Рубиновый лес. Дилогия

И я. С недавних пор, когда Мелихор стала притворно скулить, что ей и Маттиоле сделалось слишком тесно на одном камне со мной.

– Осталось ещё три дня, – посчитал Солярис, подложив одну руку под бледную щёку, чтобы наши лица оказались напротив, когда он тоже улёгся на бок. – Сегодня я нашёл драконицу, которая помнит, что несколько сородичей много лет назад проявляли интерес к человеческому сейду и даже привозили в Сердце вёльв.

– И?

– Проблема в том, что эта драконица уже начала каменеть, и первое, что поддалось окаменению, – её язык. Из-за этого не получается разобрать имён…

– Ну да, конечно. А потом Вельгар говорит, что драконам не нужны ни книги, ни письменность, – тяжело вздохнула я. – Какой толк помнить всё на свете, если ты не можешь об этом рассказать?

– Если она знает, то наверняка знает и кто-то ещё. Кочевник и Сильтан улетели в Луг сегодня, чтобы попробовать разузнать что-либо там.

– Кочевник?! С Сильтаном? А я-то думаю, чего в гнезде так тихо стало! И на ужине никто не чавкал. Но кто только додумался отправить их вместе?

– Я конечно. – Солярис смеялся редко, но когда делал это, сердце у меня замирало. Из-за этого было ещё тяжелее говорить о Красном тумане и тайнах, тем более что… – Кстати, Мелихор заметила, что ты часто гуляешь по рынку, словно ищешь там что-то. Руби, если ты вдруг…

– Снова поругался с Бореем? – прервала его на полуслове я, радуясь, что не спросила об этом раньше и сохранила за собой отвлекающий манёвр.

– Что? – Сол растерялся, застигнутый врасплох, но быстро сориентировался. – Как ты узнала? Опять подслушивала?

Я покачала головой и молча ткнула пальцем в его шею: ту плотно облегала повязка из льняной ткани, что прятала бугристый след, оставленный ошейником.

– Ты никогда не стеснялся своего шрама прежде.

– А ты никогда не раскрашивала лицо. – Сол вдруг придвинулся и обхватил мой подбородок агатовыми когтями, заставляя задрать голову. Его глаза светились в темноте, пока очерчивали взглядом все те узоры, которые вывела красными чернилами Мелихор под моими ресницами. – Традиционный раскрас а’ша… Прямо как у меня. Даже догадываюсь, чья это работа. Не хочешь смыть его перед сном?

– Нет, – ответила я, проглатывая зевок. – А что? Хочешь, чтобы смыла?

Солярис поджал губы, задумавшись на несколько секунд.

– Не хочу. Мне нравится, когда ты выглядишь так.

– Как так?

Сол не ответил. Только обвёл подбородком всю меня, включая тунику ирисового цвета из гардероба Маттиолы и мои волосы, расплетённые, но всё ещё сохраняющие волны и изгибы после тугой причёски. Теперь они снова путались с волосами Сола, разбросанные по подушкам и такие длинные, что ими можно было укрыться, как ещё одним одеялом. Однако это ли он имел в виду?

– Ты выглядишь как моя ширен, – прошептал Солярис.

Ткани, мягкие, заскользили меж босых ног и бёдер, когда я приподнялась на локтях. Дома, в башне Сола, всегда пахло старым пергаментом, жжёными фитилями и сухим деревом, но здесь, в его родном гнезде, пахло совсем иначе – только им одним. Мускус и огонь. Фарфоровая грудь с чётко очерченной трапецией и мерцающими чешуйками, уходящими к низу живота, мерно вздымалась, освобождённая от верхней рубашки перед сном. Мне стоило титанических усилий не протянуть руку и не притронуться к нему сразу.

– Тогда почему ты больше не целуешь меня?

«Мужчины теряют дар речи, когда ты теряешь робость», – поучала меня Матти после того, как одурачила очередного хускарла и выпросила у него ключ от ночной кухни. Теперь подобным могла похвалиться и я. Сол мычал что-то нечленораздельное, покрываясь бледными пятнами румянца, будто там, в пещере с вистерией, со мной был вовсе не он. Будто ему хватило решимости лишь на один поцелуй, но не на второй. Это раздражало в той же мере, что и умиляло, ведь кто бы мог подумать… Я смутила Соляриса!

– Как часто ты хочешь, чтобы я тебя целовал? – спросил он, стараясь не смотреть на мои губы и делая вид, что просто издевается надо мной, а не спрашивает всерьёз.

– Так часто, как этого хочешь ты, – ответила я без раздумий.

– А с чего ты решила, что я вообще хочу? Вдруг я не люблю, когда мне слюнявят весь рот и кусаются?

