Рубиновый рассвет. Том I

Но он не сдавался. Чёрный Шов внутри него пульсировал, словно живая нить, сшивающая разрывы плоти и духа. Каждая волна боли подпитывала меридиан, каждый вздох превращался в топливо для восстановления.

«Ещё... ещё...» — мысли Гилена были четкими, несмотря на ад, в котором он находился. — «Жёваный баг, как же я давно этого не испытывал...»

Тем временем алхимик бормотал себе под нос, его голос сливался с шипением кипящих жидкостей.

— Капля кровоцвета... щепотка костей скорбного... и... да, это — пепел падшего серафима...

Он дистиллировал зелье, переливая его в литровый флакон с мутным зеленоватым содержимым. Жидкость пузырилась, меняя оттенки от ядовито-жёлтого до трупно-синего.

— Совершенно. Идеально. — прошептал он, глаза его сверкали как у алхимика, нашедшего философский камень.

Гилен анализировал ситуацию, игнорируя боль, игнорируя жжение в жилах.

«Кровавый Туман… нет, он не спасёт. Инквизиторы подготовились».

Воспоминания о подземелье всплывали перед ним:

Демоны в клетках из пламени — даже бестелесные не могли сбежать. Тени, запертые в цепях — их нематериальная сущность не стала защитой.

«Их ловушки работают на всех уровнях существования. Если я высвобожу Туман… они просто активируют тот артефакт. А тогда...»

Он внутренне усмехнулся, его разум работал холодно, как лезвие.

«Нет. Нужно что-то другое. Что-то… неожиданное».

Реми аккуратно поставил флакон на край стола, его длинные пальцы с желтоватыми ногтями дрожали от возбуждения, оставляя влажные отпечатки на стекле. Зеленоватая жидкость внутри колыхнулась, отражаясь в его глазах — желтых, как гной на солнце.

Он подошел к клетке, его тень легла на Гилена, искажаясь в багровом свете рун. Наклонился, скрипнули суставы, и его дыхание — горячее, прокисшее от перегара эликсиров — окутало пленника.

— А теперь, дорогой гость... — его голос звучал сладко, почти песенно, как колыбельная перед казнью. — ...главное — не двигаться. Я нанесу на тебя немного... особой магии.

Он провел пальцем по воздуху, очерчивая невидимый символ.

— Обещаю, больно не будет.

Пауза. Затем добавил с игривой интонацией, будто делился секретом:

— Ну, если не будешь сопротивляться. А если будешь... — он прищелкнул языком, — ...ну, ты понял.

Его губы растянулись в широкой, неестественной улыбке, обнажая слишком ровные, слишком белые зубы. Глаза блестели — не от жестокости, а от чистого, почти инфантильного восторга, как у ребенка, разрывающего крылья бабочке.

Гилен приподнял голову. Несмотря на то, что его тело все еще сковывали волны боли, голос звучал ровно, лишь слегка напряженно, будто обсуждал погоду:

— Забавно... как смертные становятся беспечными в моменты мнимого превосходства.

Он медленно перевел взгляд на Реми, и в его глазах под темными стеклами вспыхнуло что-то древнее, нечеловеческое — рубиновый отблеск, глубже самой тьмы.

— И как же они удивляются... когда их иллюзии разбиваются. Как тончайший хрусталь.

Реми слушал, не перебивая. Его улыбка на мгновение дрогнула, края губ подрагивали, будто маска дала трещину. Но тут же вернулась — еще шире, еще неестественнее, натянутая до боли.

— Ох, какая жалость... — он покачал головой, изображая сожаление, но глаза его сверкали. — Значит, будет больно.

Он с преувеличенной театральностью вздохнул, отступил от клетки и закрыл флакон, его пальцы замедлились, лаская стекло, будто прощаясь. Затем убрал флакон на полку, где тот встал в ряд с другими — стеклянными гробами для неизвестных кошмаров.

Неспешно, прошелся к другому столу, заваленному бумагами, и уселся там, склонившись над какими-то записями. Его пальцы быстро перебирали страницы, перо скрипело по пергаменту, выписывая символы, что шевелились, как живые. Время от времени он поглядывал на Гилена, но больше не произносил ни слова.

Тишину нарушал только скрип пера, царапающего бумагу. Тихий треск рунного круга, продолжающего свою работу. И ровное дыхание Гилена, не выдававшее боли.

Реми работал с бумагами четыре долгих часа, его сгорбленная фигура казалась еще более жуткой в мерцающем свете магических ламп. Перо в его тонких пальцах скрипело по пожелтевшему пергаменту, оставляя за собой следы чернил, которые иногда пульсировали слабым синим свечением. Время от времени он бросал взгляды на Гилена - не из беспокойства, а скорее как коллекционер, любующийся редким экспонатом.

Когда последняя формула была записана, он аккуратно сложил листы, его движения были почти нежными. Встав, он поправил запачканный реактивами манжет и совершил изящный поклон, как придворный перед королём:

— До завтра, дорогой гость. Надеюсь, ты не заскучаешь без меня.

Его улыбка оставалась сладкой и искренней, будто он оставлял не пленника в кольце пыток, а старого друга у камина. Только расширенные зрачки выдавали истинное возбуждение.

Когда дверь закрылась с мягким щелчком, Гилен позволил себе едва заметный вздох. Его тело, измождённое часами боли, медленно выпрямилось, суставы хрустели, но он упрямо принял позу лотоса.

Черный Шов внутри него пульсировал живой энергией, словно миллионы невидимых игл сшивали разорванную плоть и дух. Каждая капля крови, вырабатываемая Истоком, направлялась в повреждённые меридианы, восстанавливая их с методичной точностью.

Боль, которая должна была сломить, стала топливом. Каждый новый импульс круга превращался в энергию для восстановления.

«Терпение... всего немного времени до отлива...»

Его сознание погрузилось вглубь, отрешившись от жгучего света рун, от запаха горящей плоти, от давящей тишины камеры. Осталось только ждать - и готовиться. В глубине его сущности что-то шевелилось, что-то древнее и неукротимое...

Прутья клетки давили, как свинцовый саван. Воздух был густ от запаха сухой крови, пыли и чего-то металлического — возможно, ржавчины, а может, остатков чьих-то недоделанных заклинаний. В центре этого мрака, на холодном каменном полу, сидел Гилен. Скрестив ноги, словно монах в медитации, он не подавал ни единого признака дискомфорта. Лишь пальцы слегка подрагивали — не от страха, а от постоянного, назойливого жжения рун, будто выжигающих его плоть изнутри. Но он не шевелился. Даже дыхание оставалось ровным, почти незаметным, будто он и вправду спал.