Русская поэзия XIX века. Том 2

ДВЕ СМЕРТИ

(Баллада)

1

Действительный статский советник Курдюк, Дородный, румяный, как солнечный круг, Обедов хороших знаток и ценитель И пола прекрасного страстный любитель, Позавтракав плотно в трактире «Москва» И шубу медвежью надевши, едва На улицу вышел, как скрыть удивленья Не мог. Никогда он такого движенья Не видел, не помнил таких похорон? Как тихое море, с различных сторон Вокруг колесницы толпа тысяч во сто Содвинулась как-то торжественно просто… Отдельными группами шла молодежь С венками лавровыми,- их не сочтешь,- И убраны пышно венки были эти. Смешались мужчины, и дамы, и дети, Печально у многих потуплен был взор, За хором одним новый следовал хор, И весь подвижной погребальный тот клирос От самой Литейной до Знаменской вырос.

2

Действительный статский советник Курдюк, Толпой увлеченный, смотреть стал вокруг На пышный кортеж, на толпу вокруг гроба, И думал: «Конечно, большая особа Скончалась, вельможа помре, крупный чин, А иначе не было б вовсе причин В столице его хоронить так парадно… Однако… однако тут что-то неладно,- Курдюк с беспокойством раздумывать стал.- Я сам в крупном чине, я сам генерал, Различных особ хоронил я немало И знаю, что так на Руси генерала Нельзя, невозможно никак погребать. Во-первых, регалий нигде не видать, А их для парада,- они не игрушки,- Всегда до кладбища несут на подушке; Затем нет мундиров, чиновных фигур; Толпа либеральна на вид чересчур, И слишком уж много в ней «длинноволосых»: Сюда пять-шесть тысяч, не меньше, сошлось их… Притом полицейских не видно почти, Хотя образцовый порядок в пути Народ соблюдает… Теряюсь в догадках! Приходится век доживать при порядках Таких, что идет кругом вся голова. Бывало, два-три человека едва Сойдутся случайно,- глядь, бог весть откуда Является чин полицейский, как чудо, А нынче посмотришь… Однако кого б Спросить; в Лавру, что ли, несут этот гроб? И кто был покойник: почтенье внушая Такое, он, верно, особа большая…»

3

«Позвольте спросить,- оглянувшись вокруг, Действительный статский советник Курдюк Спросил одного господина в еноте.- Кого хоронить, господа, вы идете?» «Кого? – с изумленьем заметил енот, Невольно свой шаг замедляя.- Идет За гробом почти целый город, и вдруг вы (Курдюк стал красней кумача или клюквы) С вопросом подобным!…» – «За этот вопрос Прошу извиненья,- но умер-то кто-с?» «Не знаете разве? Известный писатель». «Писатель, и только,- что слышу, создатель! Подобный кортеж… цугом шесть лошадей…» «Покойник был автором «Бедных людей» И «Мертвого дома»… Вам этого мало?» «Простите, я думал, везут генерала Иль знатного барина, что ли,- а он…» «А он был бедняк, и чинов всех лишен, И выдержал каторгу даже в Сибири, Но чтут его память в читающем мире, И имя его, хоть кого ни спроси, Известно повсюду у нас на Руси И лишь незнакомо безграмотным людям, Которых за то и винить мы не будем…»

4

Курдюк не дослушал его до конца. Курдюк то горел, то бледней мертвеца От мыслей, бушующих в нем, становился; Курдюк поскакал и дорогой крепился; Когда же завидел квартиры порог, В дверях оборвал он мгновенно звонок, Рванул ручку двери, и ахнула громко, Всплеснувши руками, его экономка; Но, сбросивши шубу с себя и сюртук, Действительный статский советник Курдюк Дал полную волю проклятьям и гневу, Смутив экономку, почтенную деву, Потоком ругательств отборных таких, Что немка застыла, услышавши их. Та дева из Риги, лет за сорок с лишком, Хотя к генеральским капризам и вспышкам Давно попривыкла, робка по натуре, Но все ж не слыхала она такой бури. Курдюк же ревел, словно раненый: «Как? Писака какой-нибудь… нищий… голяк (Он тут оборвал у сорочки весь ворот) Такой удостоился чести! Весь город За гробом его нес хоругви, венки!… Что власти смотрели? Мои кулаки Сжимались все время при этом скандале… О, если бы волю… сегодня… мне дали, То я…» Тут упал как подкошенный вдруг Действительный статский советник Курдюк, И – был генерал оскорблен очень тяжко – Хватил его насмерть в то утро кондрашка, И доктор, взглянувши на казус такой, Ушел, безнадежно махнувши рукой.

