Родные дети

Мелася Яремовна, наверное, заметила по моему лицу, что я сомневаюсь. Но женщина уже видела Оленку и говорит:

— Хочу, чтобы и муж посмотрел. Пожалуйста, покажите Оленку!

Няня вынесла Оленку. А муж стоит сзади и только искоса посматривает, и ближе подойти не осмеливается, и словно все равно ему.

Жена и за него, и за себя старается, говорит, говорит, суетится.

— Может, еще и Настусю посмотришь? Тут и Настуся есть.

Я быстрее Оленку на руки — и в спальню, и в кроватку. А она уже у нас приученная, свое время знает. Только на подушку, потянулась немного и — вижу, сейчас уснет.

Няня Настусю вынесла.

Муж опять, будто и не смотрит. Но хитрит, наверное!

Жена его спрашивает:

— Ну, какую ты хочешь?

А муж в сторону косит и говорит будто равнодушно:

— Оленку.

Но это, наверное, всегда закон для жены — его желание.

— Пожалуйста, — снова засуетилась жена, — пожалуйста, возьмем Оленку. Давайте ее нам.

Няня пошла за Оленкой и выходит с пустыми руками.

— Она уже спит.

Надо было видеть их обоих!

— Да нет, да как же!

— Жаль ребенка будить, — говорю я, — может, завтра придете?

— Что вы, что вы, пани докторша, он отпросился специально, и гости сегодня, и штруделей напекла. Пожалуйста, мы ее осторожно понесем!

А сама чуть не плачет, и сует узелок с красным одеялом. Муж молча стоит, с таким видом, будто кислицу съел.

Мелася Яремовна мне шепчет:

— Что поделаешь! Не годится, а надо Оленку одеть и им отдать.

Ну, что ж, я одела сонную Оленку. Думаю: «Хорошо, я сама пойду через неделю, проверю, как там Оленке!» Только вынесла в коридор, как подскочит муж ко мне, как схватит Оленку — и поскорее за дверь.

Женщина с нами торопливо прощается и за ним спешит, а он задал по улице стрекача, прижимая к себе Оленку, словно ее отнять кто собирается. И лицо радостное и такое гордое — мол, не подходите, не отдам.

Мы взглянули с Меласей Яремовной друг на дружку и рассмеялись. Несколько дней не могли выбраться к ним. Коля диспепсией заболел, у Бориса простуда, разве пройдет день, чтобы все нормально?

В субботу иду по Ватутинской. На телеграф надо было, вижу — на бульваре кто-то мне кивает, какой-то мужчина с ребенком на руках. Я подхожу — наша Оленка со своим новым отцом.

Только и его, и Оленку я едва узнала.

Он сияет, Оленке улыбается и на всех гордо поглядывает... Куда там!

А Оленка в цветастом платьице, красных туфельках, носочках, а на три волосинки на голове огромный красный бант прицеплен!

Ну, что же, может, ей посчастливилось, нашей Оленке!

АЛИК

Конечно, чаще берут те, у кого детей нет, или погибли они, или вообще не было, и потому чаще всего — из дома грудничков. Врач комбината № 2, в котором живут грудные и дошкольнята, уехала на две недели домой, и я вместо нее дежурила несколько дней.

Вчера к нам приехали гости из Киева, не знаю уж по каким делам в наш город, но Саша позвонила, чтобы им показали комбинат. Заведующая попросила, чтобы это сделала я, потому что была очень занята с завхозом. Двое мужчин и женщина — работница одного из киевских заводов. Прошли садик, я им хотела старших за обедом показать — это ведь чудная картина, как эти бутузы садятся, как дежурят.

Гости были в восторге, но долго не задерживались, потому что куда-то торопились. После столовой я повела их в больницу. Там в маленькой проходной комнате лежит Алик. У него tbc ножек, он в гипсе, и такой несчастный, ему всего пять лет. Отец погиб на фронте, а мать фашисты расстреляли, и он уже два года все по больницам.

Он спал, когда мы проходили, бледненький, почти восковой. Вдруг зашевелился, открыл глаза, посмотрел на нас и неожиданно позвал: «Мама!»

Женщина подошла к нему, погладила, приласкала, дала попить. Потом мы пошли дальше, она расспросила у меня: откуда, чей — а у него же никого нет, только знакомые матери по работе. Мы еще пошли малышей смотреть, но женщина все была печальной и, когда все осмотрела, опять к Алику вернулась — попрощаться.

А сегодня утром приходит и говорит:

— Я Алика заберу. Усыновлю. Я с мужем ночью по телефону договорилась.

Все очень удивились. Кто-то из воспитателей говорит:

— Если у вас детей нет, может быть, вы маленького возьмете, здоровенького, он же больной, Алик!

— Нет, — ответила женщина и покачала головой, — именно потому, что у меня есть дети. Двое. Одному одиннадцать лет, второму — пятнадцать. Муж недавно демобилизовался. Он тоже на нашем заводе работает. — И вдруг заплакала. — Не могу забыть, как он проснулся и маму позвал... Мы его у себя тоже лечить будем.

И забрала. Алик на прощание меня поцеловал и так радостно говорит:

— Тетя Надия, а я к маме еду, и там уже есть сестричка и братик, я выздоровею и с ними в школу ходить буду.

Я верю, что он выздоровеет.

ТАТЬЯНКА

Это еще зимой было. Среди девочек у нас была одна просто чудо — Татьянка.

Она появилась еще до моего приезда, и в истории значилось, что у нее есть мать, но мать к ней никогда не наведывалась. И вдруг именно в мое дежурство приходит женщина и заявляет, что она Танюшкина мать и хочет забрать ребенка, потому что ее материальное положение улучшилось и она сама в состоянии содержать дитя.

Бумажка из облздрава на разрешение взять ребенка у нее была, но подписала ее не Саша, уехавшая в район, а ее заместитель по Охматдету. В таких случаях я не имею права соглашаться или не соглашаться. Обязана выдать, и дело с концом, к тому же родной матери.

Меня лишь удивило, что мать довольно равнодушно встретила Танюшку, когда я вынесла ее, только осмотрела, здорова ли, нет ли сыпи, хладнокровно попрощалась и ушла. А минут через пять приходит Мелася Яремовна — она ходила в аптеку — очень взволнованная.

— Что это с вами, — спрашиваю. — Торопились? Устали?

— Нет, я одну женщину встретила и не могу успокоиться.

— Не ту ли, что Танюшку забрала?

— Какую Танюшку?

— Нашу Танюшку, из средней группы — это ее мать, у нее разрешение из облздрава.

—Ой, что вы говорите! — Мелася Яремовна всплеснула руками да так и села на диван. — Как же вы отдали?

— А как бы я не отдала, если у нее отношение из облздравотдела.

— Александра Самойловна выдала?

— Нет, Александра Самойловна в командировке в районе. Подгайная подписала.