Рейд за бессмертием

Не желая мириться с таким исходом, решил все-таки еще раз наведаться к Глаше.

"Может, вернулась? — думал он, вышагивая к её дому.

Издалека заметил, что дом ожил. В том смысле, что в окошках был свет.

«Ну, вот! — обрадовался Вася. — Это я молодец, что не сдался! А когда это я сдавался?!»

Вася ускорил шаг, продолжая хвалить себя. Уже поглаживал тесак, потом прошелся рукавом по двум своим Георгиям, смахивая с них пыль, радуясь, что на этот раз явится к зазнобе совершенным кавалером и геройским героем. Но в следующую секунду, когда уже был возле забора, уже готовился открыть рот, чтобы позвать Глашу, Вася оторопел. Тут же начал проклинать себя за свое нетерпение.

«Допрыгался, кобелина! — подумал зло. — Лавры Бахадура покоя не давали? Вот теперь жри, не подавись!»

На пороге дома с видом, не оставлявшим сомнения в том, что это его порог, его дом, а, значит, Глаша — его жена, сидел тот, кого Вася меньше всего хотел бы видеть на месте мужа своей любовницы. Игнашка. Его боевой друг. И, значит, что Вася, сам того не ведая, попал в ситуацию, которую в его прежнем мире четко и однозначно определяли, как — полное западло! Когда уже нельзя было простить за проступок. Только отмыть. И хорошо, если хватало крови из разбитого носа или со всего помятого лица. Так-то и отворачивались от таких, переставали общаться, дружить. Уже не считали не только другом, но и нормальным мужчиной. Да, все его друзья совсем не жили по библейским заповедям: и прелюбодействовали, и чревоугодием не брезговали. Да что там! Одну из главных заповедей нарушали: не убий! Хоть и было это убийство их профессией, но придраться теоретически можно. А только в их сообществе, где уже совсем не обращали внимания на непонятное им, здоровым, не очень образованным парням, высоколобое «не поддавайся унынию», наверное, самым страшным был другой грех: не возжелай жены ближнего своего! Это однозначно считалось действительно смертным грехом, проступком, которому эти же парни, конечно, не применяли категории «грех», а попросту применяли категорию «западло»!

«Что ж так все со мной криво?! — матерился Вася про себя, уже понимая, что не может свернуть, спрятаться, потому что Игнашка его заметил, уже улыбался, уже привставал с порога. — Почему я?! Сколько баб вокруг, а я попал на единственную, которую нельзя было трогать!»

Не оправдывался тем, что не знал этого факта. Не получится так, что взятки-гладки. Будет корить себя. Совесть будет жечь.

«Как не крути — западло!»

Вася не притормозил, не сделал попытки свернуть, спрятаться. Подумал, что его косяк, ему и до конца все пройти.

— Вася! — громко закричал Игнашка. — Вот, радость! А я сижу, думаю, с кем бы мне чарку испить. А тут — ты! Глаша! Глаша!

Игнашка уже кричал в дом. Одновременно бежал к калитке. Крепко обнялись.

— Ну, пойдем, пойдем! Посмотришь, как живу! Ты как здесь?

Вася промямлил что-то. На крыльцо выскочила Глаша. Тут же застыла, покраснела. Да и Вася, как ни старался, смущения скрыть не смог. Но смог понять, что мимо Игнашки такая синхронная растерянность его боевого друга и жены не прошла. Он коротко хмыкнул.

— Или вы уже знакомы? — спросил шепотом, улыбнувшись и наклонившись к Васиному уху, чтобы жена не расслышала. — И дом показывать не нужно?

— Игнат… — опять замямлил Вася.

— Пойдем, пойдем, — Игнашка хлопнул его по спине. — Вот, Глаша! Это — Вася. Знакомься! Сколько мы с ним пережили — недели не хватит, чтобы рассказать!

— Здравствуйте! — наконец открыла рот Глаша.

— Здравствуйте! — пролепетал Вася.

— Прошу в дом! — пригласила Глаша.

…За столом старалась не сидеть. Накрыла все, как полагается. Все время бегала, подавая еду.