5

Прошло трое суток. По грязной дороге На Волково двигались крытые дроги, На них возвышался глазетовый гроб, За гробом, нахмуривши низкий свой лоб, Плелась экономка, с ней две-три старушки; Несли ордена на обычной подушке, А сзади шла кучка знакомых, родных,- Покойник едва ли узнал бы иных, Отставши от многих родных и знакомых: Путейский полковник, что выпить не промах И ради поминок покушать, кадет, Чиновник из банка – партнер и сосед Умершего, писарь, какая-то полька, Курьер да племянник с супругой – и только. И если бы мог оглянуться вокруг Действительный статский советник Курдюк, Слегка приподняв над собой крышку гроба, Такая б проснулась в нем дикая злоба, Увидя своих провожатых, что вновь Застыла б слегка забродившая кровь, И, выбранив эту компанию зычно, С досады, наверно б, он умер вторично.

<1881>

КОРОЛЬ И ШУТ

Король негодует, то взад, то вперед По зале пустынной шагая; Как раненый зверь, он и мечет и рвет, Суровые брови сдвигая. Король негодует: «Что день, то беда! Отвсюду зловещие вести. Везде лихоимство, лесть, подкуп, вражда, Ни в ком нет ни правды, ни чести… Поджоги, убийства, разврат, грабежи, Иуда сидит на Иуде…» Король обратился к шуту: «О, скажи Куда делись честные люди?» И шут засмеялся: «Ах, ты чудодей! Очистив весь край понемногу, Ты в ссылку отправил всех честных людей И – сам поднимаешь тревогу!»

<1882>

N N

Он знает, где зимуют раки, Как кошки, видит все во мраке И, чуя носом капитал, Пришел, увидел и украл.

<1887>

<В. П. БУРЕНИНУ>

По Невскому бежит собака, За ней Буренин, тих и мил… Городовой, смотри, однако, Чтоб он ее не укусил!

<Неизв. годы>

В. БОГДАНОВ

ДУБИНУШКА

Много песен слыхал я в родной стороне, Как их с горя, как с радости пели, Но одна только песнь в память врезалась мне, Это – песня рабочей артели: «Ухни, дубинушка, ухни! Ухни, березова, ухни! Ух!…» За работой толпа, не под силу ей труд, Ноет грудь, ломит шею и спину… Но вздохнут бедняки, пот с лица оботрут И, кряхтя, запевают дубину; «Ухни, дубинушка, ухни! Ухни, березова, ухни! Ух!…» Англичанин-хитрец, чтоб работе помочь, Вымышлял за машиной машину; Ухитрились и мы: чуть пришлося невмочь, Вспоминаем родную дубину: «Ухни, дубинушка, ухни! Ухни, березова, ухни! Ух!…» Да, дубинка, в тебя, видно, вера сильна, Что творят по тебе так поминки; Где работа дружней и усердней нужна, Там у нас, знать, нельзя без дубинки: «Ухни, дубинушка, ухни! Ухни, березова, ухни! Ух!…» Эта песня у нас уж сложилась давно; Петр с дубинкой ходил на работу, Чтоб дружней прорубалось в Европу окно И гремело по финскому флоту: «Ухни, дубинушка, ухни! Ухни, березова, ухни! Ух!…» Прорубили окно… Да, могуч был напор Бессознательной силы… Все стали Эту силу ценить и бояться с тех пор… Наши ж деды одно напевали: «Ухни, дубинушка, ухни! Ухни, березова, ухни! Ух!…» И от дедов к отцам, от отцов к сыновьям Эта песня пошла по наследству; Чуть на лад что нейдет, так к дубинушке Прибегаем, как к верному средству: «Ухни, дубинушка, ухни! Ухни, березова, ухни! Ух!…» Эх, когда б эту песню допеть поскорей! Без дубины чтоб спорилось дело И при тяжком труде утомленных людей Монотонно б у нас не гудело: «Ухни, дубинушка, ухни! Ухни, березова, ухни! Ух!…»

<1865>

П. ВЕЙНБЕРГ

* * *

Он был титулярный советник, Она – генеральская дочь; Он робко в любви объяснился, Она прогнала его прочь. Пошел титулярный советник И пьянствовал с горя всю ночь, И в винном тумане носилась Пред ним генеральская дочь.

<1859>

Л. ПАЛЬМИН

REQUIEM

Не плачьте над трупами павших борцов, Погибших с оружьем в руках, Не пойте над ними надгробных стихов, Слезой не скверните их прах! Не нужно ни гимнов, ни слез мертвецам, Отдайте им лучший почет: Шагайте без страха по мертвым телам, Несите их знамя вперед! С врагом их, под знаменем тех же идей, Ведите их бой до конца! Нет почести лучшей, нет тризны святей Для тени достойной борца!

<1865>

А. ЖЕМЧУЖНИКОВ

* * *

О, скоро ль минет это время, Весь этот нравственный хаос, Где прочность убеждений – бремя, Где подвиг доблести – донос; Где после свалки безобразной, Которой кончилась борьба, Не отличишь в толпе бессвязной Ни чистой личности от грязной, Ни вольнодумца от раба; Где быта старого оковы Уже поржавели на нас, А светоч, путь искавший новый, Чуть озарив его, погас; Где то, что прежде создавала Живая мысль, идет пока, Как бы снаряд, идущий вяло И силой прежнего толчка; Где стыд и совесть убаюкать Мы все желаем чем-нибудь И только б нам ладонью стукать В «патриотическую» грудь!…