Рудники Эхнатона

Или не ввалится. Всё зависит от того, насколько быстро они смогут пройти мимо него, по коридору мимо его кабинета, в сторону медицинского и исследовательского секторов, где бунтовщики, очевидно, жаждут поживиться спиртом, запасами изъятого «отбалденца», наркосодержащими препаратами, а заодно и девочками-лаборантками…

Мицуи глянул на индикатор зарядов снятого с тела Синтии автомата. Шесть выстрелов. Негусто. Бунтовщиков как минимум в десять раз больше. А это значит, что основная работа ляжет на другое оружие…

Он обошёл свой огромный стол и стал лицом к стене, где на полке, на узорчатой старинной подставке «катана-какэ», затаившись в глубине скромных чёрных лакированных ножен, блистала яростью предков сталь самурайского меча вакидзаси.

…Мицуи, действительно, был потомком древнего самурая. Но это — лишь часть семейной легенды… Вся же правда была в том, что тот самурай был ронином. Он не погиб, защищая своего господина, и не убил себя после. Он остался жить. И лишь так у него появились потомки, лишь благодаря беспринципности давнего предка существовал сам Акио. Эта тайна довлела над его родом многие поколения, и не было шанса избавиться от этого пятна, не было достойного выхода наподобие того, что нашли те легендарные «сорок семь», что навечно остались в людской памяти…

В первую очередь эта история была для него лишь красивой сказкой — будучи человеком предельно рациональным, он не особо-то верил в то, что существовали законы, согласно которым воин, лишившийся предводителя, должен был покончить с собой, а если и существовали… Что ж — тем больше у него поводов гордиться своим предком, способным пойти против системы, как шёл сейчас он сам…

Но всё же семейная легенда задевала какие-то потайные струны в его душе, и сейчас он чувствовал родство и с тем, кто отринул общественные условности, показав, что считает себя не вещью, а личностью, и с тем, кто подорвал себя, выказывая презрение врагам, а также с тем, кто был сейчас всего лишь в десятках километров от него, кто вновь, как в старину, отшвырнул прочь поводок навязанных ему кодексов, отважившись навязать обществу свою игру…

Все эти полулегендарные персонажи были в какой-то степени частью его самого — и пусть сейчас никто не смотрит на деяния его предтеч, пусть даже сама страна, где они жили, сражались и умирали, канула во тьму истории — в его жилах течёт всё та же кровь, и голоса предков требуют, чтобы он смыл грязь с их имен, прославив своё собственное.

Он торжественно слегка выдвинул меч из объятий лакового дерева, и в который раз залюбовался на узкое сияющее лезвие — жало смерти, готовое разить врагов. Сегодня древнему металлу суждено вновь, спустя многие сотни лет, отведать свежей крови…

К сожалению, меч был одинок на своей подставке — великолепный когда-то комплект «дай-сё» был неполон. В нём был лишь несколько превышающий стандарты длины, но всё же короткий меч вакидзаси. Выпилы для поддержки основного меча комплекта — катаны — пустовали.

Катана его предка пошла в переплавку вместе со многими не менее бесценными реликвиями, когда император зачитал решение о капитуляции… Враги — тупая солдатня, не видящая истинной красоты древнего оружия — изъяли меч, пользуясь тем, что его хозяин нашёл в себе силы поступить так, как не смог поступить его пра-пра…-прадед — подорвать себя гранатой, где-то на островах вдали от родины, презрительно глядя в глаза тех, кто пришёл пленить его. Лишь чудом его семье удалось сохранить половину комплекта.

Скрипнув зубами, Акио полностью обнажил клинок, вглядываясь в прозрачно-ртутное его сияние. Хорошо бы подготовить меч к битве. Он глянул на соседнюю полку, где в шкатулке красного дерева хранились аксессуары для ухода за мечом — бамбуковые выколотки, специальные масла, а также крайне редкие ныне полировочные пудры и рисовая бумага. К сожалению, на это священнодействие времени уже не осталось…

Поддев лезвие ногтем, Мицуи прислушался к тихому, но столь прекрасному пению боевого металла. Так же пела сейчас его душа — сквозь столько поколений, столько рук прошёл этот меч, и вот, наконец, ему и именно ему выпала великая честь напоить древний клинок кровью, вернуть всё на свои места… Омыть кровью врагов имя своего оступившегося пращура, пройдя путь чести за него… Особой радостью наполняло его сознание, что господином его в этой последней битве будет не несовершенный человек, не безликая корпорация, ни её недостойные рулевые — а он сам, его мудрая копия, достигшая совершенства. Копия, создавшая великолепный план по овладению всем миром.

