Родная партия

– Лира, ну посуди сама. Если в 2028 году произошла ядерная война, а меня выбрасывают в 1985 год, прямо перед началом Перестройки, то знак слишком очевиден.

– Нисколько. Нисколько не очевиден. Может, тебя отправили для того, чтобы всё ускорилось и рассыпалось ещё сильнее. Ты плохо знаешь историю, значит.

– Что же я должен знать?

– Знаешь, чего больше всего боятся в Германии? – в голосе Лиры зазвучала не надменная серьезность. – Советских ядерных ракет. Мы заполонили Европу адскими стрелами. Люди боятся.

– Исправить можно всё.

– Лучше покончить с ним. Союз всегда был таким и будет.

– Разрушить всегда можно успеть, я говорю о своем опыте в общении со сверстниками.

– Напомни, сколько тебе лет? – заулыбалась Лира.

– Двадцать. И это не смешно. Нужно попробовать изменить историю. Ты что, предлагаешь просто согласиться прожить жизнь согласно той истории, по которой жил весь мир в 2028? Я не герой, не бог и не царь. Просто человек. Я молодой гай, который просто мечтает красиво жить.

Лира снова замолчала.

– Мне нужна твоя помощь. Ты лучше ладишь с людьми за границей. У тебя есть доступ на выезд, у тебя есть связи.

– Выездную визу папочка отобрал, – скверно заметила Лира.

– Мы поженимся. Станешь свободной, как и обещано, никогда не притронусь к тебе. Получишь выездную визу, уедешь на Запад. Кроме того, у тебя прекрасная дружба с неформалами. Они мне тоже нужны.

– Да их власть сожрет, Андрюш.

– Не сожрет, если действовать разумно. Даже в реальной истории Сахарова отпустили.

Лира вздохнула, встала, прошлась по комнате, сделала два глотка из бокала. Она что-то напевала под нос.

– Устала.

– Понимаю.

– Может, закончим на сегодня? В субботу скажу свое решение.

– Нет, в субботу слишком поздно. Мой папочка поставил ультиматум. Мы очень похожи друг на друга. Мы под семейной диктатурой.

– Ты точно чужой, – сказала Лира. – Настоящий Озёров никогда бы не сравнил с собой. Он величайший нарцисс. А ты чудак. И лапочка. Ты мне нравишься.

Она поднесла руку. Я пожал её.

– Раньше Андрей был такой доступный, а что можно сказать про нового? – Лира мягко ткнула в плечо.

– Проверишь на свадьбе, – увильнул от второй попытки меня поцеловать.

– Эх. Ну хорошо. Завтра заеду к вам. Поговорю с Григорием Максимовичем. У нас прогрессивная семья. Женщина делает предложение мужчине. Бедный твой отчим. Побереги его психику, а лучше возьми отчество, пока ещё не пошел наверх.

Мы вернулись обратно в зал. Многие всё так же толпились на кухне, гнали белый душный дым в потолок. Я раскланялся всем, даже уснувшим на диване, извинился трижды перед хозяином и ушел.

Ночные заморозки. Случайно наступил на лужу – под ногой хрустнула ледяная корка. Леонида с машиной увидеть было очень сложно.

– Вы всё-таки дождались? – мой вопрос был словно проигнорирован. – Леонид, вы спите?

– Простите меня. Извините. Я хотел предупредить, но с вами была Лира.

Леонид заплакал.

– Что это значит? – вопрос прозвучал по-командному, как если бы от водителя ожидали доклад об обстановке. – Почему вы плачете?

– Они заставили. Обещали, но я больше не верю. Кто же будет так наживаться на горе? – Леонид ещё сильнее заплакал.

Я нажал на клавишу светильника, подсветил салон желтым-прежёлтым. И тут увидел на приборной доске устройство. Не припоминаю, чтобы оно было раньше.

– Как это понимать, Леонид?

– Они заставили записывать разговоры. У меня огромная беда в семье, а эти узнали и стращали. Но мне совестливо вас подставлять, Андрей Иванович.

Бросило в жар и холод. Я принялся хлопать по телу, по пиджаку, по брюкам, пытаясь найти жучок.

– Сколько… Где вы записывали? Вы записали сегодняшний разговор? Леонид!

Водитель плакал, утирая слезы платком. Я в ужасе пытался прощупать постороннее в своем костюме.

Акт II.

Глава 8. ЦК всему голова

Прожекторный свет льется в глаза. Оператор навел гигантскую камеру, как пушку, на меня, прямой наводкой целится, ругался на непонятном языке. Ведущий что-то поглядывал в планшет, визжал от злости и постоянно указывал пальцем на место: “Нет, сидите, ни шагу из кресла, сидите!”

Начался отсчет.

Десять, девять, восемь. Люди, возникшие из ниоткуда, быстро расселись по скамьям. Рой неизвестных лиц уставился на площадку, где сидел я, удостоенный огромного внимания.

Семь, шесть, пять. Напротив нас из пола раскрылись люки, поднялись огромные треугольные кресла, на которых сидели знакомые персоны: среди них я точно узнал Гузееву в темно-синем платье, генерала Кротопорова в костюме цвета хаки, и мелированного блогера Karton с нервным тиком на лице.

Четыре, три, два. Ведущий надулся жабой, вдохнул и выдохнул.

Один.

– Здравствуйте, в эфире Москва, ток-шоу “Пусть покричат”, с вами Михаил Сбитнев, не переключайтесь. В центре зала – Андрей Иванович Велихов, студент столичного вуза, из неполной семьи, будущий историк. Про таких, как Андрей, сейчас говорят: зумер, поколение Z, цифровой человек. В России их не очень любят, к ним придираются, предъявляют большие требования, а то и претензии. Герой сегодняшней программы попал в необычную ситуацию, историку дали уйти в историю – буквально. Став попаданцем, невольно отправленным спасать мир от ядерной войны, ему пришлось пережить немалое количество тяжелых испытаний. Давайте посмотрим на следующие кадры.

Резкий поворот голов. Огромный экран – белая вспышка, демонстрация всего, что я видел своими глазами. В вагон прилетела ракета, ядерная искра, постель, Пастернак, Виктория Револиевна, недовольный Григорий Максимович, черная машина, Леонид, площадь Ногина, троллейбус, красные флаги, Мишин и заседание: кадры летели так быстро, что глаза у наблюдателей горели белым пламенем, а я мямлил, пытаясь выпросить у съемочной команды прекращение показа.

Но к этим воспоминаниям добавились другие, совершенно чужие: по Красной площади, покрытой транспарантами, ползет огромная машина с прицепом, и на ней гигантская ракета с алой звездой, старик с мутным, почти неразличимым лицом в сером костюме и в очках жмет на кнопку с Мавзолея; установка взводится, металлическая стрела поднимается ввысь, тащит оружие к небу. Слышна речь: