Развод. Он влюбился

Стало холодно. Будто я находилась не в помещении, а выскочила на улицу босиком и в лютый мороз.

— Значит, признаешься, что ты с той…

— Нет, — жестко припечатал он, — ни с ней, ни с кем-то другим.

— Тогда за что извиняешься?

— За то, что повел себя как наивный лох и не понял ее намерений. За то, что в принципе допустил эту ситуацию. Я не должен был…черт, Даш. Я с ума схожу, как представлю, что ты видела этот фарс.

— Не поверишь, я тоже, — я натянуто улыбнулась, — это…больно.

— Прости, Даш, пожалуйста, — просипел он, прижимая меня к себе, — прости. Я никогда бы не предал тебя. Никогда…

У меня отчаянно защипало глаза. Измученное сердце так хотело поверить. Я хотела поверить! До дрожи, до судорог, до красных всполохов перед глазами. Я хотела быть с этим человеком, но мои внутренние демоны, прочно поселившиеся в голове, после предательства отца, рычали и скалились, отказываясь выпускать жертву их своих когтей.

Танец сменился на пронзительно медленный. Мы двигались в унисон, схлестнувшись пронзительными взглядами. Вместе шли ко дну.

В какой-то момент его губы коснулись моих, и я чуть не задохнулась, от тех чувств, что захлестнули с головой. Это было сильнее меня.

— Прости, — едва слышно выдохнула и отстранилась от него, — мне нужно в дамскую комнату.

— Даша!

Я сбежала, так и не оглянувшись. А потом сидела в кабинке, зажав себе рот ладонью, и беззвучно рыдала.

Где-то за стенами гремела музыка, раздавался голос ведущего, многократно усиленный микрофоном, звенели чужие голоса и смех. А сидела одна, на закрытом унитазе, и пыталась привести свои мысли в порядок.

Почему меня никто не предупредил, что так сложно быть беременной! Что все эти хохмы про клубнику с чесноком, смех сквозь истерику и прочие беременные выходки, на самом деле не сказки?! Меня и правда бомбило так, что не продохнуть. Швыряло, как щепку в бескрайнем море, то подбрасывая на гребень надежды, то сталкивая в пучину отчаяния. И все это за доли секунды.

Я любила Макса!

Я боялось, что он предаст!

Я хотела быть с ним!

Я не могла простить!

Я не была уверена, что мне есть за что его прощать!

Эти американские горки меня точно добьют.

Кое-как мне удалось успокоиться и выйти из своего убого убежища. Я долго умывалась, убирая следы гормональной истерики, потом заново красилась, малодушно радуясь тому, что за это время никто не заглянул в туалет и не увидел моего состояния.

Вернувшись в зал, я перво-наперво увидела, что место Субботина пустовало.

Поискала Макса взглядом среди толпы и не нашла. Наверное, с другими мужиками вышел на улицу.

Впрочем, еще через пять минут мужики вернулись, а Субботина все не было.

И где он? Неужели обиделся на мой побег и ушел?

Или решил, что на фиг ему сдалась такая истеричка?

Снова захлестнул страх. Только в этот раз я испугалась, что он решил отказаться от меня.

— Субботина не видели? — спросила я у одного из его приятелей.

— Да где-то тут бродит. Ему вроде по работе позвонили, — беспечно ответил он, больше занятый поглощением тарталеток, чем моими проблемами, — сейчас придет.

Прошло еще минут пять.

По венам растеклась слабость, ноги стали ватными, как и все остальное.

Мне снова мерещился яркий подол среди толпы и грива темных волос, и терзали подозрения, что слишком уж затянулся его «деловой» разговор.

Сердце скомкано ерзало в груди, не в состоянии нормально сжаться и протолкнуть кровь по задеревеневшим сосудам. Язык вялый — захочешь, ничего не скажешь. И так горько, что словами не передать.

Я положила руку на плоский живот, пытаясь нащупать какой-то отклик, поддержку. Знак! В конце концов.

Но жизнь внутри меня была еще слишком мала, чтобы как-то помочь мне.

Но она была. И почему-то именно в этот момент, я поняла, что чтобы ни случилось всегда буду любить ее и беречь. Что не брошу, не откажусь, не сломаюсь.

Мне есть ради кого бороться и двигаться вперед.

Словно хмельная я поднялась вышла из зала в прохладный коридор. Тут тоже было полно людей. Их голоса сливались в одну сплошную какофонию, и я направилась туда, где было тише. Просто шла, не разбирая дороги, пока не оказалась перед дверью с надписью «служебные помещения».

И вроде надо повернуть обратно…

Но в этот момент до меня донеслась какая-то возня, шорохи, всхлип. А потом:

— Ах ты сучка!

Это же Катин голос? Или мне показалось?

Стоило мне делать шаг в том направлении, как дверь распахнулась, громко болтнув по ограничителю, как будто ее кто-то пнул.

И в коридор действительно вывалилась Катька…

Наша бойкая вечно смеющаяся Катька, материлась как сапожник и за волосы за волосы волокла… Марину!

Платье мне все-таки не почудилось. Заклятая подруга и правда была в нем.

— Пусти дрянь! — шипела она, согнувшись в три погибели и цепляясь скрюченными пальцами за голову, — пусти! Я жаловаться буду!

— Валяй! — Катя еще сильнее накрутила ее кудри на руку, так что моя бывшая подружка сорвалась на визг, — я сама кому хочешь пожалуюсь.

— Катя…— прошептала я, когда они поравнялись со мной.

— О, Даш, смотри, какую я воблу поймала, — она дернула за волосы, вынуждая Марину поднять голову. И столько ненависти я увидела в покрасневших от слез глазах. Столько ярости. — я не знаю, кто пустил в приличное заведение эту проститутку, но… прости, что говорю…она к Максу твоему подкатывала. Он в коридоре по телефону говорил, а она чуть ли не на колени была готова перед ним встать.

— И? — прохрипела я.

— Что и? — не поняла она, еще сильнее выкручивая Маринину шевелюру, — На хрен Максу говно всякое подбирать? У него ты есть. Послал он ее, конечно.

Прозвучало это настолько естественно и без тени сомнений, что у меня защемило в груди.

— Так эта звезда знаешь, что придумала? Хотела подговорить официантку, что бы та подсыпала ему в стакан.

— Не было такого! — зарычала Марина, снова пытаясь вырваться.

— Было! Я на телефончик все записала. Каждое твое слово. Еще и заявление на тебя накатаю. Поняла?