Впрочем, пора. Враги на подходе…

Мицуи крутнул меч в воздухе, затем убрал его в ножны, пристраивая их на поясе. Меч всё-таки оружие ближнего боя, когда все остальные «аргументы» исчерпаны, а уж вакидзаси, так и вовсе — «оружие последнего шанса». Впрочем, в тесноте помещений короткий клинок вакидзаси, пожалуй, предпочтительнее катаны.

Но первое слово предстоит сказать пулям из автомата Синтии.

Широченный дверной проём приёмной, как обычно, открыт — враги увидят Мицуи, едва он отворит дверь кабинета. Так что придётся вступить в бой с дальней дистанции, подобно древним воинам, выпускающим стрелы на сближении…

Переключив предохранитель на одиночные, Мицуи быстро продышался, насыщая кровь кислородом и разгоняя сердце, а затем, уверенно распахнув дверь, с воинственным кличем устремился через приёмную в сторону мародёров, на бегу оценивая количество и вооружение противника.

Много. Минимум два десятка, заполонили весь холл, а из-за поворота коридора слышны ещё голоса. Целая орда, все чумазые, расхлябанные. В руках — огромные самопальные ножи, у кого-то обрывки цепей, у кого-то обрезки труб… Что, не ожидали встретить кого-то помимо невооруженных девушек? Впрочем, нет — у одного пистолет, видимо, ублюдки завалили шахтного копа… С него и начнём.

Выстрел! Голова бунтовщика разлетается кровавыми брызгами, его ведет вправо от двери, прочь из зоны видимости. Выстрел! Второй из оказавшихся у двери дельт дёргается, но уже не успевает схватиться за простреленное плечо — третий выстрел пробивает его грудь. Выстрел! Промах…

Выскочив в просторный холл перед приёмной, Мицуи бросил быстрый взгляд направо. Так и есть, на пистолет уже нашёлся охотник — очередной отщепенец, присев, вырывает ствол из мёртвых пальцев. Выстрел! Выстрел! Врага откидывает назад, пистолет в его руке описывает дугу и, вырвавшись, улетает вдаль по коридору.

Мицуи же, развернувшись влево от двери, швыряет опустошённый автомат в лицо очередному чумазому, замершему, раскрыв рот, метрах в трёх от него. Тот смотрит на полет оружия, не понимая, уклониться ли ему или попытаться его поймать, а Мицуи уже выхватил клинок из ножен, и, сделав три стремительных шага, столь быстрых, что очертания его фигуры смазались в глазах нападавших, провёл стремительный выпад — тычок «цуки», не забыв повернуть клинок плашмя, чтобы тот свободнее проник меж ребер. Затем, ни на миг не задерживаясь, столь же молниеносно он отдёрнул меч, одновременно поднимая его и разворачивая корпус навстречу очередному противнику. Рубанул косым ударом «кэса-гири», отшагивая назад — тело врага всё ещё распадается по линии рассечения, а Мицуи, продолжая всё то же движение, уже шагнул к дельте правее, и, вкладывая в выпад дополнительную энергию, подкрутил корпус, позволив лезвию пронестись по горизонтали, рассекая врагу живот.

Прежде, чем ещё трое оказавшихся поблизости бунтовщиков успели пронзить воздух на его месте своим неуклюжим оружием, Мицуи двумя шагами назад выскользнул из зоны поражения, глядя, как всё ещё падают наземь сражённые им противники.

На губах его мелькнула жёсткая полуулыбка — через рукоять оружия в его тело вливалась сокрушающая врагов мощь, а в голове, даруя бесподобную чистоту восприятия, сплелись восходящий по позвоночнику поток тонких энергий и пронзающий макушку нисходящий луч ясности ума. «Небесное озарение»! Он так давно не тренировался, что едва не позабыл это волшебное чувство…