Римлянин. Финал

1 — Четырёхполье — в эфире рубрика «Red, зачем ты мне всё это рассказываешь?!» — начну издалека, чтобы показать контекст и сделать тему понятнее. Первым массовым способом обработки земли в истории человечества было переложное земледелие, когда на участке сеют зерновые два-четыре года подряд, а потом, когда почва истощится, переходят на новый участок, а истощённый оставляют на 10–20 лет, чтобы он восстановился. Затем, ближе к VII веку н.э., массово начало внедряться двуполье, характеризующееся использованием только половины поля, чтобы второе «отдыхало» и восстанавливалось, то есть, было под паром. Но до этого был интересный период, когда древние римляне использовали примитивный севооборот, основанный на применении удобрений и чередовании культур, чтобы избежать пара, хотя двуполье им уже было известно. Ввиду того, что древнеримские латифундисты могли не экономить рабочую силу, поставляемую непрерывными завоевательными походами, это работало, и урожайность их полей была выше, чем у постепенно заменивших их колонов и средневековых крестьян. Но у полунезависимых крестьян имелось одно ключевое преимущество — они были проще в организационном плане, поэтому истинный размах двуполья пришёлся на Средневековье. Но потом, где-то в IX-м веке н.э., кто-то сообразительный подумал, что неэффективно использовать только 50% поля, поэтому надо посоображать получше — результатом стало трёхполье. Трёхполье — система земледелия, при которой пахотные земли делятся на три части, каждое из которых ежегодно используется по-разному, чтобы обеспечить чередование культур и отдых земли, сохраняя её плодородие. Первый участок осенью засеивают озимыми, второй участок весной засеивают яровыми, а третий участок оставляют под пар. Таким образом можно использовать 2/3 поля ежегодно, чередуя культуры и пар, что очень круто, по сравнению с двупольем. И вот, после короткой исторической справки, мы переходим к главному герою этой сноски — четырёхполью. Суть метода в том, чтобы разделить поле на четыре участка, на первом посадить озимые, на втором яровые, на третьем кормовые, а на четвёртом корнеплоды. Пара, в таком случае, больше нет, потому что кормовые культуры, клевер или люцерна, закрепляют в почве азот, который и истощают остальные культуры, постепенно делая почву непригодной. А тут азот возвращается в почву и истощение происходит медленнее, а если добавлять нормальные удобрения, то и вовсе не происходит. Первые эксперименты с четырёхпольем начались ещё в XVII веке, в Голландии и Англии, но по-взрослому что-то начали делать только в XVIII веке, преимущественно в Англии. Но очень быстро, следуя примеру, на четырёхполье начала переходить и Франция. Остальные страны окончательно перешли на более прогрессивный метод только к концу XIX века. Российская империя в этом смысле была уникальной страной, потому что на её бескрайних просторах одновременно существовало и перекладное или даже подсечно-огневое земледелие (когда выжигается участок леса и сев идёт прямо на пепле), и примитивный севооборот в отдельных крупных монастырских владениях, и двуполье, и трёхполье, но четырёхполье, до самого падения империи, так и не ввели. Даже Столыпин, «эффективный менеджер», при своей земельной реформе даже не почесался, чтобы организовать переход на четырёхполье — в его планах такого не было и ему виделось, что все эти чудом народившиеся фермеры как-нибудь сами всё организуют. За Столыпина пришлось работать кровавым большевикам, которые, в рамках коллективизации, массово внедрили четырёхполье по всему Союзу. Без Октябрьской революции, без шквала реальных реформ, на метафизических фермерах Столыпина, которые просто не могли возникнуть при заданных им условиях (у него получались только кулаки и не могло появиться никого другого) — сколько бы длился переход на четырёхполье? Дамы и господа, социализм или варварство — третьего не дано.

Глава XVIII Восточная Франкия

//Российская империя, г. Санкт-Петербург, 2 августа 1762 года//

— Итак, началось, — произнёс Таргус. — Какие актуальные новости?

— Установлено точное количество потопленных кораблей англичан и франк… французов, — сообщил гранд-адмирал Мордвинов. — Королевский флот Британии потерял восемьдесят семь кораблей, а Королевский флот Франции потерял сорок один корабль. Суммарный тоннаж потерянных врагом кораблей — шестьсот тысяч тонн. У англичан практически не осталось военно-морского флота, а у французов осталось примерно двадцать кораблей. Но они едва ли будут выпускать свои корабли из бухт, потому что очень боятся потерять их.

Семён Иванович Мордвинов — это адмирал, доставшийся Таргусу «в наследство» от покойной Елизаветы Петровны, в период Малой Смуты благоразумно решивший удалиться в имение и никоим образом не участвовать в происходящем бардаке, перед этим, сугубо на всякий случай, отправив письмо Марии Терезии, с выражением верноподданнических чувств и полной поддержки.

Тщательная оценка его адмиральских качеств показала, что он неплохо планирует морские операции, поэтому было решено повысить его до гранд-адмирала и определить в генштаб Императорского флота.

— Хорошо, — улыбнулся Таргус. — Что на суше?