– Тогда тебе придётся привыкнуть.

Сол запнулся, но было поздно – в отличие от него, я не теряла решимости. Наоборот, её стало больше в тот день, когда мои чувства нашли взаимность. Именно поэтому я нависла над Солярисом и поцеловала его, в то время как он остался недвижим и смотрел на меня широко распахнутыми светящимися глазами.

Продолжалось его оцепенение, однако, недолго. С каждой секундой губы Соляриса становились мягче, словно сливочное масло на солнце, а тело расслаблялось и вдавливало меня глубже в пёстрые ткани, когда мы поменялись местами. В этот раз он был на вкус как сахарный тростник, который мы ели вечером на десерт, и этот вкус остался на моём языке даже после того, как я, стянув повязку с его шеи, осторожно поцеловала бледный шрам, а затем перевернулась на другой бок и прижалась к груди Соляриса спиной. Он всегда засыпал именно так: одна его рука покоилась под моей головой, а другая – на животе, прижимая к перине из одеял. Изумрудная серёжка Сола касалась моих волос, а моя – его щеки.

Всё, о чём мне стоило беспокоиться, переставало существовать, когда мы оказывались вместе в этом гнезде. Оттого я проваливалась в сон даже раньше, чем Солярис утыкался мне в затылок и начинал убаюкивающе урчать.

Следующий день я, как и предыдущий, начала с прогулки по рынку. Всего спустя час подходящее зеркало уже лежало в моей мешковатой сумке, перекинутой через плечо, – круглое, с деревянным основанием и достаточного размера, чтобы вместить в себя сразу два отражения. Однако ни олицетворение тайны, ни её разгадку я так и не выбрала даже спустя полдня ходьбы. Пальцы скользили по драгоценным камеям и хрустальным статуэткам, которых продавалось в Соляном районе немерено, но ни за что не цеплялись, как и моё чутьё. Я боялась прогадать: «дары Волчьей Госпоже» ведь наверняка были не просто метафорой. Как подходила к их выбору Хагалаз? Опиралась ли она на предпочтения Волчьей Госпожи, известной своей страстью к животным и растениям? Или опиралась на свою интуицию? На фантазию? На случайность?

– Пшал ворн! – выкрикнула мне голубокожая драконица через прилавок, явно недовольная тем, что я шастаю мимо неё уже десятый раз, трогаю и верчу в руках товар, но ничего не покупаю.

Пристыженная, я поспешила прочь, но в этом районе уже не осталось витрин, которые я не изучила бы придирчиво вдоль и поперёк. Разве что вон та телега, наполненная до краёв свежеиспечёнными яствами и собравшая вокруг себя гурьбу ребятни, истекающей голодной слюной…

Пока я принюхивалась к бубликам из шоколадного теста, немного подгоревшим и точно не навевающим мне никакие ассоциации с Красным туманом, откуда-то с конца переулка донёсся знакомый голос. Точнее, повизгивание. Ещё не успев обернуться, я узнала его – вряд ли кто-то из людей сдержал бы крик, взбираясь в первый раз на дракона. А Маттиолу не в чем было винить и подавно – Вельгар, с которого она слезла на мраморную площадь сразу после приземления, был куда крупнее Сола. С его спины, должно быть, можно было увидеть даже самые далёкие уголки Сердца, настолько высоко вздымались чернильные костяные гребни. Неудивительно, что ноги у Маттиолы сразу подогнулись, как коснулись земли, отчего Вельгар тут же подпёр её спину своей мордой. В благодарность за это она погладила его по носу, прямо между золотыми глазами с вертикальными зрачками.

А вот это было уже интересно…

Конечно, я не собиралась стыдить её за измену собственным принципам («Тебе нужен человек, а не дракон!»), но из любопытства решила понаблюдать, облокотившись о перила мостика, что тянулся над шатрами, где распивали нектарную брагу и играли на звонкой свирели. Отсюда было отлично видно, как Вельгар, обратившись за каменными колоннами и прикрыв наготу плащом, висящим для таких случаев там же, ведёт Матти в сторону гнезда. Они шли неторопливым прогулочным шагом, и Маттиола больше не кричала на Вельгара, как тогда на свадьбе, а лишь без конца улыбалась. Они увлечённо беседовали о чём-то, активно жестикулируя, и рядом с ним, высоким и широкоплечим, Матти напоминала миниатюрную куколку из вишнёвого дерева, какие вытачивал для меня Солярис в детстве. От всего этого моё любопытство лишь разгорелось: каков же брат Соляриса на самом деле, если Маттиола подпустила его так близко, когда прежде не подпускала к себе никого из мужчин?