Рассвет Полночи. Херсонида

368 Дополнения Коль я живу в груди сострастных, Коль в сердце я живу твоем, В чертоге драгоценном сем: Супруг!
– живи ты для несчастных! Живи ты для моих детей И пальмой кипарис увей!» 297. КЛАДБИЩЕ (из Клопштоковых од) Как тихо спят они в благом успеньи! К ним крадется мой дух в уединеньи; Как тихо спят они на сих одрах, Ниспущенны глубоко в прах. И здесь не сетуют, где вопль немеет! И здесь не чувствуют, где радость млеет! Но спят под сенью кипарисов сих, Доколь от сна пробудит Ангел их. О если б я, как роза, жизнь дневная, В сосуде смертном плотью истлевая, Да рано ль, позно ль тлен отыдет в тлен, Здесь лег костьми моими погребен. Тогда при тихом месячном сияньи С сочувством друг мой мимошед в молчаньи, Еще б мне в гробе слезу посвятил, Когда б мой прах слезы достоин был. Еще б один раз дружбу вспомянувши, В священном трепете изрек, вздохнувши: «Как мирно он лежит!» - мой дух бы внял И в тихом веяньи к нему предстал.

ВАРИАНТЫ РАННЕЙ РЕДАКЦИИ загл. Таврида, или Мой летний день в Таврическом Херсонисе. Лирико-эпическое песнотворение Николаев, 1798 (Посвящение) (нет) «Живейшим солнцем озаренна...» (нет) ем. «Предварительных мыслей« (Посвящение) ВИЦЕ-АДМИРАЛУ МОРДВИНОВУ Ваше Высокопревосходительство! Милостивый Государь! Вот некоторое изображение Таврии!
– воззрите на него и услышьте предварительный суд о нем! начало сего плода возрастом своим обязано еще первому Вашему обозрению сего полуострова. Неоспоримо, что многие мысли здесь уже не новы и давно известны; но сыщется ли в природе вещь, которая бы когда обладала телом совсем новым и отменным от своего естественного? разве одно исчадие природы.

– Покрой одежды различен; а сущность в наготе своей всегда постоянна. Сей одежды требовала самая вводная повесть о магометанском мудреце, который составил из утра, полудня и вечера для воспитанника своего нравственную жизнь человека; свойство же азиатских бесед подкрепило мое намерение, хотя и оно не новое; не меньше и Гений старожителей Таврических к тому споспешествовал. Всякому известно, что вместо того было бы сухое и скучное описание красот Таврического дня, если бы тут лица, не взирая, что они худо или

370 Дополнения хорошо вымышлены, сколько-нибудь не отживляли сего сочинения тенями своими. Творение сие писано белыми стихами.
– Но я не воспя- щал себе, если равнозвучие выходило само собою на конце. Славнейшие английские писатели, Мильтон, Аддисон, Томсон, Экензайд, также и немецкие, Клопшток и другие, презрели сей готической убор стихов. Правда, слух наш, привыкший к звону рифм, не охотно внимает те стихи, на конце коих не бряцают однозвучные слова. Мне бы казалось, что рифма никогда еще не должна составлять существенной музыки в стихах. Если читать подлинник господина Попия, то можно чувствовать доброгласие и стройность не в рифмах, но в искусном и правильном подборе гласных или согласных букв, употребленных кстати в самом течении речи, что и служит согласием музыкальных тонов. Бесспорно, что наш язык столько ж иногда щедр в доставлении рифм, как италианской, после которого и признается он вторым между приятнейшими языками в Европе; но кто из стихотворцов, хотя несколько любомудрствующих, не ощущает тяжести их, ради которой он принужден лучшую мысль и сильнейшую картину понизить или ослабить и, вместо оживления, так сказать, умертвить ее? ибо рифма, часто служа будто некиим отводом прекраснейших чувствий, убивает душу сочинения. Благодарение судьбе просвещения, что некоторые из наших отважных умов согласились на то, чтобы оставить сей образ готической прикрасы!
– но то сожаления достойно, что они в сем случае из одной крайности поскользнулись в другую. Начав употреблять дактило-хореи, ясно показали, что они едва еще по-видимому вникли в точные законы римской древней меры; как же? У них в стихе весьма часто бегут короткие буквы перед двумя или тремя согласными, которые бы всегда требовали предыдущую стопу долгую. Признаюсь, что храня правило легкости в течении слова, я не осмелился последовать таковому недостаточному примеру в знании римской меры; кольми паче и не дерзал по образу некоторых смельчаков пуститься на дактило-хореические стихи с

Дополнения 371 рифмами. Мне казалось, что тогда будет одно только скорое бряцание без силы и знания точных римских правил; почему я и рассудил, сколь было бы тягостно и вредно вплетаться в сии неразвязные оковы, из коих наконец надлежало бы с отчаянием вырваться! Римляне знали великую тонкость в стихотворческой музыке; напротив того, ныне мы, так мелко судя о сем искусстве, находим в своих руках токмо недостроенную римскую лиру, или арфу. Читая в праотце велеречия и парнасского стройногласия, Омире, а особливо там, где он в подлиннике изображает морскую бурю, раздирание парусов и сокрушение корабля, также читая и в знаменитейшем князе златословия и сладкопения, Виргинии, полустишие: - Vorat aequore vortex; или в Горации сии плясовые стопы: ter pede terra, я тотчас чувствую чистое и свободное течение гласной буквы или короткой стопы, пред гласной же или одной согласной, либо долгой стопы, и вопреки тому; а наипаче тайную гармонию в благоразумном подборе буквенных звуков, чему конечно научает едино знание механизма языка. Словом: - чрез самое произношение ощущаю действительно, каким образом шумит буря, крутится водоворот и корабль поглощается. Отец российского стопотворения, просвещенный Ломоносов, в том показал самый лучший и поучительнейший опыт чрез стопы: - Только мутился песок, лишь белая пена кипела; но сия образцовая легкость, согласие и чистота меры осталась, кажется, без всякого примечания и едва ли принята точно в примере чистых дактилей? Мне скажут, для чего я после такого рассуждения не избрал лучше прозу?
– не спорю, что это было бы лучше. Но всегда ли парение парнасское в прозе терпимо, без коего я не мог обойтися здесь? менее ли также и в прозе нужна гармония, как и в стихах? Кому не известна Геснерова проза в прекрасных идиллиях или Фенелонова во французском Телемаке? Кто не почувствует превосходство ее в сравнении даже лучших стихов?
– Да не помыслит кто, что я дерзаю сим образом отвращать сотрудников от Парнасских их нарядов!

372 Дополнения Я единственно рассуждаю, что, избрав род четверостопных белых стихов и несколько в том подражая Тассу, писавшему Освобожденный свой Иерусалим четверостопными же, но с рифмами, стихами, имел то намерение, дабы себя облегчить от наемных уз и лучше дать ощутить меру сего, так сказать, почти прозаического стопостремления. На сем-то основании построенное мною сие небольшое здание посвящаю Вашему Высокопревосходительству. Я ведаю, что вкус и разборчивость просвещенной души Вашей ничего такого не ищет в сей (простите мне сие выражение) готической штукатурке, в чем другие льстятся найти славу пиитического ремесла. Следственно, я уже и спокоен, когда сие безмолвие рифм не огорчит Вашего слуха и не заставит сожалеть о них. Равным образом Вам не противны будут здесь некоторые вновь составленные слова. Вы сами уверены, что, многим вещам если не дать нового и особого имени, то невозможно их и различить с другими в свете вещами; - а притом обыкновенные слабые и ветхие имена, кажется, не придали бы слову той силы и крепости, каковую свежие и с патриотическим старанием изобретенные имена. По равномерной причине я часто выводил отметки как ради известной точности и объяснения вещи, так и для избежания труда в продолжительных проверках, каковых бы требовали некоторые не весьма знакомые, там встречающиеся, собственные и существительные именования. Гораций без сей полезной и необходимой отваги, с какою он созидал новые определительные названия вещам, всегда бы находил бедность в своем языке. Сие, по моему мнению, одолжение языку гораздо простительнее, нежели ввод чужестранных слов без нужды, как то: рельеф, барельеф, мораль, натура и весьма многие тому подобные. Вам известно, с каким негодованием просвещеннейшие из англичан смотрят на то, если иностранные слова празднуют у них в чужом покрое; они тотчас их перерождают в собственные, хотя и весь их язык, правду сказать, почти заемной. Но мы, напротив того, в сем случае не жалеем еще

