Русская поэзия XIX века. Том 2

<1867 >

Л. ТРЕФОЛЕВ

ПЕСНЯ О КАМАРИНСКОМ МУЖИКЕ

Ах ты, милый друг, камаринский мужик,

Ты зачем, скажи, по улице бежишь?

Народная песня

1

Как на улице Варваринской Спит Касьян, мужик камаринский. Борода его всклокочена И дешевкою подмочена; Свежей крови струйки алые Покрывают щеки впалые. Ах ты, милый друг, голубчик мой, Касьян! Ты сегодня именинник, значит – пьян. Двадцать девять дней бывает в феврале, В день последний спят Касьяны на земле. В этот день для них зеленое вино Уж особенно пьяно, пьяно, пьяно. Февраля двадцать девятого Целый штоф вина проклятого Влил Касьян в утробу грешную, Позабыл жену сердешную И своих родимых деточек, Близнецов двух, малолеточек. Заломивши лихо шапку набекрень, Он отправился к куме своей в курень. Там кума его калачики пекла; Баба добрая, румяна и бела, Испекла ему калачик горячо И уважила… еще, еще, еще.

2

В это время, за лучиною, С бесконечною кручиною Дремлет-спит жена Касьянова, Вспоминая мужа пьяного: «Пресвятая богородица! Где злодей мой хороводится?» Бабе снится, что в веселом кабаке Пьяный муж ее несется в трепаке, То прискочит, то согнется в три дуги, Истоптал свои смазные сапоги, И руками, и плечами шевелит… А гармоника пилит, пилит, пилит. Продолжается видение: Вот приходят в заведение Гости, старые приказные, Отставные, безобразные, Красноносые алтынники,- Все Касьяны-именинники. Пуще прежнего веселье и содом. Разгулялся, расплясался пьяный дом. Говорит Касьян, схватившись за бока, «А послушай ты, приказная строка, У меня бренчат за пазухой гроши: Награжу тебя… Пляши, пляши, пляши!»

3

Осерчало благородие: «Ах ты, хамово отродие! За такое поношение На тебя подам прошение. Накладу еще в потылицу! Целовальник, дай чернильницу!» Продолжается все тот же вещий сон: Вот явился у чиновных у персон Лист бумаги с государственным орлом. Перед ним Касьян в испуге бьет челом, А обиженный куражится, кричит И прошение строчит, строчит, строчит. «Просит… имя и фамилия… Надо мной чинил насилия Непотребные, свирепые, И гласил слова нелепые: Звал строкой, противно званию… Подлежит сие к поданию…» Крепко спит-храпит Касьянова жена. Видит баба, в вещий сон погружена, Что мужик ее хоть пьян, а не дурак, К двери пятится сторонкою, как рак, Не замеченный чиновником-врагом, И – опять к куме бегом, бегом, бегом.

4

У кумы же печка топится, И кума спешит, торопится, Чтобы трезвые и пьяные Калачи ее румяные Покупали, не торгуяся, На калачницу любуяся. Эко горе, эко горюшко, хоть плачь! Подгорел совсем у кумушки калач. Сам Касьян был в этом горе виноват: Он к куме своей явился невпопад, Он застал с дружком изменницу-куму, Потому что, потому что, потому… «Ах ты, кумушка-разлапушка, А зачем с тобой Потапушка? Всех людей считая братцами, Ты не справилась со святцами. Для Потапа-безобразника Нынче вовсе нету праздника!» Молодецки засучивши рукава, Говорит Потап обидные слова: «Именинника поздравить мы не прочь, А куму мою напрасно не порочь!» А кума кричит: «Ударь его, ударь! Засвети ему фонарь, фонарь, фонарь!»

5

Темной тучей небо хмурится. Вся покрыта снегом улица; А на улице Варваринской Спит… мертвец, мужик камаринский, И, идя из храма божия, Ухмыляются прохожие. Но нашелся наконец из них один, Добродетельный, почтенный господин,- На Касьяна сердобольно посмотрел: «Вишь, налопался до чертиков, пострел!» И потыкал нежно тросточкой его: «Да уж он совсем… того, того, того!» Два лица официальные На носилки погребальные Положили именинника. Из кармана два полтинника Вдруг со звоном покатилися И… сквозь землю провалилися. Засияло у хожалых «рождество»: Им понравилось такое колдовство, И с носилками идут они смелей, Будет им ужо на водку и елей; Марта первого придут они домой, Прогулявши ночь… с кумой, с кумой, с кумой.

И. СУРИКОВ

РЯБИНА

«Что шумишь, качаясь, Тонкая рябина, Низко наклоняясь Головою к тыну?» «С ветром речь веду я О своей невзгоде, Что одна расту я В этом огороде. Грустно, сиротинка, Я стою, качаюсь, Что к земле былинка, К тыну нагибаюсь. Там, за тыном, в поле, Над рекой глубокой, На просторе, в воле, Дуб растет высокий. Как бы я желала К дубу перебраться; Я б тогда не стала Гнуться да качаться. Близко бы ветвями Я к нему прижалась И с его листами День и ночь шепталась. Нет, нельзя рябинке К дубу перебраться! Знать, мне, сиротинке, Век одной качаться».

