Развод в 45. Любовь генерала

— Нет, не так. Я думал, приедет женщина, о которой я думаю уже третий месяц, которую хочу видеть рядом, которая меня зацепила так, что я не помню, когда еще что-то подобное чувствовал. Вот что я думал, Эвелина… Романовна.

Его слова заставляют меня немного сбавить обороты. Дышу тяжело. И чувствую себя как-то… странно.

— Прости, что накинулся с порога. Наверное, реально выгляжу как какой-то козел. Извини, не научился за девушками ухаживать. Не до того было.

Его дыхание тоже тяжелое, отрывистое, смотрит на меня, словно раненый хищник. Лев.

Я в раздрае.

Сама не понимаю, что нашло на меня, зачем было отталкивать, драться, пощечины эти… Не хотелось быть легкой добычей.

Но я ведь не знала, что у него вот так…

Да и стоит ли верить?

— Не веришь мне, да? Правильно. Не верь. Конечно же, я кобель, бабник, у меня в каждом гарнизоне по полевой жене.

— Я так не думаю, Зимин.

— Думаешь. Нет, в чем-то ты права. Есть, были. Я нормальный мужик.

— У нормальных мужиков жены, которых они любят.

Мы смотрим друг другу в глаза, долго. Изучаем. Боремся. Кто кого.

— Не встретил я такую, которую бы любил. Вернее, встретил, давно. И потерял.

— Бросила она тебя, да, генерал?

— Умерла.

Глава 27

Зимин

Давно я не вспоминал о моей Галке, Галочке, птичке-невеличке.

Смешная девчонка, веселая, я ее сначала как женщину и не воспринимал, пышечка такая, вся в веснушках, наша “медицина”.

Я тогда уже в разводе был год или два. Дети с моими родителями жили, а меня отправили на Ближний Восток. Обещали, что там курорт будет. Но что-то пошло не так.

Попали в пекло.

Сколько я видел сломанных людей после. Это кажется, что убивать просто. Просто, наверное, когда ты не видишь кого. А когда видишь? А когда кажется, что это ребенок, а у него граната за пазухой? Или девчонка красивая, глаза раскосые из-под паранджи блестят, и дуло автомата.

Когда видишь своих людей истерзанных, израненных, искалеченных. Девушек, над которыми надругались эти воины святых пророков. Мрази.

Святости там нет. Все под кайфом. Дурь курят, жуют, нюхают, колют. Алкоголь хлещут так, что нам и не снилось. Борцы за справедливость, как же!

Всё видимость, всё ложь.

Бывали моменты там, когда казалось — всё, край. Достало. Вздернуться хотелось.

А тут она — Галчонок. Сидит, вышивает что-то и песню поет.

Она говорила, что мечтала стать хирургом, не сложилось пока. Она так и говорила — пока. Мол, время еще есть.

— Отслужу тут, пойду опять поступать, у меня же льгота будет, вот. А вышивка — это навык, чтобы раны шить лучше. Раны я хорошо шью, меня всегда в операционной хвалили. А знаете, как хирурги тренируются? Хотите, покажу?

Мы все обалдели, когда она достала виноградинку, разрезала ее ножом, а потом сшила, да так аккуратно! И сок весь внутри остался.

— Хотите виноградику, товарищ полковник?

Я хотел. Только не виноград. Тогда в глаза ее посмотрел, и свело всё внутри, давно никого не было, а тут бабенка такая сочная, вкусная. Думал, прогонит меня, отчитает — она умела быть строгой. А Галка…

— Я вас давно люблю, Олег Янович.

— Ты чего на “вы”, Галюш?...

— Потому что…

Не думал, что так меня затянет. Планов не строил. Видел, что у нее серьезно, но что я ей предложить мог?

Мог. Всё мог.

И жениться мог. И имя дать. И малыша. Она очень хотела ребенка, была бы хорошей матерью.

Помню, я как-то очнулся ночью, увидел, как Галка сидит, волосы свои длинные в косу заплетает, а по щеке слеза катится, одна, вторая… И ни звука. Просто в тишине.

Я спросил, почему она плачет, сказала, что просто сон дурной увидела.

— Хочется домой, в Россию, к маме, поедем к моей маме? Она такие пирожки печет вкусные. Я почему такая кругленькая, потому что мама так вкусно готовит.

— Какая ты кругленькая? Осталась кожа да кости.

Галя на самом деле похудела к тому времени сильно.

— Ты меня любишь, Олег?

— Люблю, птичка моя, люблю сильно.

— Вот и хорошо. И я люблю.

Почему я на ней не женился, мог ведь?

Вместе мы были полгода. Обстановка стала спокойнее, мы наступали, позиции держали отлично. Расслабились даже.

Когда меня в Москву вызвали, была мысль Галчонка с собой взять. Но я подумал — что ее мотать туда-сюда? Вернусь, заберу и увезу с собой. Я ведь понимал, что мне новое назначение дадут. И новые погоны.

Как раз был на приеме у министра, когда срочно молнией пришли новости. Нападение на лагерь. Пятнадцать убитых, семеро раненых.

Галка…

Она погибла сразу. Быстро. Не мучилась. И даже не успела ничего понять. Ей, можно сказать, повезло, потому что одну из наших девчонок эти звери мучили сутки.

Я вернулся, чтобы похоронить товарищей. И забрать Галю. Отвезти ее к маме с пирожками.

Почему не женился? Самовлюбленный, борзый идиот. Думал, что есть время. Думал, что мы всё успеем. Обременять себя не хотел. Вот почему. Мне и так было нормально, казалось, что и ей тоже.

— Товарищ генерал, мы не можем вам отдать тело Ермолаевой, вы… не родственник.

Я тогда чуть не разъебал к хренам всю эту бюрократическую кодлу.

Тело забрал.

Пирожки у мамы на самом деле были вкусные. Только в горло не лезли.

— Спасибо вам, товарищ генерал, за то, что вы Галочку… привезли.

— Если бы не я, она была бы жива.

Сказал. А что я мог еще матери сказать?

Стою в сквере у гостиницы, половину пачки скурил. Одну заканчиваю, другую начинаю.

Курить я давно бросил, но вот сейчас…

Больно.

Опять больно. Вроде бы забыл всё.

Тихий звук шагов и шлейф знакомого аромата.

— Зимин, ты что творишь?

— Мы разве на “ты”, Лисицына? Не пили же на брудершафт…

— Так давай выпьем, генерал? Я принесла твое шампанское, и стаканчики.

— Здесь, что ли, будем пить?

— А что, у вас нельзя на улице? Можно не доставать из пакета.

— Бедовая ты баба, Эвелина Романовна.

— Какая есть. Наливай.