Дополнения 373 быть учениками и сами не хотим сбросить с глаз своих повязки, чтоб быть учителями. Пренебрегши драгоценный вкус нашей древности, по крайней мере, в старобытных песнях или народных повестях и поговорках, не перестаем пресмыкаться в притворе знания своего и, никогда не растворяя собственных красок, пишем чужою кистию, и даже с кичливою некоею радостию употребляем чужие слова и вкус не только в чужой же одежде, но и свои родные одеваем на иноплемен- ничью стать. О! если бы поспешнее отверзлось собственное святилище познаний и вкуса! Наконец должен я сказать, что примечаемая в сем творении, а особливо на конце оного, некая унылость пера, не будет угодна для многих весельчаков. Но если это ни что иное, как естественное действие обыкновенного оборота дня, которое тогда играет в чувствительной душе, то кто действительно чувствовал над собою силу утра, полдней, особливо же вечерних минут и ночных мраков, тот оправдает сей плод чувств и пера моего. Дабы не утомлять более сим родом предуведомления, то я в заключение сего поспешаю открыть Вашему Высокопревосходительству, какое движение одушевляло и назидало сей образ труда моего. Может быть, он и не достиг бы посильной своей зрелости, которою при всем том и теперь еще можно хвалиться, если бы один из знаменитых животворите- лей оного не возрождал во мне толь нужного вдохновения во все течение сего труда. Я не меньше обязан в том побудительным желаниям и советам Его Превосходительства Петра Федоровича Геринга; почему и казалось мне, что тот, который содействовал силою советов сочинению, благоволил бы с равносильным влиянием сопроводить также и последствие оного. И так я льщусь, что благороднейшее сердце Ваше приимет с обыкновенною снисходительностию сие излияние моего пера. Вы сей час услышите о сем и мольбу приморской музы моея; а я таковым приятием совершенно буду уверен, что не тщетна была та возможная корысть, которую во время первого обозрения скифской страны сея Вашим

374 Дополнения Высокопревосходительством взоры мои некогда приобрели, память соблюла, а воображение дополнило, и что сие конечно будет торжественнейшим знамением новых Ваших милостей, и усугубит продолжение того благодарного чувствования, с каковым быть непреложным правилом поставлю, доколе есмь, Милостивый Государь! ВАШЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА! Преданнейший слуга Сочинитель. ВСТУПЛЕНИЕ ем. «К единственному другу природы» Здесь вопиющей музы глас Взывает на приморской арфе.
– Здесь те поет она предметы, Что злато-пурпурна денница, Что полдень, облеченный в зной, Что поздны вечера часы При пламенном влияньи Льва В благоцветущем Херсонисе Вдохнули в скромну грудь ея. Услышь сей робкий глас!
– услышь! Услышь, - блаженный друг природы! Благотворящая природа, Котора на хребтах высоких, На мшистых берегах Салгира, Альмы, и Кара-су, и Качи, И средь источников гремучих

Дополнения 375 Ликует в полной лепоте, Дала мне красок пестроту, Которыми я не забыл Рисунок слабый оттенить Твоих холмов и долов злачных, Твоих зеленых вертоградов, Твоих ключей сереброструйных, Где очи бдительны твои В спокойны иногда часы Находят зрелище Помоны, А драгоценные досуги Златой сретают года труд. Яви рисунку нежный взор И усмехнися, - друг природы! Явишь, - коралловы холмы, Салгирские брега тенисты, Благоуханные дубравы, И величавые раины, И сено-лиственные ильмы, И помавающие сосны С такой же живостию будут В оттенках неких сей картины Цвести, - дышать, - и возвышаться, А резвые ключи гремучи Такою же стопою будут -Скакать в шумящей песни мере, Как в самом подлиннике пышном, Неподражаемом, - чудесном. Хвались тогда своею долей, Моя счастливая камена, Что в благодетельной деснице Твоей возможной кисти плод Толико будет оживлен, Толико будет награжден!

