Роман межгорья

— Нет, я не враг вам, а искренний и верный друг. Ваша воля ненавидеть меня…

— Это неправда, Любовь…

— Что я — друг?

— Неправда, что я ненавижу. Но здесь… — не кончив фразы, Саид показал рукой на стол, даже пошевелил на нем кипу бумаг. Потом он сел, готовый слушать все, что захочет высказать ему эта женщина, настроенная так необычно.

— Саид-Али! У вас так мало друзей на строительстве.

— Об этом я уже слышал не раз. Может быть, вы посоветовали бы мне, с кем дружить?

— Посоветовала бы? — подчеркнуто переспросила она. — Да, я согласна, Саид. Мне так хочется посоветовать тебе… собственно, посоветовать вам.

— Тебе, моя Люба!

— Пускай… Не в этом же дело. Я ничего не знаю, но… чувствую, что к тебе подбираются скрытые враги. Прости… Собственно, я заметила, что, не всем нравится начальник строительства. Кое-кто относится к нему не совсем лояльно, точнее — враждебно. Прошу извинить меня, я, может, немного экспансивная женщина. Но в данном случае говорит не разум, а глубоко раненное сердце.

Саид-Али засмеялся, глядя куда-то в дальний угол.

— Зачем так усложнять, Любовь Прохоровна? Я начальник, по долгу службы отдаю приказы, и они не всегда нравятся моим подчиненным. Целовать за это они меня никак не могут.

— Да, но я имела в виду совсем иное… Когда-нибудь я постараюсь объяснить вам более понятно. А сейчас боюсь вашего смеха, Саид. Поверьте в мою искренность… Неправда, что я вас ненавижу — тоже говорю вам искренне. Я просто… несчастная женщина и… и не насмешки заслуживает моя… моя…

— О, прошу прощения, Любовь, это не насмешка… Вы только это хотели… о деле мне сказать?

— С вами трудно говорить, — промолвила Любовь Прохоровна, уже вполне овладев собой. Глаза ее стали задумчивы, затянулись туманом, они не видели даже розу, которую ее рука машинально положила на край стола: — Хорошо, я хотела поговорить с вами «о деле»… Мне стало известно, что, готовясь к октябрьскому празднику, вы, как начальник строительства, лично внесли в список для награждения и Евгения Викторовича, моего мужа, как действительно видного работника на строительстве.

— Возражаете?

— О нет, не возражаю! — сказала она и, оживившись, сердечнее посмотрела ему в глаза. — Не возражаю. Мне тяжело оценивать его заслуги, — она умолкла и закрыла глаза, будто сдерживала душившую ее боль. — Но буду откровенна: я рада! Мне нужно быть женой человека…

— И об этом я уже знаю, слыхал.

— Вы, Саид, очень бессердечный человек. Ну, так послушайте еще раз! Известно ли тебе, что Тамарочка — твоя копия? Рот, подбородок, лоб. А глаза! Об этом ты должен знать… Евгений Викторович человек с умом, он поймет все. И только общественное положение может сдержать его…

Мухтаров, опираясь обеими руками о стол, медленно поднимался с кресла. Вдруг вспомнил, что он в одной рубахе, да и то без галстука. Он посмотрел на пиджак, небрежно брошенный на подоконник.

— Что касается возражений, пожалуйста: в тот же список внесен и Преображенский… — произнесла Любовь Прохоровна.

— Ну и что же? — спросил Мухтаров, охваченный тревогой. И он выпрямился, как отпущенная пружина. В его глазах блеснул огонь. — Но ведь он ваш родственник, ваши телефонограммы проходят через его руки, он протеже вашего мужа! Можно было думать, что это вам тоже будет приятно… К тому же… инженер с дарованием.

— Извините меня, Саид-Али. Я втесалась, как говорят, «в калашный ряд»… Теперь я уже все сказала, зачем пришла к вам. До свидания. А Преображенский недостоин быть в этом списке, прошу поверить в искренность матери вашей дочери. Он — муж моей сестры, моей благодетельницы в тяжелую пору юности. Но и это не мешает мне предупредить…

Она порывисто подала ему руку и вырвала ее так поспешно, будто испугалась мужественного пожатия руки Мухтарова. Повернулась и быстро пошла к двери.

В это время открылась дверь. В нее заглянул Ахмет-бай, постоянный курьер и швейцар Саида, и доложил:

— Срочно просит разрешения зайти к вам начальник ГПУ.

— Просите, — машинально промолвил Саид, выходя из-за стола. В двери уже показался великан латыш Август Штейн.

— Як тебе, товарищ Мухтаров, по важному делу! Что это наша гордость намаджанская к тебе в кабинет зачастила? — шутя спросил он.

— Пустяки. Современная Помпадур… Решила проветриться женщина.

— Да-а… Женщина со вкусом. Дело такое: этой ночью у вас там, возле конторы Синявина, нашли убитого молодого дехканина — какого-то муллу. Очень загадочное убийство, если принять во внимание, что перед этим он разговаривал со своим учителем в больнице и довольно-таки горячо спорил с переводчиком в строительной конторе. Переводчик сам отыскал муллу после его посещения больного. Это — первое. А второе: твой начстрой Преображенский сообщил мне, что часть приезжих рабочих отказалась переехать работать на туннельный участок, поскольку ты отказался уплатить подъемные.

— Да. И я приказал отправить их домой. Преображенский, очевидно, именно об этом хотел проинформировать тебя?

— Возможно… — Штейн помолчал какую-то минуту. По этому Саид-Али понял, что начальник ГПУ сказал ему еще не все.

— Говори обо всем сразу, вижу, что ты колеблешься, — ободрил его Мухтаров.

— Да, собственно, это и все. Немного погодя еще кое-что сообщу дополнительно. У нас на строительстве есть какой-то инженер. Аноним, на которого ссылаются враждебные нам иностранные круги…

— Что за круги, откуда у тебя такие сведения? — насторожился Саид-Али.

— Сегодня мы еще поговорим об этом… Может быть, болтовня, ну а если допустить, что это правда… Поговорим…

XXXIV

Каким-то иным, угрожающим и тревожным ветром повеяло в Голодной степи. То ли давало себя знать приближение осени, то ли сказывалось однообразие жизни на строительстве, но сердце сжимало предчувствие какой-то беды.

По дорогам беспрерывно тянулись скрипучие арбы, поднимая высокими колесами столбы пыли. Тяжело было дышать в этом неподвижном воздухе, насыщенном пылью. Дехкане скупо перебрасываются словами со всадником, который, высоко подняв колени, сидит верхом на коне, запряженном в арбу. Иногда проедет обоз на верблюдах в таких же арбах на двух, как у водяной мельницы, колесах.

Возле конторы толпились, перешептываясь между собой, всегда свободные лишние люди. Майли-сайскую контору широким кольцом окружали рабочие. Чтобы укрыться от жгучего солнца, они натягивали на лопаты или же палки тряпки, казахские войлочные шляпы, а чаще всего — свои рубахи.

Такие импровизированные палатки да валявшиеся кое-где опрокинутые вагонетки, торчавшие доски, тачки создавали впечатление, что люди, притаившись, ожидают удара молнии, которая вот-вот блеснет в знойном безоблачном небе.