<1864>

В СТЕПИ

Кони мчат-несут, Степь все вдаль бежит; Вьюга снежная На степи гудит. Снег да снег кругом; Сердце грусть берет; Про моздокскую Степь ямщик поет… Как простор степной Широко-велик; Как в степи глухой Умирал ямщик; Как в последний свой Передсмертный час Он товарищу Отдавал приказ: «Вижу, смерть меня Здесь, в степи, сразит,- Не попомни, друг, Злых моих обид. Злых моих обид, Да и глупостей, Неразумных слов, Прежней грубости. Схорони меня Здесь, в степи глухой; Вороных коней Отведи домой. Отведи домой, Сдай их батюшке; Отнеси поклон Старой матушке. Молодой жене Ты скажи, друг мой, Чтоб меня она Не ждала домой… Кстати, ей еще Не забудь сказать: Тяжело вдовой Мне ее кидать! Передай словцо Ей прощальное И отдай кольцо Обручальное. Пусть о мне она Не печалится; С тем, кто по сердцу, Обвенчается!» Замолчал ямщик, Слеза катится… А в степи глухой Вьюга плачется. Голосит она, В степи стон стоит, Та же песня в ней Ямщика звучит; «Как простор степной Широко-велик; Как в степи глухой Умирал ямщик»,

<1865>

ДЕТСТВО

Вот моя деревня; Вот мой дом родной; Вот качусь я в санках По горе крутой; Вот свернулись санки, И я на бок – хлоп! Кубарем качуся Под гору, в сугроб. И друзья-мальчишки, Стоя надо мной, Весело хохочут Над моей бедой. Все лицо и руки Залепил мне снег… Мне в сугробе горе, А ребятам смех! Но меж тем уж село Солнышко давно; Поднялася вьюга, На небе темно. Весь ты перезябнешь,- Руки не согнешь,- И домой тихонько, Нехотя бредешь. Ветхую шубенку Скинешь с плеч долой; Заберешься на печь К бабушке седой. И сидишь, ни слова… Тихо все кругом; Только слышишь: воет Вьюга за окном. В уголке, согнувшись, Лапти дед плетет; Матушка за прялкой Молча лен прядет. Избу освещает Огонек светца; Зимний вечер длится, Длится без конца… И начну у бабки Сказки я просить; И начнет мне бабка Сказку говорить: Как Иван-царевич Птицу-жар поймал, Как ему невесту Серый волк достал. Слушаю я сказку – Сердце так и мрет; А в трубе сердито Ветер злой поет. Я прижмусь к старушке… Тихо речь журчит, И глаза мне крепко Сладкий сон смежит. И во сне мне снятся Чудные края. И Иван-царевич - Это будто я. Вот передо мною Чудный сад цветет; В том саду большое Дерево растет. Золотая клетка На сучке висит; В этой клетке птица, Точно жар, горит; Прыгает в той клетке, Весело поет, Ярким, чудным светом Сад весь обдает. Вот я к ней подкрался И за клетку – хвать! И хотел из сада С птицею бежать. Но не тут-то было! Поднялся шум, звон; Набежала стража В сад со всех сторон. Руки мне скрутили И ведут меня… И, дрожа от страха, Просыпаюсь я. Уж в избу, в окошко, Солнышко глядит; Пред иконой бабка Молится, стоит. Весело текли вы, Детские года! Вас не омрачали Горе и беда.

<1865 или 1866>

* * *

Где ты, моя юность? Где ты, моя сила?… Горькая кручина Грудь мою сдавила. Голове поникшей Тяжело подняться; Думы в ней, как тучи Черные, роятся; И сквозь эти тучи Солнце не проблещет; Сердце, точно голубь Раненый, трепещет. Эх, судьба-злодейка! Ты меня сгубила; В мрачный, тесный угол Злой нуждой забила.

<1866>

* * *

Сиротой я росла, Как былинка в поле; Моя молодость шла У других в неволе. Я с тринадцати лет По людям ходила: Где качала детей, Где коров доила. Светлой радости я, Ласки не видала: Износилась моя Красота, увяла. Износили ее Горе да неволя: Знать, такая моя Уродилась доля. Уродилась я Девушкой красивой: Да не дал только бог Доли мне счастливой. Птичка в темном саду Песни распевает, И волчица в лесу Весело играет. Есть у птички гнездо, У волчицы дети - У меня ж ничего, Никого на свете. Ох, бедна я, бедна, Плохо я одета,- Никто замуж меня И не взял за это! Эх ты, доля моя, Доля-сиротинка! Что полынь ты трава, Горькая осинка!

<1867>

* * *

Не проси от меня Светлых песен любви; Грустны песни мои, Как осенние дни! Звуки их – шум дождя, За окном ветра вой; То рыданья души, Стоны груди больной.

<1868 или 1869>

НА БЕРЕГУ