Редактор Линге

Это воззваніе къ отцу оказало свое дйствіе; въ особенности стараго крестьянина тронула фотографія, спасенная изъ огня; онъ отдалъ все, что могъ, продалъ даже часть инвентаря, занялъ немножко у сосда, и такимъ образемъ составилась порядочная сумма. Съ этого дня Бондезенъ не только выплатилъ вс свои долги, но, кром того, началъ чуть не каждый день ходить въ Тиволи. Помимо этого онъ пріобрлъ очень элегантный гардеробъ. Теперь Андрэ Бондезенъ былъ на верху блаженства, радовался и сіялъ.

— Да, — сказалъ онъ Хойбро, — вотъ видите! Уже три ночи я не сплю; но разв это замтно по мн, что? Разв я превратился въ кожу и кости? и все это благодаря моему велосипеду; вы не можете себ представить, какъ полезенъ велосипедъ. Если бъ у васъ былъ велосипедъ, вы не былибы такимъ блднымъ! Да, прошу прощенія!

Хойбро, этотъ медвдь, который одной рукой могъ бы бросить его оземь, ничего не возражалъ ему.

— Но, разумется, иногда и съежишься, — продояжалъ Бондезенъ, — вдь тоже длаешь что-нибудь, иногда три ночи не поспишь. Ну, по крайней мр, когда умрешь, будетъ сознаніе, что весело пожилъ… Кстати, вы не видли сегодня въ «Новостяхъ», — Линге разбираетъ памфлетъ, т.-е., я хочу сказать брошюру. Вотъ она здсь, вотъ, какъ разъ на первой страниц.

Хойбро взялъ листокъ и прочелъ замтку. Она была спокойна, насколько возможно, только въ заключеніе готовился ударъ, настоящій ударъ бичомъ: авторъ сдлалъ попытку оклеветать извстныхъ людей, которые много лтъ посвятили служенію обществу; «Новости» и ихъ редакторъ — выше всхъ этихъ презрнныхъ анонимовъ. Но, впрочемъ, ничего не остается скрытымъ отъ «Новостей». Он знаютъ, кто этотъ клеветникъ: образъ жизни его не совсмъ безупреченъ, и слава о немъ не изъ лучшихъ.

Хойбро закусилъ губу. — Образъ жизни не совсмъ безупреченъ. Ничего не остается скрытымъ отъ «Новостеи»! Гм!..

— Ну-съ, — сказалъ Бондезенъ, — вдь этимъ дло еще не покончено; опять примутся за это.

— Да, — сказалъ Хойбро, — насколько я знаю Линге, онъ, дйствительно, не оставитъ такъ этого дла.

— Это вполн понятно. Я помню ваше мнніе о Линге, оно не изъ очень-то хорошихъ.

— Линге на самомъ дл такой, что если бы авторъ брошюры пришелъ къ нему и сказалъ: вотъ и я, я нападалъ на васъ, и я пришелъ, чтобы вамъ это сказать, — если бъ этотъ человкъ такъ поступилъ, Линге почувствовалъ бы себя польщеннымъ этимъ вниманіемъ и достойнымъ образомъ оцнилъ бы его. Ха-ха! онъ не сталъ бы долго отдыхать, чтобы снова ударить: Линге не постояненъ, онъ не искрененъ въ своемъ гнв.

— Изъ всего этого видно, что вы одного мннія съ авторомъ брошюры.

— Да, я вполн согласенъ съ его мнніемъ.

Пауза.

— А вы знаете автора?

— Да.

— Можно спросить, кто онъ такой?

— Да. Это я.

Бондезенъ никакъ не ожидалъ такого отвта, — минуту онъ смотрлъ на Хойбро и замолчалъ. Наступила опять пауза.

— Прочтите вы одно стихотвореніе на той же страниц,- сказалъ Бондезенъ.

Наконецъ, Бондезенъ могъ дебютировать. Это былъ гимнъ весн, три сильныхъ стиха, — ура въ честь расцвта народа и страны, гд доброе начало вело къ добру. Эти строки Бондезену стоили много труда, онъ постарался вложить въ нихъ какъ можно больше смысла.

— Какъ вы это находите? — спросилъ онъ.

— Можно васъ поздравить, — сказалъ Хойбро, — кажется это превосходно написано. Я, вообще, въ этомъ очень мало понимаю.

— Правда? Но все-таки мы должны по поводу этого выпить по стаканчику, — воскликнулъ Бондезенъ и позвонилъ.

Хойбро поднялся; ему нужно итти въ банкъ, если онъ не хочетъ опоздать; остается всего пять минутъ.

Онъ вышелъ.

Образъ жизни котораго не совсмъ чистъ… Итакъ, значитъ, онъ былъ въ рукахъ Линге. Ну, по крайней мр, онъ зналъ теперь, что его ждетъ. Линге не пощадитъ его, это не въ его привычк. Если человкъ въ темнот наткнется на стну, онъ со злости ударитъ кулакомъ объ стну, онъ стиснетъ зубы и еще разъ ударитъ, чтобъ сорвать на этомъ всю свою дтскую злобу. Разв онъ можетъ простить, если его попросятъ объ этомъ?

