Рейд за бессмертием

— Вы правы, господин поручик, — согласился со мной Милютин, вырвав меня из рассуждений. — Именно так и действовали чеченцы, когда мы возвращались в мае во Внезапную. Наше отступление напоминало бегство.

Торнау удивленно смотрел на нас. Понимал, что мы не гадаем на кофейной гуще, а, пропустив через себя множество эпизодов боестолкновений, сделали свои выводы. Очень серьезные выводы, а не досужие допущения диванных стратегов.

— Куда ты дальше, брат Федор? — спросил я, прерывая тягостное молчание.

— На Черноморскую линию.

— Трудные места. Здоровья лишиться можно запросто. Тебе ль не знать?

— Мы люди подневольные. Куда прикажут, туда и двину.

— С разведкой — все?

— Хватит с меня подвигов! — рассмеялся капитан. — Послужу по обер-квартирмейстерской части. А ты?

— Сам пока не знаю. Пока в свой полк, а там будет видно.

— Жди повышения в чине. Боевое ранение как-никак, — кивнул Торнау на мои руки.

Я пожал плечами. Впереди полная неизвестность. Словно закрыл последнюю страницу книги, и теперь пришла пора новой.

— Возьмете попутчиком до Тифлиса? Мне ваша компания по сердцу.

— Мог бы и не спрашивать! Где думаете, господа, остановиться в Тифлисе?

— К немецким колонистам сунемся. Или поспрашиваем знакомых офицеров. Может, примут на постой.

— А гостиница? «Пушкинъ»?

— Эка, брат, ты хватил! «Пушкинъ»! Туда очередь на полгода!

Милютин хитро прищурился. Ждал, что я скажу, припомнив мой прощальный диалог с унтер-офицером Девяткиным. Я не подвел ожиданий поручика.

— Тогда, господа, у меня есть для вас сюрприз!

[1] Позднее летописец Куринского полка, Г. Н. Казбек, напишет: мол, с 1839 года, начиная с Ахульго, куринцы вступили, как полк, в пору зрелости. И из этих славных молодцев выросла мощнейшая фигура куринца, которая покроет себя славой в Кавказской войне в 40-х-50-х. Стесняемся спросить: а из кого выросла та славная фигура? Из нескольких сотен уцелевших, чью грудь украшала медаль за взятие Ахульго?

[2] Вся эта вакханалия воровства полкового начальства, «сукно моченое» и барщина солдат женатых рот, сопровождала всю Кавказскую войну до самого ее конца.

[3]В описываемое время слово «туземец» не носило оскорбительного оттенка. Это был синоним слово «местные». Даже грузинских князей так называли в своих воспоминаниях офицеры.

Глава 10

Вася. Грозная, осень 1839 года.

На Куринский полк выделили 75 Георгиевских крестов. Один из них достался Васе. Получив награду перед строем, он, как и обещал Пулло, написал отказ от офицерского чина. Получил серебряный темляк, из-за которого теперь пришлось таскаться по расположению с тесаком на бедре. Не со здоровенной двухкилограммовой «бандурой» с зубьями, а с искривленным клинком 70-сантиметровой длины с гардой из красной меди. Непривычно, но оно того стоило. Офицеры, заметив темляк, поощрительно улыбались, нижние чины проявляли почтение. В деньгах вышла хорошая прибавка: теперь полагалось унтер-офицеру Девяткину в год 219 рублей ассигнациями. Если прослужит пять лет после своего отказа от производства, по выходе в отставку получит полный пансион в размере прежнего жалованья. И даже по суду его не имели права подвергать телесному наказанию.

Большим человеком стал Вася! Впору бы загордиться. Но обстоятельства не позволяли.

Родную карабинерскую роту раздергали по разным гарнизонам. Васю бы не миновала схожая участь, даже Лосев ничем не мог помочь. Спас Руфин Иванович. Его заповедная сотня не была расформирована. Пулло поставил ей задачу по-прежнему кошмарить чеченские аулы и вести глубокую разведку. Предстояли дальние рейды. А, значит, Вася в крепости будет пребывать урывками. Нужно что-то делать с детьми. Мысли об отставке он сразу отбросил, как бессмысленные мечтания. На что жить, где? Что он вообще умеет, кроме как воевать? Да и не поймут его сослуживцы, если молодой по сравнению с большинством парень надумает уклониться от службы. Осудят. Руки при встрече не подадут. К счастью, у Васи был куда более толковый вариант.

Погожим октябрьским деньком унтер-офицер Девяткин отправился в форштадт знакомить ребятишек с новой мамой, с супругой поручика Лосева. С потенциальной, если по правде.

Евдокия Петровна была одной из тех тысяч и тысяч офицерских жен, которым Россия также была обязана своей военной славой.

