Рейд за бессмертием

— Богато живут надтеречные, — заметил я. — Кто бы мог подумать, что чеченцы превратились в землепашцев.

Милютин блеснул знаниями:

— Много лет назад верным нам офицерам-туземцам[3] выделили землю с условием принимать горцев, желающих мирной жизни. Вменили им в обязанность защищать Терек от набегов. Люди все идут и идут. Уже земли не хватает.

— За Сунжей в лесах аулы тоже не бедствуют. На древесине процветают. Плоты отправляют со строевым лесом к Каспию. Все виноградники вдоль Терека обустроены с помощью местного леса — и подпорки для лозы, и материал для бочек, — добавил офицер-конвоец.

— Выходит, можем с горцами жить в мире? Взаимовыгодная торговля куда лучше войны.

Все согласно кивнули. Но по сторонам поглядывали. Набеговую систему горных чеченцев никто не отменял.

Милютин в силу молодости был оптимистом. Рассчитывал за сутки добраться до Назрани. Был бы он один, может, и добрался бы. Но с ребенком на руках? Пришлось ночевать в промежуточном пункте, у казацкого старшины. Его добрейшая жена расчувствовалась при виде уставшей Суммен-Вероники. Взяла на себя все хлопоты. Даже вымыла девочку и уложила спать в своей комнате.

Нам то было на руку. Платоша был совсем плох. Укачало с непривычки. Да и у меня руки разболелись.

— Отдыхайте, гости дорогие! — суетился вокруг нас хлебосольный хозяин.

Он не знал, как нам угодить. Для меня была вновь местная традиция привечать всех проезжавших по Линии путников. Кормить их, обихаживать их лошадей. Делиться новостями. И расспрашивать. Ахульго был у всех на устах. Приказы о подвигах и награждении героев зачитывались в войсках по всей России, даже в военных училищах.

Послушав наши рассказы, старшина загрустил.

— Горцев приструнили — оно так. А вот этак — дело плохо. Голову-то не срубили. А ну как Шамиль Иванович снова Чечню взбаламутит?

Его беспокойство передалось и нам. Утром мы недосчитались половины конвоя и серьезно напряглись. Чем ближе продвигались к Назрани, тем меньше оставалось наших азиатцев. Исчезали, как привидения. В глубоких сумерках, на подъезде к Назрани, обнаружили, что от всего конвоя осталось всего четверо карабулаков и два офицера. Да и те, смущаясь, просили их отпустить.

— Ингушы не поддерживают ни чечен, ни лезгин, зараженных мюридизмом, — уверяли они. — Когда Кази-мулла тут баловал и получил отлуп, местные бросились за ним вдогонку и славно изрубили разбойников.

Что поделать? Отпустили, думая, что нам осталось ехать всего ничего. Сильно мы просчитались. К воротам крепости добрались глубокой ночью, встревоженные до крайности. Из меня боевая единица никакая (револьверы-то — тю-тю), бедный трясущейся Платон, как и денщик Милютина — еще того меньше. У Милютина на руках ребенок.

Бог миловал! Добрались! Даже смогли постовых уговорить открыть нам ворота. Переночевали в какой-то халупе. Вероника спала без задних ног, завернутая в бурку. Кажется, ей переход от Грозной дался легче всех.

Утро нас встретило солнцем, прекратившимся дождем и радостной новостью: до Владикавказа можно было добраться на повозках. Наняли две тройки и домчались до Владикавказа с ветерком. 30 километров пролетели быстро. Прибыли в воскресенье. Народ выходил с обедни. Нашли гостиницу, похожую скорее на постоялый двор. И там столкнулись с дорогим моему сердцу Федором Федоровичем Торнау.

Как мне обрадовался капитан! Как я обрадовался видеть его здоровым и бодрым! Расспросов и воспоминаний хватило до глубокого вечера.

Конечно, Федор Федорович вцепился в нас, как клещ, стремясь вызнать все подробности взятия Ахульго. Солировал Милютин — и как прошедший всю экспедицию от начала и до конца, и как выпускник Академии Генштаба, куда лучше меня разбиравшийся в военной науке.

— Все наши действия носили характер непродуманности и какого-то лихого кавалерийского натиска. Штурмовать без подготовки крепости неприятеля, которому помогает сама природа? Что за глупость?! Отсюда и огромные потери, и ложь в отчетах.

— Граббе — мой учитель, наставник в военных делах. Мне неприятно слышать ваше осуждение, — возразил Торнау. — На войне всякое случается.

— Согласен! Тогда подведем итоги. Чего мы добились?

— Горцы получили серьёзнейший урок, который не скоро забудут, — выдал я общепризнанную мысль.

Милютин поморщился.

— Я бы не был столь категоричен. Ни одна из целей компании не достигнута.

— Как это? — хором удивились мы с Торнау.

— А вот так! Мы покинули земли гумбетовских обществ, не заложив там укреплений. Что помешает местным лезгинам и далее поддерживать мюридов? Мы получили щелчок по носу у Чиркея. И там крепость не построили, хотя она была в планах. То есть весь поход — это бессмысленная трата людей и материальной части, не принесшая нам никаких выгод. Только и остается генералу рассуждать о «нравственном влиянии».

В рассуждении молодого офицера было зерно истины. Он, несмотря на свой возраст, производил впечатление серьезного и вдумчивого человека.

— Я вам больше того скажу. Из разговоров с офицерами, чьи полки служат на Линии, я сделал вывод: наша боеспособность после всех потерь в батальонах крайне ослабла. Если продолжится война в Чечне и Дагестане, выполнять поставленные задачи будет просто некому.

— Но и у горцев неисчислимые потери! Самые стойкие, отважные и опытные сподвижники Шамиля сложили головы в Аргвани и Ахульго. Тысячи! Убиты его «генералы» — Али-бек и Сурхай. Кто теперь поведет в бой его войска? — не удержался я от разумного возражения.

— Только на это и надежда, — согласился со мной Милютин. — Видимо, Авария пока выпала из-под влияния имама. Но чует мое сердце: теперь пришла очередь Чечни. Недаром Шамиль туда сбежал.

— А Чечне противостоит Куринский полк, потерявший половину состава, — задумчиво сказал я.

— Коста! И ты туда же? — не выдержал Торнау. — Ладно Милютин, он молод и судит поверхностно. Но ты? Разве ты не видел своими глазами, как в Причерноморье и на Кубани мы малыми силами давали урок за уроком черкесам?

— Брат Федор! Лезгины не черкесы. Ты бы видел их в бою! Они не отступают. Бьются до последнего. Быть может, чеченцы пока похожи своей манерой ведения боя на адыгов. Та же партизанская тактика. Натиск на арьергард и моментальный отход. Но это пока… Поверь, я знаю, о чем говорю. Нас ждут десятилетия кровавой борьбы.

Что я мог еще сказать моим собеседникам? Предупредить их о том, что Шамиль еще скрутит в бараний рог весь восток Северного Кавказа? В его победах многое сложилось воедино — и его гений, и яростная жажда свободы народов Дагестана и Чечни, и… глупость русских генералов, вроде Граббе. Я давно понял, что остановить ход истории здесь — все равно, что заливать пожар в доме из детского ведерка…