Русский романтизм
Шрифт:
прекрасное..." У Элеоноры в „Аббадонне" Полевого „выра-
жение какого то вдохновенного чувства во взоре" (стр. 120).
Писатели 30-х годов часто отмечают позу женщины-
ангела. Она обычно на коленях, в молитвенном экстазе.
В таком положении, подчеркивающем ее небесность, поражает
она героя романа. Энский из „Искателя сильных ощущений"
Каменского встречает Валерию в одном из углублений мона-
стыря,
одежда, прекрасные черты лица, с жаром высказываемая тихо
молитва, и глубокая горесть, которою проникнута была вся
ее наружность" привлекает его внимание (ч. 2, стр. 43).
Герой „Черной женщины" Греча заметил в иезуитской церкви
молодую, небогато одетую девушку, молившуюся с глубоким
чувством. Она стояла на коленях. Когда незнакомка припод-
нялась, он заметил „облик ангела, взгляд праведницы, слезы
1361
христианского умиления" (ч. 2, стр. 249). Глядя на молящуюся
красавицу, герой повести Кудрявцева „Флейта" восклицает:
„Боже мой, как она была мила в эти минуты, когда вместе
с теплою молитвой, кажется, вся душа ее отразилась на лице!..
Глаза, воздетые к небу, были увлажнены слегка навернувши-
мися слезами, между тем, как все черты ее сияли кроткок*
небесною радостью" (ч. 1, стр. 117).
Ольга из „Вадима" Лермонтова „тихо стала перед обра-
зом", большие глаза ее были устремлены на лик Спасителя,
это была ее единственная молитва и, еслиб бог был челове-
ком, то подобные глаза никогда не молились бы напрасно"
Образ молящейся женщины часто встречается у Шаховой.
Героиня „Перста Божьего" молится; черты ее —
Прекрасны, как у ликов рая
Чистейшей светлой красоты!
Как небо юга — тихо ясен,
Очаровательно прекрасен
Взор томной светлой синевой (стр. 31).
Княжна в „Страшном красавце" той же Шаховой „колено-
преклоненно, прилежно молится".
Моленье прелесть наводило
На эти нежные черты
И что-то ангельское было
В молящем взоре сироты (стр. 71)1).
Рядом с этим образом неземных красавиц — женщин-
небожительниц писатели 30-х годов создают и портрет жен-
щины, являющейся антитезой к ним, полным контрастом их —
женщины, проникнутой сладострастием, чувственной, влекущей
к страсти. Они прелестны, но не воздушны, как женщины-
Пери (Марлинский, Мулла Hyp, т. 3, стр. 38). Они обольсти-
тельны и созданы для рая Магомета. Они не ангелы, а гурии.
Об одной из таких красавиц поэт говорит, что ею можнб
любоваться, „как звездою любви на роскошном ложе неба,
как обольстительною девою, которая должна украшать рай
Магометов: все помыслы об ней — соблазн, грех, бессонница,
видения, бунтующие кровь вашу" (Лажечников, „Ледяной дом"),
Вся внешность такой женщины-гурии проникнута сладостра-
1) Художники этого времени тоже стремятся воплотить этот идеал жен-
ской красоты. В живописи мы часто находим аналогичные литературе жен-
ские портреты. Егоров изображает на портрете княгиню Голицыну с глазами,
устремленными к небу, задрапированную в широкий плащ. Брюллов обла-
ком легкого газа обвивает княгиню Ж. И. Лопухину. Головку княгини
Белосельской-Белозерской Грез небрежно окутывает туманным, прозрачным
вуалем. Лауренс рисует княгиню Ливен хрупкой, тонкой, почти бесплотной
в ее белом воздушном платье.
1361
стием. Глаза ее, „увлаженные негою, избытком сердечным,
как бы просящие, жаждущие ответа", уста ее манят по-
целуй (Лажечников, „Ледяной дом"). У одной из героинь
„Искусителя" Загоскина глаза, „которые при первой встрече
с вашими готовы были вспыхнуть и прожечь ваше сердце",—
все в ее внешности изобличает „пламенную итальянку;
можно было побиться об заклад, что в порыве страсти она
не остановится и умереть за своего любовника, и зарезать
его собственною рукою" (т. 4, стр. 160). Красота такой жен-
щины вызывает не благоговение, а чувственные порывы.
У Марлинского красавица могла бы „свести с ума любого из
платонических мудрецов, искусить самого постного из отшель-
ников мира" („Месть", стр. 69—7).
Наряд этих женщин не подчеркивает их бесплотности
и воздушности, а, наоборот, обрисовывает „слегка сокровен-
ные формы тела" (Марков, „Мечты и были", стр. 68—69).
Белая ткань, которая покрывала Кичкене в „Мулла Hyp"