Насмотрелся на таких Вася с детства. Большая военная часть была неподалеку от его родного города. Знал по многочисленным историям, как обычно происходило создание подобных семей. Заканчивающие военные училища новоиспеченные лейтенанты в подавляющем большинстве своем сразу же женились. И уже на место службы отправлялись с молодыми супругами. Так потом и тянули вместе эту нелегкую лямку, скитаясь по всей стране. Были и удивительные для Васи особенности в распределении офицеров по местам будущей службы. Так, например, он знал, что первые в учебе имели право выбирать. И каково же было удивление Васи, когда он узнал, что отличники, почти без исключения, сразу же выбирали наиболее отдаленные края великой страны. Соответственно, Камчатка считалась лучшим местом службы. Год там шел за три. Ну и потом по мере убывания: какой-нибудь Владивосток, Чита и т.д., где уже год шел за два. Ну и деньги на порядок выше, чем в других, не таких суровых и далеких краях. Теперь можно представить юную девушку, только что окончившую школу в каком-нибудь Донецке. Выходит замуж за лейтенанта, окончившего местное высшее военно-политическое училище, и покидает свой благословенный край, отчий дом, оказавшись в Благовещенске. Слушая рассказы таких жен (часто захаживали в гости к родителям), Вася вдруг понял еще одну странную особенность. Многие девушки, жившие в городах, где были высшие военные училища, уже с детства проникались идеей выйти замуж за лейтенанта. Считалось нормой. Более того — удачным выбором. Вася поражался: что же это за удача, если потом оказываешься за тридевять земель, порой в таких условиях, что даже от рассказов тебя поневоле дрожь охватывает?! А жены повествовали про свои мытарства часто со смехом. Помнил, как одна из них, уже жена полковника, рассказывала про первые годы в Чите. Жили в небольшой комнате. Промерзала так, что одна стена даже льдом покрывалась.

— Зато холодильника не нужно было! — с улыбкой заключила «полковница»!

И такие истории — сплошь и рядом!

Повзрослев, Вася понял, наверное, главное, что нужно было понимать про таких девушек: без них, верных жен, скитавшихся за мужьями, переносившими все тяготы их службы, не было бы, наверное, нормальной армии. Безусловно, не все были правильными. И такое Вася повидал. Но в подавляющем большинстве жены всегда обеспечивали супругам-военным надежный тыл. Часто сетовали, часто ругали себя за выбор молодости, за постоянные переезды, когда дети меняли несколько школ, за отсутствие нормального угла… И все равно: впрягшись один раз в эту упряжку, уже тянули её до конца. И никогда не теряли надежды, что все со временем наладится. Муж получит высокое звание, квартиру, выйдет в отставку с очень хорошей пенсией. Осядут. И заживут! Недаром часто любили повторять фразу: чтобы стать генеральшей, нужно выходить замуж за лейтенанта! Вот и выходили за лейтенантов. И каждая надеялась, что со временем станет генеральшей!

Именно такой женой была и Евдокия Петровна, хотя и разделяло ее время и Васино почти два столетия. Нет, в то, что Лосев станет генералом, конечно, уже не верила, не надеялась. Но плешь ему не проедала за обманутые надежды. Знала, на что шла. Могла иногда присесть на ухо Игнатичу с разговорами о том, что пора заканчивать, уехать куда подальше от этих сплошных походов в диком краю. Когда не знаешь точно, вернется муж на этот раз или сгинет. Но потом успокаивалась. Думала, что по сравнению со многими не так уж и плохо они живут. Один собственный дом чего стоит! А там, глядишь, все наладится еще лучше.

Кроме того, Евдокия Петровна в мирной жизни и в собственном доме уж точно была генералом! Тут Лосев ходил, образно говоря, строем! Не перечил ни в чем. Даже побаивался своей супруги. Не потому что рука у нее была тяжелая: за все время супружества ни он, ни Евдокия пальцем друг друга не тронули. Жили душа в душу. Просто Евдокия Петровна справедливо рассудила, что дом и мирная жизнь — её вотчина. Пусть муж, выйдя за порог, командует! А дома — ни-ни! Дома — она будет командовать! Как-то сразу так повелось. И Лосев уже и не пытался что-либо изменить. Еще и потому, что понимал затаенную боль супруги, её главную боль: детей супруги завести не могли. И Лосев понимал, что Евдокии нужна хоть какая-то отдушина. Не мог он довести супругу до состояния полной забитости, когда не смей и слова сказать! Пусть командует! Зато не так часто вздыхает и горюет, глядя на играющих в пыли детей из других семейств.

Так что Вася был почти уверен, что Евдокия Петровна детей примет, не откажет. Он даже с Лосевым не стал обсуждать свой план. Знал, что в доме командует Евдокия. Чего же зря с «рядовым» советоваться?! Нужно сразу к генералу идти на аудиенцию!

Так и сделал. Так и «ввалился» в дом Лосева с двумя детьми и кормилицей. Встретили их супруги радушно. Евдокия сразу же бросилась к детям.

— Витя мне рассказал! Какой же ты молодец, Вася! Ну, а как? Две души спас! И хорошенькие какие? Тебя как зовут?