Родные дети

— Так и было, лежит женщина, — тоже шепотом подтвердили и другие женщины.

— Мы наклоняемся, — продолжала первая, в пестром платке, — и видим — женщина без сознания, а возле нее этот ребенок.

— Мы позвали милиционера. Женщину отвезли в больницу, а ребенка принесли сюда.

— А как же! Ребенок почти замерз, вот мы и позвали милиционера.

Пока женщины шептали и тараторили, Мелася Яремовна взяла из рук милиционера маленький холодный комочек с синими ножками и ручками. Это была девочка. Какой ужас! Ей не больше девяти дней! У нее и пуповина не зажила, глаза закрыты, и лишь едва слышный писк вырывался из несчастного тельца. Девочка едва дышала. Мне даже жутко стало.

— И ручки, и ножки обморожены, — сказала Мелася Яремовна, — Надия Петровна, быстрее несем в изолятор. Велите приготовить кроватку, ватный конверт.

— И жировой компресс, — бросила Саша, едва выпроводив пришедших женщин и уже расписавшись у милиционера о приеме ребенка.

— Оно умрет, несчастное дитя! — сказала, уходя, женщина в пестром платке и перекрестилась.

— Это в «Малютке Езус» без пересадки посылали на небо, а мы постараемся, чтобы оно еще пожило, — не удержалась я, чтобы не ответить вслед.

До чего же мне было жаль эту кроху, этот маленький носик, посиневший и уже заострившийся.

— Пневмония, — сказала Саша. — Если бы все-таки удалось спасти!

Вскоре нам позвонили из больницы, что мать умерла.

Целый день я и Мелася Яремовна не отходили от ребенка, поили водой из пипетки, устроили ватный конверт, как для недоношенных, ставили компресс на маленькую грудку, а он даже не стонал. Откуда взяться стону в таком крошечном тельце? Дитя лишь едва слышно сипело. Вечером Мелася Яремовна попросила меня побыть возле дитяти, а сама закрылась в кабинете и что-то толкла, взбивала, разминала, потом вынесла в баночке какую-то мазь.

— Чем вы мажете? — спросила Саша. Она в третий раз приехала к нам сегодня.

— Это, извините, Александра Самойловна, мазь, приготовленная по моему собственному рецепту. Я уверяю вас, вреда от нее не будет, я все-таки и фармацевт, и косметичка и знаю толк в мазях. Видели бы вы, какие пани и панночки доверяли мне свои лица!

Но Саша все же подробно расспросила, из чего состоит мазь, и все записала. Не потому, что не доверяла Меласе Яремовне, а чтобы точно отметить в истории болезни. Где-то около семи мы решили было, что малютке конец, но Саша позвонила, чтобы немедленно привезли пенициллин.

Мы втроем стояли у ее кроватки. Это было почти невозможно, но нам так хотелось спасти это создание.

Неожиданно нас позвали. Пришла няня и сказала:

— Там приехала какая-то пани. Она хочет посмотреть на детей и выбрать себе.

Никому из нас не хотелось отходить от дитятки, за жизнь которого мы боролись, но Мелася Яремовна сказала:

— Вот не вовремя. Пойдите, пожалуйста, Надия Петровна, но не задерживайтесь долго.

— Надя, сходи ты, — сказала и Саша, — но постарайся побыстрее вернуться. А мы пока введем пенициллин.

В кабинете ждала дородная, лет сорока пяти, добротно одетая женщина. Она заговорила кротко и несмело — так, как говорят домашние хозяйки, очень редко имеющие дело с учреждениями.

— Мой муж, полковник, приехал, наконец, в отпуск. У нас нет детей и не было никогда. Но мы решили, если он вернется с фронта живым и здоровым, обязательно взять ребенка.

Мне очень захотелось показать этой симпатичной женщине наших ползунков. Я почему-то сразу решила, что она выберет Оленку. Оленка собою видная, круглолицая, с большими карими глазами — непременно Оленку. Но мне не хотелось вести ее сейчас в коридор, через окно которого мы показывали детей. «Мамаши» обычно интересуются нашим домом, им нужно выдать халаты, показать некоторые подсобные помещения, обо всем рассказать. Это занимает не меньше часа, а с любопытными еще больше. А я беспокоилась, — что там с нашим дитятком. Возможно, нужна помощь, и я сказала как можно любезнее:

— Извините меня, пожалуйста, может, вы придете завтра, я вам все подробно расскажу и покажу. У нас чудесные дети. Но сегодня у нас исключительный случай. Нам принесли полузамерзшую девочку восьми-девяти дней, мать которой неожиданно умерла. И мы все сейчас занимаемся ею.

Женщина слушала, а из глаз ее текли слезы. Вдруг она взяла меня за руку и сказала:

— Милая, дорогая моя, я вас прошу, сделайте все, чтобы этот ребеночек остался жив. Я возьму эту девочку. Я никого не хочу выбирать. Будьте уверены, мы для нее ничего не пожалеем. Только умоляю вас, спасите ее... Я знаю, что именно ее должна взять. Узнайте лишь, не осталось ли кого из родных... Спасите ее, дорогая моя.

— Подождите минутку, — сказала я, — я позову заведующую или нашу начальницу из облздрава, она как раз здесь.

Я тихонько вернулась в изолятор. Хотя девочку я и не могла побеспокоить, входить мне было страшно. Только бы она выжила, какая счастливая жизнь ее ждет!

— Жива? — шепотом спросила я.

Саша кивнула головой.

— Перемени компрессы. Дай глюкозу.

— Саша! — сказала я, забыв, что на работе я всегда обращалась к ней официально. — Саша, надо, чтобы девочка осталась жить.

— Конечно, — отозвалась Мелася Яремовна. — Это дело нашей чести — спасти такое дитя.

— Александра Самойловна, Мелася Яремовна, выйдите на минутку к этой женщине. Я побуду с девочкой. Эта женщина желает ее удочерить, если мы ее спасем и если у нее никого нет.

Они ушли, а я склонилась над девочкой. Она дышала вроде бы ровнее. Действительно, она дышала ровнее. А я приговаривала:

— Живи, живи, маленькая. Тебе так хорошо будет жить.

Ах, как мне хотелось, чтобы она жила!

Я просидела над ней всю ночь. Мелася Яремовна тоже не ложилась. В девять часов утра, когда нам начало казаться, что минуло несколько дней, как мы у этой кроватки, вошла няня и сообщила, что меня просит к телефону незнакомый мужчина.

— Говорит полковник Навроцкий, — представился он. — Извините, пожалуйста, что беспокою вас столь рано. Вчера у вас была моя жена. Она спрашивает, как девочка, жива?

— Она жива! Передайте вашей жене — мы надеемся, что спасем ее! Из родных никого нет — мы это уже уточнили.

Жизнью девочки заинтересовались и в облздравотделе, и в институте Охматдета. В институте даже обиделись на Сашу: почему девочку не отдали в их клинику? Но Саша только улыбнулась в ответ.

— Мелася Яремовна, Надия, это дело нашей чести — выходить девочку.

Она сама наблюдала за всеми процедурами — а понадобились и камфора, и, конечно, пенициллин, в который она очень верила. А Мелася Яремовна считала, что самое главное — жировые компрессы из ее мази!

Мы с Меласей Яремовной все сами делали, не доверяя даже сестрам.