Ратибор. Окталогия

– Нашла коса на камень, – довольно пробурчал Яромир.

– Я думал, ты сейчас скажешь, что опять долго возился наш медведь рыжебородый… – хмыкнул Мирослав.

– Да не… В этот раз задремать я не успел… – Яромир иронично ухмыльнулся и, нервно поглаживая рукоять меча, тихо пробормотал: – Ничто так не бодрит, как томительное ожидание вот-вот должной начаться битвы…

Тем временем гогочущая шайка викингов потрясённо замолкла. Очевидно, что Сверр был самым сильным и умелым воином среди них. И совершенно явно, не такого исхода поединка они ждали, ох, не такого! Русы же, наоборот, привычно, в качестве одобрения и поддержки отбили дробь мечами и топорами о щиты. В победе Ратибора никто из них не сомневался, ибо каждый из русичей хотя бы пару-другую раз видел рыжего богатыря в бою и знал, на что он способен.

– Ну, чего, и дальше будем стоять да глазки строить или, может, всё-таки зарубимся? – пробасил зычно Ратибор в безмолвную толпу норманнов, с хлюпающим чавканьем достав свой топор из той кровавой кашицы, что осталась от головы ярла Сверра. – Идите сюда, собаки! – презрительно рыкнул молодой исполин ватаге морских разбойников, стоявшей от него шагах в пятидесяти, не больше. Те, угрюмо переглянувшись, яростно взревели и решительно помчались в атаку.

– В б-о-о-о-й! – раздался могучий крик Яромира, и дружина князя Святослава бросилась навстречу ораве викингов.

Сшиблись русичи и варяги аккурат в том самом месте, где и стоял, довольно ухмыляясь, Ратибор, не отступивший ни на шаг. Более того, когда первый ряд вражин был уже близко, он сам, дико проревев, как медведь разгневанный, кинулся на них, врубившись с топором наперевес в стройные ряды неприятеля. Опешившие северяне явно не ожидали такого поворота событий; этот рыжебородый русич вёл себя, как настоящий берсерк; не чувствуя страха, боли или усталости, обладавший неимоверной силищей, он внушал ужас и уважение любому, кому не повезло оказаться в числе его врагов.

Радостно влетев в толпу морских головорезов, рассвирепевший Ратибор принялся с быстротой молнии раздавать налево-направо могучие удары, сминая своей двуручной секирой каждого, подвернувшегося под его горячую руку. Каким-то непостижимым образом ему всегда удавалось избежать серьёзных ранений; кровоточащие порезы от прошедших вскользь мечей и топоров он и за раны-то никогда не считал, попросту не обращая на них никакого внимания. К моменту, когда две ватаги сошлись в плотной рубке, Ратибор уже умудрился завалить шестерых противников, сам при этом практически не пострадав и отделавшись лишь несколькими неглубокими царапинами. Вот он, ловко присев под просвистевшим над головой топором, мгновенно рубанул секирой по ноге врага, легко разрубив её в районе лодыжки. После чего, поднявшись, добил истошно верещащего от боли, держащегося за обрубок голени варяга и тут же, мгновенно развернувшись, всадил свой топор в округлый щит очередного оппонента. Лезвие секиры, пробив дерево, как бумагу, вонзилось в грудь удивлённого норманна, слишком поздно осознавшего, что блокировать щитом могучие удары рыжебородого берсерка просто бесполезно. И не только щитом, как понял перед смертью следующий противник неистового русича, попытавшийся мечом остановить летящую в него старушку. Это был определённо очень глупый ход. Удар двуручного топора был такой силы, что остриё секиры просто вогнало лезвие меча самому же обороняющемуся в ряху, глубоко вонзившись в череп незадачливому воину. Но ещё до того, как тело его медленно осело на снег, Ратибор уже нашёл себе очередную жертву; выхватив из-за пояса нож, он ловко метнул его в одного из двух викингов, что шагах в пятнадцати от него насели на отступающего под их натиском Святослава. Зарубив оставшегося одного оппонента, князь кивком головы поблагодарил своего буйного приятеля, в который раз невольно поражаясь тому, что тот творит на поле брани, и ошеломлённо спрашивая себя, человек ли вообще этот «рыжий медведь». Ратибор же, войдя в боевой раж, всё неистовее да неистовее бросался в самую гущу противников, явно при этом жалея, что их становится всё меньше и меньше.