Но разв, дйствительно, онъ что-нибудь знаетъ? И откуда ему это знать? Отъ директора банка? Но тогда Хойбро былъ бы сейчасъ же арестованъ. Можетъ быть, это было просто нахальствомъ со стороны Линге? Когда онъ придетъ въ банкъ, онъ все это разузнаетъ.

Хойбро вошелъ, какъ всегда, въ двойную стеклянную дверь, онъ поклонился — служащіе, отвтили. Ничего необыкновеннаго онъ не замтилъ въ выраженіяхъ ихъ лицъ. Начальникъ, войдя, отвтилъ на его поклонъ, не обнаруживая никакого удивленія; казалось, онъ взглянулъ на него даже какъ-то снисходительне, чмъ прежде. Хойбро ничего не понималъ.

Часъ за часомъ проходилъ, но ничего не случалось. Когда начальникъ собрался уходить изъ банка, онъ вжливо попросилъ Хойбро къ себ въ бюро. Вотъ-вотъ теперь! Хойбро спокойно положилъ перо и вошелъ къ начальнику. Разумется, это былъ смертельный приговоръ,

— Я хотлъ вамъ задать одинъ вопросъ, если вы позволите, — сказалъ начальникъ. — Мн сказали, что вы авторъ брошюры, появившейся нсколько дней тому назадъ…

— Да, это я, — отвчалъ Хойбро.

Пауза.

— Вы читали сегодняшнія «Новости»? — спрашиваетъ директоръ.

— Да.

Опять пауза.

— Я надюсь, что вы настолько уважаете себя, что будете совершенно игнорировать то, что говоритъ листокъ о вашемъ образ жизни, и въ этомъ отношеніи не будете ничего предпринимать. Слава о васъ хорошая.

Губы Хойбро задрожали. Ему было бы понятнй, если бъ его лишили мста, если бъ прогнали его и арестовали на глазахъ у начальника. Этотъ честный человкъ былъ отцомъ ему въ продолженіе десяти лтъ, и онъ ничего и не предчувствовалъ. Хойбро ничего не могъ сказать, ничего другого, какъ только:

— Благодарю васъ, господинъ директоръ; благодарю, благодарю…

Медвдя душили слезы.

Директоръ посмотрлъ на него, кивнулъ ему и сказалъ коротко, короче, чмъ обыкновенно.

— Это все, что я хотлъ вамъ сказать, Хойбро, вы можете итти.

Въ возбужденіи Хойбро еще разъ поблагодарилъ и вышелъ.

Онъ стоялъ около своего бюро, мысли его совсмъ перемшались, перепутались. Зналъ ли Линге что-нибудь? Если бы онъ что-нибудь зналъ, онъ погубилъ бы его безъ всякихъ разговоровъ, если не сегодня, такъ завтра. Ахъ, если бъ онъ могъ скоре все выплатить и взять обратно бумаги! Сегодняшній день былъ полонъ безпокойствъ и неожиданностей: рано утромъ презрніе со стороны Шарлотты, потомъ это пожатіе руки, согрвшее его немного, и, наконецъ, это хорошее отношеніе начальника, — оно произвело на него больше впечатлнія, чмъ что-либо другое, да, больше, чмъ все другое. Если бъ онъ могъ вывести этого стараго честнаго человка изъ его заблужденія.

Вернувшись вечеромъ домой, онъ зажегъ лампу, заперъ на ключъ дверь и слъ озабоченно въ качалку. Черезъ полчаса кто-то постучался къ нему въ дверь, но онъ не двинулся. Еще разъ постучали, но онъ все-таки не отворилъ; онъ потушилъ лампу и продолжалъ неподвижно сидть въ кресл. Боже мой, неужели это была Шарлотта? Онъ не въ состояніи видть ее сейчасъ; она тоже, вроятно, прочла «Новости» и составила теперь о немъ мнніе: что онъ ей скажетъ, что онъ отвтитъ на первый же ея вопросъ?

Впрочемъ, можетъ быть, это и не Шарлотта, а если это была она, ей просто, быть можетъ, хотлось посмяться надъ нимъ; ничего нтъ невроятнаго въ этомъ! Почемъ онъ знаетъ!

Стукъ прекратился. Онъ продолжалъ сидти въ этомъ кресл, онъ даже заснулъ въ немъ и проснулся уже ночью, въ темнот, весь похолодвшій; ноги и руки у него отекли, голова была тяжелая, смутная. Который теперь можетъ быть часъ?

Образъ жизни его не совсмъ безупреченъ…

Онъ подошелъ къ окну и поднялъ гардину. Лунный свтъ, тихая погода, тишина; по улиц идетъ какой-то служащій, единственный живой человкъ, котораго видно; благодаря свту газовыхъ фонарей, онъ видитъ, что у служащаго рыжая широкая борода и мховая шапка. Ну что же такое? Разв не все ли ему равно, есть ли борода у этого человка или нтъ? Разв не лучше всего раздться и лечь спать?