Русский романтизм
Шрифт:
к сравнению с экзотическими растениями — с лотосом, с паль-
мой (Жукова, т. I, стр. 149; Загоскин, „Искуситель", стр. 160),
с миртом: „тонкий и высокий стан" героини „Постоялого двора"
Степанова, „стройный и гибкий, как мирт" (стр. 45); с кипа-
рисом— стан у одной из героинь Ган „высок и строен, но
никто не вздумал бы уподобить ее гордой пальме, — нет, то был
скорее
шенным опоры, печально клонился к земле". („Номерованная
ложа", стр. 395).
Наконец, в сравнениях своих рассматриваемые писатели
вспоминают не раз животный мир. Красавица уподобляется
в своей легкости и воздушности бабочке (Загоскин, „Иску-
ситель", стр. 62 — 63). Походка героини, легкая и плавная,
вызывает сравнение с серной (Степанов, „Постоялый двор",
ч. IV, стр. 94), с ланью (Пушкин), с пантерой, с ласточкой
(Степанов, „Постоялый двор", ч. 4, стр. 94), с лебедем (Пушкин,
Ган, стр. 428). Шея героини сравнивается тоже с шеей лебедя
(Тимофеев, „Преступление", ч. III, стр. 279; Лажечников, „Ле-
дяной дом", ч. III, стр. 103; Греч „Черная женщина", ч. II,
стр. 249).
В рассмотренных красочных живописных сравнениях две
отличительные черты: 1) они носят часто характер „постоян-
ных", так как отдельные элементы женской внешности сравни-
ваются обычно с одним и тем же предметом, причем выра-
батывается клише: ресницы—стрелы, волосы, как смоль,
зубы — жемчуг, шея—лебединая, глаза, как драгоценные камни
и т. д.; 2) они сплошь да рядом являются „уводящими",
так как отличительные свойство их заключается в отвлечении
читателя в сторону от описания того, что сравнивается,
к описанию того, с чем сравнивается (такие сравнения свой-
ственны вообще романтизму). Например, сравнив румянец
героини с яблоком, Ган подробно описывает малейшие оттенки
яблока: „Видали ли вы в садах Украины спелое наливное
яблоко? Всмотритесь в его сторону, обращенную к солнцу:
как под нежной кожицей рассыпаны коралловые крупинки,
как играет в них жизнь розовая, чистая, воздушная, жизнь
1361
утренней зари и облаков великолепного заката. Таковы были
и щеки Утбалы" (стр. 67). Или у Сенковского героиня выз-
вала сравнение с розой, которую он подробно и описывает:
она „раскрылась ночью и при первых лучах солнца лелеет
на. своих нежных листочках две крупные капли росы, в кото-
рых играет юный свет утра, упоенного девственным ее запа-
хом" (т. III, стр. 258). Любит уводящие сравнения Гоголь:
говоря о щеках и бровях казачки, он сравнивает их с маком
и черными шнурочками, которые подробно характеризует;
овал лица девушки сравнивает он с яйцом, которому посвя-
щает детальное описание („Мертвые души").
Легко заметить, что, живописуя внешность, писатели
30-х годов следуют в красках портрета некоторому опреде-<
ленному шаблону"*). Они имеют готовые раскрашенное клише,
маски с волосами цвета смолы или золота, с глазами-сапфи-
рами, агатами, ресницами-стрелами, зубами-жемчугом, румянцем-
розой, лилейным цветом кожи и т. д. Правда, они стремятся
этот шаблон несколько индивидуализировать, подчеркивая от-
дельные подробности, мелочи во внешности красавицы, свой-
ственные ей одной. Чаще всего эти детали красочные. У ге-
роини Жуковой в повести „Суд сердца" „лазуревая жилка,
тихо бьющаяся под прозрачной кожицей" (стр. 8 — 9). У одной
из красавиц Ап. Григорьева ярко очерчены „синие жилки на
прозрачном облике" („Один из многих"). У Ольги в „Вадиме"
Лермонтова „розовая маленькая ножка, едва р а з р и с о в а н -
ная лиловыми жилками, украшенная нежными прЬзрач-
ными ноготками". У одной из красавиц, обрисованных Ган,
кожа столь нежна и п р о з р а ч н а , что, „казалось, заметно
было б о л е з н е н н о е волнение ее крови" („Напрасный дар",
стр. 19). У другой героини той же писательницы „продолго-
ватое личико, как спелый персик, играло румянцем и книзу
покрывалось нежным пушком" („Воспоминание Железноводска",
стр. 57 — 58). У одной из женщин, охарактеризованных Ла-
жечниковым „темный з а г а р , напоминающий картины гре-
ческого письма" („Ледяной дом"). Под глазами героины „Вадима"