Рейд за бессмертием

— Ты серьезно думал, что я тебе и Глаше бошки поотрубаю? — спросил, наконец, усмехнувшись.

Вася остановился.

— Игнат… — начал было опять мямлить. — Я же не знал.

— Знамо дело — не знал.

— Можешь и отрубить. Но, поверь, если бы знал, никогда бы не посмел.

— Знаю, Вася. Ты уже успокойся, — Игнат мягко хлопнул Васю по плечу. — Мы же с тобой столько пережили. Я, может, не долго пожил, но в людях разбираюсь. И гниль всегда смогу распознать. Ты — хороший человек. Настоящий. Да, неловко получилось. Но знаешь ведь, порядки у нас такие. По чести, уж лучше ты, чем какой-нибудь… Ну, ты понимаешь.

— Понимаю.

— И разве после всего, что мы с тобой вместе прошли… — Игнат опять усмехнулся. — Разве может между нами встать какая-то баба?! Пусть и моя жена. Что же мы тогда за человеки?

— Нет. Не может. И не встанет. Слово даю!

— Вот это разговор! Ну, давай, обнимемся. Раз промеж нас все так правильно!

Обнялись.

— Ты все равно прости меня, Игнат! Все равно, прости!

— Да сразу простил, Вася. Сам дойдешь? Или еще пройтись с тобой?

— Спасибо, Игнат. Дойду.

— Ну, давай!

Вася пошел. Игнат его опять окликнул.

— Вась!

— Да.

— А это у тебя что? — Игнат, улыбаясь, указал на сверток в руках Васи.

Вася вздохнул.

— Это холст. Глаша просила…

— Ну, и чего не отдал пишкеш[2]?

— Игнат! — Вася развел руками.

— Ладно! — Игнат рассмеялся. — Давай, передам! Вот ужо она возрадуется! Давно мечтала! А я не сподобился!

Коста. Тифлис-Манглис, октябрь 1839 года.

В середине месяца, аккурат к моему дню рождения 12-го октября, прибыл приказ из Петербурга о моем производстве в штабс-капитаны и награждении офицерским Георгием. Меня поздравили в корпусном штабе и нагрузили поручением — отправляться в Манглис, чтобы отвезти свои документы и доставить решение суда с личной пометкой Государя по делу князя Дадианова с обязательством донести его до личного состава полка. Еле отболтался и выговорил себе право выехать завтра.

Начальник штаба, генерал-майор крохотного росточка, немец по происхождению Павел Евстафьевич Коцебу таинственно намекнул:

— В полку не задерживайтесь. Документы отдали — и сразу назад. Есть серьезный разговор!

Я был в легком раздрае. Не от загадок от чванливого «фона». Когда праздновать свою «днюху»? Если следовать цифрам, то родился не 12-го, а на 12 дней раньше, то есть 30-го сентября[3] Но я так привык к 12-му числу, что не отказал себе в удовольствии. Да и обмыть новые звездочки на эполетах и славный крест на груди сам Бог велел!

Мика опять своим «указом», закрыл таверну пораньше. Тамара своим — запретила мне появляться в таверне раньше девяти вечера. Приставила Бахадура, чтобы я не нарушил её приказа. Я, обуреваемый любопытством, подступился к пирату с расспросами.

— Что они такое там готовят, что запретили мне появляться?

— Сам не знаю, — Бахадур соврал с детской улыбкой.

— Ладно врать! Все ты знаешь! Колись!

— Что ты такой нетерпеливый?! Погоди чуток, сам все увидишь!

— Да ладно тебе, друг! Хотя бы намекни.

— Нет! — отрезал Бахадур. — Тамара мне голову снесет. Ты этого хочешь?

— Уууу, кобель! А еще друг называется!

Вот примерно такой наивный диалог у меня с ним получился. Дальше я уже не приставал. Знал, что бесполезное занятие. Но и успокоиться не мог. Так и не присел. Ходил по дому, проклиная медленно текущее время. Я волновался! Сам того не ожидая, волновался сильно. Настолько, что волнение это перешло в радостное возбуждение. Я в первый раз справлял день рождения в этом мире. В прошлом день рождения уже с лет восемнадцати превратился для меня, практически, в будничный праздник. Нет! Я, конечно, был рад поздравлениям, подаркам. Хотя понимал, что та обязательная плитка шоколада, которую мне папа дарил в день рождения с раннего утра, часто разбудив меня, все равно оставалась самым дорогим подарком. Я не говорю про конструктор, который мне подарили на 10-летие. Я уже тогда понимал, как дорого обошелся семье этот подарок. А сейчас я чувствовал себя тем ребенком, который, засыпая накануне дня рождения, знает, что завтра получит свою обязательную плитку шоколада, самого дорогого и самого вкусного в мире. Поэтому был нетерпелив, гадая о том, какую «шоколадку» я получу через пару часов.

