Рокоссовский: терновый венец славы

– Оно вызывает у меня недоумение.

– Почему?

– Оно ставит в неравные условия нас и гитлеровцев.

– Как это?

– - Что значит - не поддаваться на провокации в этот, может

быть, самый ответственный момент в жизни нашей страны?
– уставился на политработника комкор.
– Не потворство ли это фашистское наглости?

– Ну, это слишком, - испуганно произнес Леснов.
– Наше правительство стремится использовать малейшую возможность, чтобы оттянуть начало войны.

– Конец этого начала не у нас, у гитлеровцев.

– Может быть, это является военно-политическим зонда

жом? Ведь фашистские главари не отвечают на запрос, обращенный к ним Советским правительством, о непонятном сосредоточении войск у наших границ. ⁴

– Для кого непонятном?
– с сарказмом спросил Рокоссовский.

– Для всех.

– Детский лепет.

– Какой может быть детский лепет!
– с возмущением сказал Леснов, - В заявлении ТАСС звучит забота партии и правительства о безопасности нашей Родины и ее жизненных интересах.

– До чего же мы наивные люди, - горько усмехнулся Рокоссовский.
– Глупое решение или умное - все равно забота партии и правительства о народе.

– Вполне возможно, что это внешнеполитическая акция, и она нас не касается, - не сдавался Леснов.

– Как это не касается!
– воскликнул комкор, закуривая папиросу.
– Как это не касается?
– повторил он.
– Все, что сказано наверху, у нас должно неукоснительно выполняться всеми. Разве вы об этом не знаете? И это сообщение вносит непоправимую дезорганизацию, в первую очередь, в армейскую среду.

– Это проверка истинных намерений фашистов, - настаивал на своем Леснов.

– Об их намерениях, думаю, мы скоро узнаем, - заявил твердо Рокоссовский.
– Положили голову в пасть тигру и боимся пошевелиться - не дай бог, спровоцируем его и он вдруг сожмет челюсти.

– Жестко вы все это оцениваете, - примирительно сказал Леснов, - и очень смело. Я бы вас просил: пусть этот разговор останется между нами.

– Дорогой мой, Виктор Феодосьевич, - комкор взял его за руку, - ты думаешь, что я меньше болею за страну, чем ты?

– Как раз я так не думаю.

– Боль у меня вот здесь сидит!
– он стукнул кулаком в грудь.
– Обидно, милый мой комиссар, что очевидные вещи плавают в тумане. И дай бог, чтобы мои опасения не оправдались, тогда мы встретим 1942 год вместе с семьями у меня дома.

– А может, раньше встретимся за праздничным столом?
– улыбнулся Леонов.
– Наши жены уже познакомились и поговаривают о встрече.

– Я не против.

Глава третья 1

С утра 21 июня, закончив разбор командно-штабного ночного учения, Рокоссовский пригласил командиров дивизий в выходной день на рассвете отправится на рыбалку. В здешних местах он еще ни разу не рыбачил, и ему хотелось побыть на природе вместе со своими сослуживцами. По службе в Забайкалье он знал, что неформальное общение помогает лучше узнать друг друга, снимает официальный налет во взаимоотношениях, который зачастую ограничивает инициативу и мешает раскрытию командирских способностей.

Закончив дела, он уселся в кабинете и начал листать газеты. В них он не заметил ни капли той тревоги, которая мучила его душу в последние дни. Все газеты пестрели заголовками благодушия и успокоенности. Пресса была пропитана духом заявления ТАСС.

День уже клонился к вечеру, и он вышел во двор штаба, где его сослуживцы играли в волейбол.

– Константин Константинович, я уже наигрался, - сказал раскрасневшийся Леонов.

– Уступаю место.

– Спасибо, - сказал Рокоссовский, раздеваясь по пояс.
– Тряхнем стариной!

– Выше, выше подавай! — крикнул он и резким ударом принес команде очко.

– Ничего себе!
– засмеялся Леснов.
– И это называется «тряхнем стариной»,

В сумерках к Рокоссовскому подошел дежурный и подал записку. Начальник штаба писал: «Пограничники передали, что ефрейтор немецкой армии, поляк из Познани, перешел границу. Перебежчик утверждает, что немцы начнут наступление рано утром в воскресенье 22 июня».

Рокоссовский быстро оделся и зашел в кабинет начальника штаба.

– Штаб округа об этом ефрейторе знает?

– Знает.

– Ну и что?

– Говорят, Москва просит соблюдать спокойствие.

Комкор связался с командирами дивизий, поделился с ними

полученными сведениями, отменил рыбалку и приказал всех перевести на казарменное положение.

Он заехал домой, забрал походные вещи, переговорил с семьей, чтобы на всякий случай были готовы к отъезду.

Рокоссовский зашел в кабинет, где уже стояла раскладушка с постелью, связался с оперативным дежурным округа. Там никакого беспокойства и тревоги не было. Возможно, это было ошибочное мнение, но, по крайней мере, на словах, все, с кем он говорил, утверждали - особых причин для тревоги нет. Пример тому - поведение Генштаба. Если бы правительство и руководство комиссариата обороны были убеждены, что начнется война, они бы немедленно привели войска в повышенную боевую готовность и ввели в действие мобилизационные планы.

На этом благодушном фоне Рокоссовского тоже, начали брать сомнения. Может быть, он и в самом деле перехлестывает в своих оценках современной военно-политической ситуации и все, о чем он говорил со своими заместителями, - плод его фантазии. У Генштаба в распоряжении информация не одного перебежчика, которого действительно могли подослать немцы, а на него работает внешняя разведка, десятки тысяч квалифицированных дипломатов. «Да, возможно, я перегибаю палку, - подумал он.
– Наверняка так и есть. Ну, что ж, я тоже живой человек и могу ошибаться. Извинюсь. Это не зазорно, когда ты неправ».

Он подошел к окну, открыл его и облокотился на подоконник. Была тихая звездная ночь. Черные силуэты огромных деревьев стояли вдали. Из-за домов, из-за пустынной улицы пахло душистым луговым сеном и ароматом жасмина. Где-то захлопал крыльями петух. Сонная птица испугалась, два раза крикнула и умолкла. Все его существо наполнялось приятным, умиротворяющим ощущением. Правее, где-то недалеко, раздался веселый девичий смех. Через некоторое время он услышал песню, которую пели в два голоса. Мужской и женский голоса задушевно вели мелодию.

Чорни брови, Kapii 04i,

Темш, як шчка, яст, як день!

Ой, 04i, от, оч1 давот,

Деж ви навчились зводить людей?

Голоса переливались, дрожали и хватали за сердце Рокоссовского. Он вспомнил свою юность, Зоею, первый поцелуй в саду города Груеца. -

Вас i немае, а ви мов тута Свитите в душу, як дш3opi,

Чи вас улита якась отрута,

Чи, може, спрвди ви знахари?

Рокоссовскому показалось, что в этой простой и протяжной песне чувствовалась душа народа,, добрая, певучая, грустная и безбрежная.