Пять минут жизни

– Хорошо, – выплюнула я. – Но как долго?

– Месяц, как минимум. Возможно, два.

«Месяц? Вашу ж мать, ни за что».

– Я прождала два года, – протянула я, контролируя каждое слово, чтобы они не посадили меня под надзор. – Думаю, еще несколько недель не так уж важно.

Но это было важно. Эти годы были долгим, бесконечным днем сурка. Просыпайся, ешь, смотри «Офис», гуляй, рисуй пирамиды, кричи о помощи, ешь, иди спать, чисти зубы, умывайся – и так по кругу. Шагами по пять минут каждый. Пока Джимми не услышал мои крики и не добавил музыку и цвет в мое монотонное, монохромное существование.

Теперь у меня была настоящая жизнь во всем ее прекрасном, мучительном, удивительном блеске, а они хотели держать меня в тюрьме. Драгоценные секунды уплывали. Я практически считала их в такт биению собственного сердца.

Доктор Чен закончила осмотр, и Делия встала.

– У меня дела в Роаноке. Вернусь позже. – Она крепко обняла меня. – Будь умницей.

– Не обещаю.

Я сидела в тишине своей комнаты. Она не была такой бескрайней и пустой, как ужасная тишина амнезии, но и живой ее назвать не получалось.

Я достала свой треснувший телефон из верхнего ящика нового комода, – проверив, что кошелек все еще здесь, под стопкой нового кружевного белья, – и пролистала iTunes. Включила песню «Tidal Wave» от новой группы, которая появилась за последние два года, и оделась в эти новые кружевные трусики, джинсовые шорты и розовую футболку.

Я захватила телефон с собой и направилась вниз. Технически сейчас было время завтрака, но к черту расписание. Мне нужно было рисовать.

Комната отдыха была пуста, только чистый холст ждал меня. Я выдавила краску на палитру и потянулась за кистью. Нет, кисти недостаточно.

Я положила холст на брезент на полу и прямо руками набрала горсть фиолетовой акриловой краски. Дала каплям упасть, как слезы, затем встала на колени и провела рукой по холсту.

В течение следующих двадцати минут я атаковала полотно разными цветами, используя капли, или мазки, или отпечатки ладоней. Позволила краске говорить за меня. Хаос чистых эмоций в стиле Джексона Поллока. Я сделала музыку громче, позволила краске стать продолжением меня.

Фиолетовый – плач по родителям.

Змея черного цвета, который может задушить меня и утащить обратно в амнезию.

Желтый – надежда на то, что больше такого не будет.

И водовороты краски, буйство цвета для всего, что я чувствовала внутри себя. К Делии и Рите. И к Джимми. О свободе по ту сторону этих стен – и жизни, которую я могла бы иметь с ним, если бы нам хватило смелости исследовать все, что лежало между нами.

«Он куда больше, чем знает сам».

Я села на пятках; разноцветные пятна покрывали мою одежду, а ладони окрасились в желтый. Тыльной стороной я убрала прядь с потного лба и посмотрела, что получилось.

Это была красивая, грязная, хаотичная картина, которая отражала все, что было внутри меня… и не вела никуда.

«Надо было нарисовать очередную пирамиду».

Могилу.

Глава 24 Джим

Моя смена началась с разлива кленового сиропа в столовой. Небольшие катастрофы продолжались до обеда, и я часами не мог поднять голову. Мои мысли возвращались к Тее каждую минуту.

– Она в комнате отдыха, – сказала Рита, поймав меня в коридоре и словно прочитав мои мысли. – Можешь ее проверить?

«Спасибо, Рита».

– Конечно.

Тея сидела, согнувшись над холстом и капая на него желтой краской со своих рук. Она работала лихорадочно, как будто кто-то ее подгонял. Прекрасный хаос больших ярких всплесков цвета, проливающихся за границы холста на пол.

Тея глянула на меня, когда я подошел, затем вернулась к рисованию. Пот блестел на ее груди, отчего маленькое ожерелье с бледно-зеленым камнем прилипло к коже.

– Творческий застой кончился, – сообщила Тея.

– Вижу.

– Это то, что я чувствую, Джимми, – пояснила она, проводя руками, покрытыми желтой краской. – А этот маленький холст – санаторий. Он слишком тесный для меня.

Она сделала последний штрих и поднялась на ноги. Мы встали рядом над картиной.

– Ты когда-нибудь был в Нью-Йорке? – спросила Тея.

– Нет.

– И я нет. Я всегда мечтала туда попасть, еще с самого детства. Я хочу увидеть огни Таймс-сквер. Хочу подняться на вершину Эмпайр-стейт-билдинг и посмотреть, как оттуда выглядит мир. Хочу погулять по Центральному парку и съесть хот-дог у уличного торговца. Я хочу всего этого и не хочу ждать.

– Тея…

Она повернулась ко мне лицом.

– Я мечтала об этом до аварии. Я всегда представляла жизнь именно так. Но меня поставили на паузу на два года, а мечта продолжила расти. Она переросла меня. Жизнь, которая у меня не случилась, накапливалась, и я разорвусь, если не проживу ее.

– Я тоже хочу этого для тебя.

– Правда?

– Но я думаю, тебе стоит подождать еще немного и посмотреть…

– Вот что ты делаешь сам? – тихо спросила она. – Ждешь, чтобы вернуться в школу, чтобы стать логопедом? А до тех пор? Знаешь, что происходит, пока ты ждешь? Ничего. А потом осознаешь, что прошли годы. Я так больше не могу. Не могу.

Я поднял подбородок.

– О чем ты?

– Я не собираюсь оставаться здесь. Я выйду через парадную дверь и поеду автостопом в Нью-Йорк, если придется.

Я представил, как она, молодая и красивая, идет по дороге в своих коротких шортах и ловит попутку, где ей может попасться любой урод. Вроде Бретта, который с виду казался дружелюбным, а внутри…

– Чего хмуришься? – уперев руки в бедра спросила Тея.

– Мне не нравится затея с автостопом.

– Серьезно?

– Да.

– И что ты будешь делать? Скажешь моей сестре?

– Может быть.

Ее глаза сузились.

– Лжец.

Мы смотрели друг на друга, эмоции кипели в нас обоих. Ее щеки раскраснелись, и у меня зудели руки схватить Тею и поцеловать ее упрямый рот. Мы бросали друг другу вызов прочесть, что стоит за нашими резкими словами.

«Я забочусь о тебе».

«Докажи».

Я моргнул первым.

– Ладно. Я бы не сказал ей. Но я не хочу, чтобы ты пострадала.

Руки Теи опустились, и ее голос смягчился.