— XVII-й и III-й легионы вторглись в Эльзас, Страсбург осаждён XVII-м легионом, а III-й движется к Кольмару, — ответил генерал-легат Хельмут Вебер. — Мец взят в осаду VI-м и IX-м легионами, а XII-й легион движется к Нанси. Лилль осаждён X-м и V-м легионами, а VII-й и XX-й движутся к Дюнкерку, Гравелину и Кале.

Этот, в отличие от большинства капитанов когорт, всегда был не на своём месте — его нужно было возгонять по иерархии и сразу определять в генштаб, но Таргус долго колебался и проверял перспективного офицера раз за разом. И каждый раз Вебер подтверждал свои врождённые таланты, до тех пор, пока не убедил императора в своей профессиональной пригодности.

— Сопротивление? — поинтересовался Таргус.

— Пограничная стража сдалась и разоружена, — улыбнулся Вебер. — А крупных скоплений противника, пока что, не встречено — вероятно, французы оказались абсолютно не готовы.

Таргус ведёт войну совершенно не по европейским традициям, потому что ему нужен результат — предупреждение врага о грядущей атаке он посчитал неуместным.

Несомненно, устроить блицкриг не получится, потому что легионы слишком малочисленны и медлительны — в каждом лишь по тридцать тысяч легионеров, перемещающихся пешком.

Будь у франков развитые железные дороги, всё могло бы радикально измениться, но за эти годы они построили лишь пару тысяч километров путей, в основном для соединения центра страны с побережьями. Но, вот незадача, они выбрали колею шириной в 1435 миллиметров, тогда как шлезвигская колея имеет ширину в 1600 миллиметров и для шлезвигских подвижных составов франкская колея, которую они гордо и необоснованно назвали общеевропейской, непригодна.

Логика Таргуса, когда он выбирал ширину стандартной имперской колеи, была в том, что колея шириной 1600 миллиметров идеальна для тяжёлых грузовых составов, бронепоездов и железнодорожных орудий. А ещё такая широкая колея увеличивает устойчивость на высоких скоростях, которые точно будут.

Стандарты других стран его волнуют мало, потому что они, с самого начала, выбирали колеи ему в пику. (1) Выбери он колею шириной 1525 миллиметров, как у англосаксов — они бы выбрали 1600, выбери он 1435, как франки — они бы выбрали 1525 и так далее. Они все прекрасно понимали, что если построят свои железные дороги по тому же стандарту, что и Таргус, то он с удовольствием использует их при практически неизбежном военном вторжении…

Да, колея в 1600 миллиметров дороже в строительстве, но зато стандартный грузовой вагон имеет массу в 80 тонн, а экспериментальные версии уже достигли массы в 90 тонн и при этом отлично держатся на колее. При «игре в долгую», более широкая колея окупится тысячекратно — больше грузовой трафик, больше безопасная скорость и меньше аварий.

Его железные дороги уже давно окупили себя и десятки тысяч километров путей, которые ещё будут построены, потому что они сделали возможным то, что раньше считалось невозможным.

А в военном плане их вклад переоценить невозможно — легионы, сидевшие до этого в своих лагерях, были за срок, чуть меньше, чем две недели, переброшены на границу и франки просто не успели с этим ничего поделать.

Они уповают на свои мощные пограничные крепости, но скоро их раздолбают из осадных артиллерийских орудий, снарядами, начинёнными пикратом аммония.

А дальше легионы зайдут вглубь франкских территорий и займут десятки городов — назад их франкам придётся возвращать очень большой кровью.

«Англосаксы, сукины дети…» — подумал Таргус с негодованием. — «Эти содомиты, в отличие от франков, построили развитую сеть железных дорог и могут перебрасывать войска по всей Британии…»

В том числе и поэтому у них стремительно прошла промышленная революция — из-за быстро развившейся логистики.

«А державушка франков, как оказалось, тяжело и безнадёжно больна», — подумал Таргус. — «Если революция где и случится, то именно у них».

Ему бы не хотелось допускать революцию у франков, потому что она обязательно приведёт к оздоровлению страны и исправлению ряда очень полезных для Таргуса ошибок.

Вполне может быть, что франкские революционеры, глядя на успехи будущей Римской империи, втемяшат себе в голову, что им тоже нужно как можно быстрее индустриализироваться и старательно настигать императора римлян…

«Посмотрим, как это у них получится, после того, как я оттяпаю у них весь восток, ха-ха-ха», — улыбнулся своим мыслям Таргус.

Нет, брать всю Францию сразу для него нет почти никакого смысла — это слишком большая масса людей, слишком много веками не разрешаемых фундаментальных проблем, ну и франки у Таргуса находятся на третьем месте в рейтинге самых нелюбимых наций.

Ему хватило негативного опыта ещё далёкого от завершения процесса романизации «Священной Римской» империи и Российской империи — восстания, покушения, кризисы, предательства, обман и тонны потраченных денег.

«Всегда можно успеть прийти за второй половиной», — подумал Таргус. — «Она, как ни посмотри, не сможет быстро восстановиться после таких катастрофических потерь».