Русские не сдаются!

Уже через минут десять сержант подтвердил мои догадки, что противника можно было бить.

— Бей! — приказал я.

— Бах! — прогремело орудие, пуская в полет увесистое ядро.

Мы выигрывали в дальности еще и потому, что находились на верхней палубе, так что ядро, не задев врага, ушло в сторону и с перелетом.

— Заряжай! — выкрикнул я, а рядом материализовался Спиридонов.

— Дозвольте, господин унтер-лейтенант, мне наводить орудия. Морских канониров научают по-особому. Тут своя сноровка нужна, — попросился Григорий Андреевич.

Отказывать не было смысла. В моем отряде артиллеристов не было. Так, знали, как заряжать да в какую сторону стрелять.

— Бах! — прозвучал выстрел, и я увидел в подзорную трубу, как ядро устремилось к парусам вражеского вымпела.

— Есть! Паруса подбили. Было бы ядро каленым, так и сожгли бы. Но и так ход супостат потеряет, — обрадовался мичман.

— Фрегат «Россия» разворачивается! Носом к нам! — прокричал впередсмотрящий.

На нашем фрегате вновь началось ликование, как будто мы уже выиграли войну. Впрочем, два фрегата — не один, уже могут почти на равных бодаться с линейным кораблем.

— Бах! — в третий раз прозвучал от нас выстрел, одновременно выпустили ядра и три мортиры.

— Есть! Есть попадание! — выкрикнул я.

Ядро из моей пушки ударило по нижней палубе вражеского корабля. И, как видно, без людских потерь лягушатники не обошлись. Да, чтобы потопить такой большой корабль, как наш преследователь, нужно может пару десятков подобных попаданий. Но я рад был и этому, тем более, когда противник еще не имеет возможности отвечать.

— Француз разворачивается! «Россия» подходит к нам! — кричала уже вся команда на нашем фрегате, может, только за редким исключением.

Уже через час было получено приглашение на «Россию», причем с формулировкой «все причастные». Вот она, минута славы. Сейчас меня и других будут чествовать. Ну как же? Такое великое дело сделали. Фрегат «Митава» не только не сдался, но и вышел победителем из боя. А французского десанта полегло при неудачном для противника абордаже, так и под сотню, наверное.

Так что я спешно, как мог, привел себя в порядок, с трудом вспомнив куда я бросил такую ненужную вещь, свой парик, и в числе других, считая и Лаптева со Спиридоновым, отправился получать порцию похвалы.

* * *

Капитан Шторм «вернулся» в себя внезапно. Сознание рывком заняло свое место, а мозг начал работать. Датчанин пришел в ужас от того, что произошло. Война с Францией? Нет, то, что именно против французов действовал русский флот, есть факт. И против французов отправлялся флот. Но Шторм рассчитывал, что не придется воевать вовсе. Чего там… Все на это надеялись.

Датчанин, когда поступал на русскую службу, был уверен, что если и придется воевать, то против османов или персов. И был готов именно к этому. Но драться с Францией, у которой на данный момент один из сильнейших европейских флотов? Особенно после последней англо-голландской войны, когда обе стороны повыдергивали друг другу немало перьев?

Так что воевать Шторм не хотел вовсе.

— Hvem besluttede at angribe det franske skib? [датск. кто принял решение идти в атаку на французский корабль?] — кричал разъяренный капитан Никлас Шторм.

— Ундер-лейтенант Сопотов арестован, ваше высокоблагородие! — быстро отчитался лейтенант, как только мичман перевел суть криков датского капитана.

Последовала еще череда ругательств и угроз со стороны капитана, мичман не все уловил, а потому перевел приблизительно:

— Они требуют узнать, почему «Митава» воевала, и лично поговорить с капитаном Пьером Дефремери.

Через полчаса перекличек с фрегатом «Митава» стало понятно, что произошло. А еще через полчаса некоторые офицеры с «Митавы» уже были на фрегате «Россия». Их вызвал Никлас Шторм с такой формулировкой, что можно было подумать и о награждении.

— Арестовать. Запереть. Бить! — приказал датский капитан, едва четверо офицеров переправились с «Митавы» на «Россию».

И эти слова, как и другие — «казнь» и «высечь» — Шторм знал по-русски и даже произносил без акцента. Бить офицеров? Не должно быть такого приказа. Не положено это на флоте. Но гвардейский унтер-лейтенант с «Митавы» смотрел на Никласа Шторма столь вызывающе, без пиетета, что датчанин вновь стал впадать в неистовство. Раньше по два приступа за день с ним еще не водилось. И, чувствуя это, Шторм был готов даже и казнить бунтарей [По морским законам, какими бы мотивами ни руководствовались те, кто ослушался приказа капитана, они должны быть осуждены и наказаны (вплоть до казни)].

Глава 5

Глава 5

Если вы измеряете свой успех мерой чужих похвал и порицаний, ваша тревога будет бесконечной — Лао-Цзы

Балтийское море. Район Данцига

27 мая 1734 года

Адмирал Гордон читал присланную от капитана Никласа Шторма реляцию. Читал и был в замешательстве — как именно со всем этим поступить? «Судить нельзя помиловать» — вот над чем размышлял адмирал, не понимая, где нужно расставить знаки препинания. Впрочем, Гордон очень скверно писал по-русски, почти этого и не делал. Да и Михайло Ломоносов еще не издал свою «Грамматику», так что специалиста по запятым в империи не было.

Более всего Гордон думал о том, чтобы не оказаться будь в каких интригах при дворе. Финансирование на флот в последнее время идет справно. Из более чем миллиона рублей в год, что тратится на поддержание флота, как и на строительство новых кораблей, всегда можно чуточку отщипнуть, на том и жить. А тут еще флот вышел в море… Дойти бы хоть куда.

Так что не хотелось огласки Томасу Гордону, тишины и молитвы он желал. И не боя, а лишь просил у Бога, дабы не потерять флот при переходах. А то, что случилось с фрегатом Митава, нельзя утаить, государыня точно узнает.

— Вызовите ко мне контр-адмирала Синявина! — выкрикнул из своей каюты адмирал Томас Гордон.

Шотландец улыбнулся своим мыслям. Принятое решение показалось элегантным. Правда, в голову пришло сразу же сравнение с Понтием Пилатом, прокуратором Иудеи, который допустил распятие Христа. Этот римский деятель решил «умыть руки» и переложить груз ответственности на фарисеев. Так и Гордон перекладывал груз ответственности за принятие решения на контр-адмирала Синявина.

— Тот гвардеец и младшие чины фрегата «Митава» — не Иисус Христос с апостолами, — сам себе сказал Томас Гордон, окончательно убедившись в своей правоте.

В конце концов можно ведь перепоручить принятие решение и армейским, это если выставлять того гвардейца, что бунт возглавил за главного виновника.

— Сэмюэль! — выкрикнул Гордон своего секретаря.

В каюту вошёл молодой человек в идеальном красном платье и в сером парике.

— Синявина призови ко мне! — распорядился командующий русским флотом.

— Сэр, контр-адмирал Синявин пребывает на своём корабле «Святой Александр», — доложил личный секретарь адмирала Сэмюэль Прайд.