем говорить об этом.

– Я тоже так думаю,— согласилась Хеге.

27

Лодку свою Маттис залатал, законопатил, и на ней снова можно было плавать. В то лето он много рыбачил, иногда вытас­кивал несколько жалких рыбешек, но больше просто плавал по бескрайнему озеру, к берегам, которых раньше не видел. Грести у него получалось — мысли непосредственно передавались вес­лам, не создавая помех, как бывало, когда он работал на берегу.

Этим летом на озере что-то изменилось. Ингер и Анна боль­ше не показывались на его безбрежном просторе. Встретиться с ними не было никакой надежды... и все-таки, кто знает. Почему бы им не выплыть вдруг из какого-нибудь заливчика? Или из-за какого-нибудь мыса? Большего и не требовалось.

Маттис заплывал далеко, чтобы его отовсюду было видно.

Они не показывались.

Дома он остановился перед Хеге.

– Ты тоже уже не такая, как раньше?

Она не ответила. Но слова его ей не понравились, это он видел.

– А по-твоему, я должна измениться? — наконец сказала она.

Он не спускал с нее глаз.

– Кто знает,— ответил он.— Похоже, что так. Можно я по­смотрю тебе в глаза?

Этого Хеге не позволила. Чего она опасалась? Его охватил страх. Может, это касается его?

– Только не бросай меня! — выпалил он.

Теперь она подняла глаза.

– Нет, Маттис, я тебя не брошу. Ведь я уже давно могла бы это сделать.

Обычно этого бывало достаточно, чтобы он успокоился, но сего­дня все было иначе. Он не находил себе места. И еще это вяза­ние!

– Отложи хоть на минуту свое вязание! — Он схватил кофту и швырнул ее на стол. Потом схватил Хеге за руку.

В глазах у нее мелькнул испуг.

– Что с тобой?

– Только не бросай меня!

В голове у него пронеслись неясные мысли: молния ударила в дерево Хеге. Он сам так решил, чтобы спасти свою жизнь. И может, поэтому Хеге находится сейчас в смертельной опасно­сти. Маттис схватил ее за руку и заставил встать. Она не противилась, словно понимала, что рано или поздно этот взрыв неминуемо должен был грянуть.

– Идем!

Она пошла с ним.

На дворе он «сказал испуганно и нерешительно:

– Нет, здесь нам тоже нельзя оставаться. Нам надо далеко. Очень далеко.

Хеге невозмутимо сказала:

– Мы не можем просто так взять и уйти, сперва надо приго­товить еды в дорогу и всякое такое.

– Как это?

Его поразил ее спокойный голос.

– Пойми, если мы пойдем далеко, к этому надо подгото­виться.

Она говорила так, словно в том, что они пойдут куда-то вме­сте, нет ничего необычного. В своей тревоге он поверил ей. Потом он понял, что глупо было даже предлагать это.

– Давай пройдемся хоть недалеко, если нельзя иначе! — взмолился он.— Тут, рядом, если нельзя иначе!

Хеге опять не стала противиться и сразу согласилась:

– Пошли.

Маттиса терзали угрызения совести.

– Ты еще не знаешь, что я с тобой сделал,— сказал он.— Но это очень опасно, Ты должна быть осторожной, чтобы сохранить свою жизнь.

Хеге невольно вздрогнула.

– Замолчи, ради бога! Ты сегодня не в себе. Мы с тобой будем жить еще долго, и ты и я.

– Но ведь это уже сделано,— с трудом произнес Маттис.— Я только не могу рассказать этого.

Таким Хеге его еще не видела, он был так жалок. Теперь уже она схватила его за руку.

– Идем же,— сказала она.— Я пойду с тобой. Не стой так.

Не раздумывая, они направились к ельнику, лежащему между озером и дорогой, туда вела узкая тропинка.

Но Маттис должен был продолжать тот разговор, ему хотелось объяснить, что его мучит.

– Я сам виноват, но я не могу рассказать тебе об этом, все так и есть, поверь мне.

– Ну и пусть,— успокоила его Хеге.— Я не хочу ничего знать. Считай, что все в порядке. Ясно? И покончим на этом.