Наконец, без пяти девять, я, чуть ли не пинками, заставил Бахадура поторапливаться. Бахадур, смеясь, еле поспевал за мной, пока мы дошли от дома до таверны. Возле таверны крепко схватил меня за руку.

— Ну, что еще?!

— Жди! — приказал пират. — Пойду, посмотрю и спрошу разрешения Тамары!

— Вот знал бы, что ты так к ней переметнешься, хрен бы тебя освободил! — прошипел я.

Бахадур даже не счёл нужным отвечать. Усмехнулся только.

Еще минут пять я стоял возле закрытых дверей. Наконец, вышла Ника. Деловой походкой подошла ко мне, взяла за руку.

— Пошли! — тоже ведь не предложила, а приказала!

Я прежде пару раз набрал воздуха. Потом осмотрел себя: как форма, как сапоги. С вопросом взглянул на маленькую девочку. Она придирчиво меня осмотрела.

— Все хорошо! — успокоила.

Мы вошли в таверну.

Тут же меня чуть не сбило волной здравицы в мою честь, которую исполнял хор певчих. В чем в чем, а в хоровом пении грузинским мужчинам, наверное, нет равных в мире. Хор, восемь человек, стоял чуть сбоку. Рядом с ними — Гавриил Иванович Тамамшев. Он так улыбался, что не было сомнений: хор — его инициатива, и он его сюда привел. Все остальные выстроились перед накрытым столом. Все улыбались, наблюдая за моей растерянностью. Я, может, так бы и не сдвинулся с места — ноги подкосились — если бы не Ника. Просто подтащила меня ко всем. Как раз хор закончил здравицу. Первой, конечно, подошла Тамара.

— С днем рождения, любимый!

После чего под одобрительные возгласы и смех собравшихся крепко и надолго приникла к моим губам.

— Спасибо, любимая! — еле успел ответить, после чего уже все бросились ко мне, обнимая, целуя, поздравляя.

Я был растроган. Кряхтел, пытаясь прочистить горло. Тома, зная меня, обняла, повела на почетное место.

— Ну, ну! Все хорошо! — улыбаясь, похлопала по плечу. — Держись! Не плачь только! Ты у меня такой сентиментальный!

Расселись. Гавриил Иванович, понимая, что никто из присутствующих ему не способен составить мало-мальски достойной конкуренции, взял на себя обязанности тамады или толубаша, как назывался в это время распорядитель пира. Правда, прежде моя хитрая жена подобающим образом предложила его на эту роль. Все с охотой согласились. Тамамшев встал. Вытянул руку с бокалом. И.… понеслась!

Это было настоящее греческо-грузинское застолье, когда почти не бывает перерывов между тостами. Длинными тостами, полными, как наши бокалы с вином, любви, уважения и лучших пожеланий на свете. Я не успевал присесть, когда в мою честь кто-то говорил теплые слова, когда уже нужно было опять подниматься, чтобы послушать следующего оратора, назначаемого Гавриилом Ивановичем. Но он был отличным тамадой. Точно уловил момент, когда следует всем дать небольшую передышку. В том числе и хору, который без конца пел короткие здравицы в мою честь.

За этот перерыв я чуть пришел в себя. Мне было хорошо. Я с улыбкой наблюдал. Стол гудел, как улей. Все разговаривали со всеми. Только егоза Вероника не могла усидеть на одном месте. Была на руках Микри. Я прислушался. Микри говорила с ней на греческом. Ника, к моему удивлению, что-то ей отвечала. Мика, сидевший рядом, общался на русском. Ника и ему отвечала. Понятно, что говорила отдельными словами. Но — говорила. Потом соскочила с колен Микри, бросилась к Бахадуру, деловой колбасой села к нему на колени. Начала балакать на турецком. Бахадур, улыбаясь, кивал. В какие-то моменты начинал смеяться и после этого целовал девочку в макушку. Потом Ника прижалась к его уху и что-то зашептала. Бахадур в ответ важно покачал головой.