376 Дополнения (ПЕСНЬ ПЕРВАЯ) эпиграф Ille terrarum mihi praeter omnes Angulus ridet. Horat(ius) Все земли красоту являют, Но той усмешкой не пленяют, Как злачный сей предел. Гораций перед 1 Пускай Гельвеция блаженна1 Пленяет дщерей Меонийских Вершинами хребтов Альпийских, Покрытых вечной сединой, Или зелеными брегами Своих излучистых протоков И сребро-зеркальной равниной Пучинородного Лемана\ - Пускай Сатурнова земля, Где Тибр и Эридан клубятся, Возможны краски истощить Для тонкой Аддисона кисти! Пусть на брегах туманных Темзы Воображенье Экензайда Фессалъскую долину ищет, Обитель мирну сил лесных, Где втайне нимфы с древним Паном На сено-лиственных брегах В часы златые ликовали!
– Я в Херсонисе многохолмном Под благодатным небосклоном, Где и тогда, как Водолей В других пределах обретает Окованный свой льдом сосуд, Ср.: Херсонида, К единственному другу природы, ст. 1-113.

Дополнения 311 Нередко веет дух весны, Нередко ландыш изникает, Уединясь в млечных долинах, Или на стланцовых вершинах Найду Гельвецию с хребтами, Найду Сатурнову страну, Темпийские луга найду. Доселе ни едина муза Не строила здесь звонкой арфы; Быть может, - ни един проток, Ни ключ кипящий не струит Гремящей песни краснопевца И не бежит в небесной мере, Какую чувствуем в стихах.
– Ах!
– может быть, давно иссякли Иные реки не воспеты.
– Ключи их мертвы, - онемели; А лоно тоще, - неключимо; Но божеским искусством музы Иссякшие журчали б вечно; - Быть может, - ни одна гора, Ни холм чела не возвышает, Ни лес, венчающий их злаком, Ни благолепный вертоград Своих древес не воздымает, Которы были бы воспеты Устами пылких песнословов. Живущий горный дух в скалах Еще не повторяет гласа Девяточисленных сестер, Прекрасных дщерей Мнемозины. Блаженна будет муза та, Котора испытает силы, Чтобы с успехом возвеличить В живых очах племен грядущих

378 Дополнения Сии бессмертные протоки, Сии утесы и поля, Сии ключи, сии моря! Они бессмертны; - иль давно Мы очевидно созерцали, Как несравненная в царях, Великая ЕКАТЕРИНА, Подобно просвещенной Ольге, Подобно внуку мудрой Ольги, Стопой священной их почтила И светом взоров озарила?
– Бессмертны, - коль бессмертный ПАВЕЛ На столь прекрасные картины Холмы и тучные долины Воззрит еще живейшим оком. Сладкопоющая камена\ - Вдохни мне Аддисона силу! Дай насыщенно вображенье Чувствительного Экензайда И Томсона, - жреца природы, Дорический напев и строй! А ежели они изъяли Тебя из готфских тех сетей, Что своенравна рифма ставя, Тебя столь часто нудит падать; Дерзну ль сии расторгнуть узы, Что здесь доныне носишь ты?
– Дерзну ли лучший путь открыть Тебе в дыхании свободном И гладки проложить стези, Дабы удобнее протечь С тобою поле новых зрелищ, С тобою поприще красот?
– Сладкопоющая камена\ - Восстань!
– изыди из оков!