Роман межгорья

Добродетели, которыми ее увенчал муж Женя, были ей в тягость, точно сиротское горе. Ей снова хотелось ощутить полноту жизни. Крошка Тамара, это дитя, черными своими, как угольки, глазенками напоминала ей о настоящей полноценной жизни ума и сердца.

Вспомнились дни, проведенные в Чадаке, золотые дни ее любви! Какие слова срывались с уст под шум чадакских водопадов, какие мечты…

Ах, судьба, судьба…

— Чаем, что ли, угощай их, Мария, чтобы не скучали во время своих разговоров о строительстве, — сказала Любовь Прохоровна, оглядев себя в зеркале.

Преображенский, расхаживавший по гостиной, когда в двери появилась Любовь Прохоровна, сразу же остановился и, сложив руки на груди, произнес:

— Б-боже мой! Да вы царица красоты, Любовь Прохоровна… Ничего удивительного в том, что Мухтаров краснеет от одного упоминания вашего имени… Стальное сердце расплавите… а у них же — темперамент!

— Не придуривайтесь, Виталий, — фамильярно ответила Любовь Прохоровна, не в меру зардевшись от этих прозрачных намеков. — Придумывайте более остроумные комплименты, это возвысит вас в моих глазах… Женик, ты, наверно, тут скучаешь с гостями. Взял бы скрипку… — И снова вспыхнуло ее лицо.

Евгений Викторович устал за этот год. Таким существам, как он, распоряжаться самим собой тяжело, и он бы с удовольствием предоставил себя в чьи-то руки, подчинился бы чужой воле.

Ему бы заниматься одной только хирургией, а здесь тебе совет строительства, каждодневные проблемы, политика и, как на грех, привычные сомнения, внутренние упреки. Почему именно так сложилась жизнь? У других — заслуги со времен гражданской войны, благотворное окружение, ясные горизонты, соблазнительные перспективы. А ты «беспартийная индивидуальность», как говорит Преображенский, купеческий сын. Благодарная почва для всяких шатких дискуссий и банальных шуток. Тело тяжелеет, дух рыхлеет. На кого бы ему опереться? Такие годы…

Внешне, казалось бы, жизнь его — полная чаша радости. Жена, как солнечный день на Волге, старается озарить и согреть его. Только и отдыхать его обрюзгшему телу… А здесь гложут тебя сомнения, угрызения совести… «Чудес не бывает в медицине», — твердил он себе, а «чудо» свершилось: отец!

— Ах, Любочка, скрипку… Не раз ты мне говорила об этом и всегда возмущалась плохим исполнением Паганини.

— А он в самом деле так хорошо играл?

— Безусловно, хорошо, — вздохнув, ответил Евгений Викторович Преображенскому.

Соня Преображенская — молодая, но не в меру раздобревшая поповна — больше молчала, изредка посмеиваясь.

— Любовь Прохоровна, сделайте милость, пригласите Мухтарова на ужин. Имею же и я право послушать Паганини в его исполнении?

— Почему именно я должна приглашать, а не вы, не Соня?

— Э, да что там говорить… Ради вас он и в пропасть бросится.

— Прошу, вас, Виталий, прекратите эти глупости, — улыбаясь, ответила ему Любовь Прохоровна.

А спустя некоторое время все-таки на столе появилась бумага и вечное перо Преображенского. Телефонограмму Саиду-Али Мухтарову редактировали сообща во время веселого ужина у Храпковых. Любовь Прохоровна тоже будто искренне смеялась, разгораясь от вина и читая этот, казалось бы, невинный, шутливый документ, состряпанный на досуге. Но знают ли они, авторы этой шутки, как мечтает она о встрече с этим человеком, как жаждет услышать слово из его уст? А Храпков, настраивая скрипку, старался не вмешиваться в забавы гостей и лишь крикнул:

— И охота, ей-богу… Еще в дураках окажешься тут с вами…

XXIV

Саид, вернувшись из поездки по кишлакам, не оставлял строительства. Все дни он просиживал на скале против северного туннеля с бумагой в руке. Каждый вечер, подводя итоги, он недовольно что-то бормотал про себя. Необученные люди, призванные по трудповинности, работали плохо, и нечего было думать о том, что эти два километра туннеля будут закончены к намеченному сроку. В течение дня едва-едва успевали поставить пять-шесть тюбингов облицовки. Синявин, однако, уверял Мухтарова, что вначале было еще хуже.

— Привыкают, осваиваются. Появляются энтузиасты, и, уверяю вас, будут работать значительно лучше. Ведь люди впервые знакомятся с процессом схватывания цемента, впервые видят работу компрессоров, перфораторов. Терпение, терпение!

Однажды Саид-Али, направляясь в уч-каргальскую контору, заехал на участок Майли-Сая.

— Работаем отлично, — заверил его прораб Тяже-лов. — Эти рабочие просто находка, никакого сравнения с теми, что работают по трудповинности.

— Что это за рабочие?

— Те, что недавно приехали из центра по нашему вызову. Золотые руки.

— А что вы с ними делаете? Закончили уже голову магистрали? Мы же планировали использовать их не на этом участке.

— Мы начали строить распределители на линии. Есть уверенность, что в течение двух-трех месяцев их закончим.

— Распределители? Да в уме ли вы? Кто прислал вам рабочих? Синявин на Кампыр-Равате строит туннель с дехканами, не строит, а мучается… работу затянули. А вы квалифицированную рабочую силу ставите на распределители?

Тяжелое развел руками.

— Контора их прислала, — только и мог он сказать на прощание.

Саид торопливо вскочил в автомобиль.

Пересекая свежевырытые арыки, он видел, как несоразмерно большими группами квалифицированные рабочие размечали бермы вдоль каналов или прокапывали «сосенками» распределители.

Возле «крестообразного» колодца — сифона, соединявшего два рукава главной магистрали, Саид встретил Лодыженко.

— Лодыженко, что они здесь делают?

Техник зло улыбнулся, пожал плечами и тоже развел руками.

— А я, начальник, собирался тебя спросить об этом. Это же черт знает что такое! Рабочие подбирают старые материалы, очищают от опалубки сифон и красят шлюзы. Только что сам нарвался на них. Просто голова кругом.

— А как рабочие?

— Очень хорошие… квалифицированные.

Саид нервно повернулся в сторону Майли-Сая, молча посмотрел, как возились с обломками досок полсотни людей, истомленных непривычной жарой, и тоже, горько улыбнувшись, пригласил Лодыженко:

— Садись… Право, черт его знает что творится! Почему скрывают от меня этих рабочих? Давно они прибыли?

— Кажется, уже несколько дней.

Они молча приехали в Уч-Каргал.

Преображенский, с запыленными щеками, пережевывая на ходу завтрак, встретил автомобиль Мухтарова.

— А вас по телефону спрашивала Любовь Прохоровна, — не здороваясь, произнес он, открывая дверцу автомобиля. Однако Саид тотчас же закрыл ее.

— Молокан! — крикнул Преображенский в контору. — Телефонограмму начальнику! — И, будто не заметив недовольного жеста Саида, обратился к Лодыженко: — Вы хорошо сделали, что приехали. На центральном участке что-то недовольны дехкане, отбывающие трудповинность. Придется вам, товарищ Лодыженко, взять конников и поехать поговорить с ними… Да, это она, — произнес Преображенский, взяв у секретаря бумажку, и, разворачивая ее, подал Саиду.