Вскоре бой закончился; берег Волокеи был усыпан телами варяжских воинов. Место сражения напоминало собой скотобойню. Всё кругом было красным-красно от крови, и лишь пеньки, как и напророчил Яромир, возвышались надгробиями над телами павших в битве норманнов. Русичи, торжествующе вскинув вверх окровавленные мечи с топорами, издали дружный, ликующий рёв. Сеча выдалась непростой. А победа над сильным противником опьяняет похлеще медовухи.

– Надо отдать должное этим чванливым лиходеям, – прокряхтел, тяжело дыша, так и не пришедший ещё до конца в себя после ранения Мирослав, вытирая свои мечи о полотняную тунику одного из убитых, – рубились они до последнего; ни один не побежал. Хорошая заваруха была, добрая!

– Да уж, неплохо окропили снежок кровушкой, неплохо. Жаль только, что их было так мало… – слегка разочарованно пробормотал Ратибор.

– Я тебе жизнью обязан, – подошедший Святослав, держась за раненное в бою плечо, благодарно посмотрел молодому богатырю в глаза. – В который уж раз… Нам надо поговорить.

– Согласен…

– Эй, где там этот рыжебровый топтыгин?! И где Мирослав?! Дядя мой где?! Пусть сюда идут! – вдруг раздался над полем брани оглушительный визг, прервав начавшийся было диалог двух друзей. – Я завалил своего первого врага!

– Поздравляю, Емеля, ты наконец-то стал мужчиной, – с добродушной ухмылкой прогудел Ратибор подлетевшему к ним радостному Емельяну. – Но давно ли ты стал враждовать с зайцами?

– Ха-ха-ха, очень смешно, Ратибор! – обиженно пробубнил княжий племянник, но снова быстро воодушевился. – У него, между прочим, была борода!

– У зайца была борода? – стоявший недалече Мирослав устало осклабился. – Надо проверить, нет ли поганок или дурман-травы в том рецепте настойки, что давеча выпрашивал наш белобрысый вояка у Добролюба. А то нам только бородатых беляков тут не хватало, для полного счастья…

– Ха-ха-ха, – снова протянул недовольно Емельян. – Уписаться можно от смеха, шутники окаянные! Скоморохами, случаем, подрабатывать не пробовали?! Нет?! А зря! У вас недюжинный талант к шутовству, причём у обоих сразу! По колпаку с бубенцами каждому подарю в тот день, когда вы на свет белый вылупились… А вообще, вы просто мне завидуете! Вот ты, Мирослав, скольких убил сегодня, а?!

– Больше одного негодяя, Емеля, – едва заметно улыбнулся тот в ответ. – У Ратибора же даже не спрашивай, ибо он их не считает. Но пальцев на обеих руках тебе точно не хватит! А скорее всего, и на ногах тоже. Но если речь идёт о зайцах, то тут ты явно впереди! Сегодня я ушастых ещё не умерщвлял…

– А разве первый, Емеля, у тебя был не под Борградом?

– Да нет, Ратик, там мне почудилось с пивного угара не бог весть что… Но в этот раз я точно заколол одного душегубца!

– А сейчас, можно подумать, ты не под хмельными парами небылицы очередные нам сочиняешь?

– Да как ты мог только такое предположить, ик, Ратиборчик! Я как кристально чистое стёклышко сейчас, через которое тонкие лучики солнца золотого ярчайше светят во славу великих и непобедимых сынов Перуна!..

– Ну-ка, дыхни!

– Чего-чего?..

– Дыхни говорю!

– Не хочу… ик! Не буду…

– Ясно. А ну, двигай отсюда, забулдыга малолетний, пока я тебе пинка доброго не дал!

– Ратик, я правда одолел сегодня своего первого недруга… Ну пойдём покажу!..

– Если ты нашёл среди варягов какого-то несчастного калеку и зарубил его со спины, когда он внезапно заснул на поле боя от очередного приступа болезни лунной, то это не повод похваляться сим великим ратным подвигом, Емеля. Но пошли глянем, что за перепёлку ты там одолел. Даже любопытно стало…

– Может, он рыгнул на морского злодея перегаром, и тот, не ожидав такой подлости, впал в жёсткий ступор от подобной коварной, удушающей атаки?.. После чего наш смелый летописец споро закидал ворога винными пробками, изрядный запасец которых у него наверняка имеется…

– Зря я песню хвалебную воспел чуть ранее славному таланту твоему скоморошному, ибо некоторым шуткам всё-таки не хватает изюминки, Мирослав! – язвительно крякнул Емельян. – Остринки, так сказать! Слишком простоваты! Но идёмте же, идёмте, я всё вам расскажу и покажу!..