— Затамашилась! — подъелдыкнул жену казак, наблюдая ее суету.

Глаша вспыхнула. Не смогла справиться с волнением, да, в общем-то, и испугом. Все время смотрела на мужа, видимо, ожидая, когда он перестанет изображать из себя хлебосольного хозяина и, например, возьмется за топор. Да и Вася пребывал в напряжении. Думал примерно так же, как и Глаша. Правда, вместо топора, представлял шашку. И все время себя успокаивал мыслями о том, что не им были заведены такие правила, что Игнашка, скорее всего, знал, что у Глаши был побочин, или даже — были. И, если так тут принято, то вряд ли разыграется кровавая драма.

«Все-таки — оправдываюсь! — усмехнулся Вася про себя. — Да нет. Не хочу, чтобы по глупости нашей Глаша жизни лишилась. Я-то сопротивляться не буду. Голова моя — повинная! Пусть отсекает!»

Вот уже до каких мыслей дошел Вася, чокаясь кизляркой в очередной раз и заедая её гребенским решетчатым пирогом с тыквой!

— А ты каким судьбами здесь? — спросил совсем не унывающий Игнат.

— Дааа… — потянул Вася.

— К девкам хотел присмотреться? — Игнат улыбался очень широко.

— Ну, в общем… — Вася вздохнул. — Не то, чтобы приглядеться.

— А что? Не торонись, сказывай как на духу[1].

— Подумал, что хватит мне одному. Устал. Может, есть у вас какая на выданье? Хорошая.

После этих слов даже Глаша оживилась, вышла из ступора, хохотнула. Муж её поддержал.

— Да сколько угодно, Вася! И сплошь — хорошие! Такие, что раз обнимешь, про все на свете забудешь! А толку?

— В смысле?

Вася даже обиделся. Даже спину выпрямил. Рука невольно опять схватилась за темляк на тесаке, а глаза скосились на два Георгия.

— Да ты герой, спору нет, — усмехнулся Игнат. — И парень видный, красивый. Всякая замечтает, чтобы ты её обнял и на спину уложил. А толку?

— Игнат, ну что ты заладил: а толку, а толку? Ты нормально объясни! — Вася дернул воротник мундира.

— Глаша! — Игнат обратился к жене. — Разъяснишь?

Глаша, уже почти справившаяся с волнением, но, чуть краснея, кивнула.

— Не пойдут за тебя наши девки, Вася. — Глаша тихо улыбнулась. — Прав Игнат, ты парень видный. А только наши девки за тебя не пойдут. Потому что ты — не казак.

— И что с того? Ну, не казак. Но ведь тоже солдат. Не трус.

— Вот ты…! — Игнат чуть не задохнулся от возмущения. — Мы ж тебя калекой не выставляем. Твердим, что всем хорош! Но так у нас заведено! Выйдет наша не за казака, знает, что народ её осудит! Отвернется! А кому такая жизнь мила? Будь у тебя хоть вся грудь в орденах!

— И что? Везде так?

— Везде, Вася, — вступила Глаша. — Даже на самых отдаленных хуторах.

— Понятно! — Вася вздохнул.

— Ну, ты пошто разсуслился? — Игнат наполнял стаканы. — Ты не об этом думай сейчас, что не поможем тебе в твоей беде. Ты радуйся, что душа твоя не очерствела. Наоборот, жива, любви хочет. А раз душа жива, найдешь с кем голубовать! Давай, за это и выпьем!

… Вася вышел через час. Чуть покачивался. Выпили с Игнатом достаточно. Прощание с Глашей, как и «знакомство» вышло натужным, со взаимным покраснением. Но как-то справились. Глаша после робких рукопожатий тут же бросилась убирать со стола.

Вася едва дошел до калитки, когда его окликнул Игнат.

— Вася!

— Что? — Вася обернулся.

— Погоди, китель накину, провожу!

«Или все-таки будет мордобой?» — с тоской подумал дважды георгиевский кавалер.

Некоторое время шли молча. Игнат улыбался не переставая, наблюдая за смурным Васей.