Сальватор

Должны признаться, что граф Эрколано***, после того как его поставили в это положение, смотрел вовсе не в небо: он старался увидеть, с кем имеет дело и кто это так внезапно, можем даже добавить, так грубо показывает ему свою силу.

Но он так ничего и не увидел: напавший на него человек, если это был человек, все время находился за его спиной.

Но поскольку этому человеку достаточно было одной руки для того, чтобы держать обе руки авантюриста, тот почувствовал, что другая рука незнакомца бесстыдно шарит по его телу.

Эта рука остановилась на его поясе, взяла один из засунутых туда пистолетов и перебросила его через стену.

За первым пистолетом последовал и второй.

Затем к пистолетам присоединился кинжал.

После чего, убедившись, что другого оружия, кроме этих двух пистолетов и кинжала, у графа Эрколано*** нет, рука переместилась от пояса к горлу и начала сдавливать его с такой же неумолимостью, как гайка поднимается по резьбе под равномерными и непрерывными усилиями гаечного ключа.

По мере того, как сжимался захват на горле, ослабевал захват на запястьях, и вскоре граф Эрколано*** мог уже двигать руками, но никак не мог кричать.

Возможно, возникнет вопрос о том, каким образом могло получиться так, что этот человеческий аэролит, поставивший графа Эрколано*** в столь стесненное положение, смог скрыться от пристального взора человека, привыкшего так тщательно осматривать местность, на которой ему предстоит действовать. Ответим на это, что, как настоящий материалист, граф Эрколано*** больше заботился о земле и полностью позабыл о небе. А мы видели, что аэролит упал на него с неба или по крайней мере из густых веток одного из каштанов, росших рядом с калиткой сада Регины.

А теперь, если нашим читателям хочется узнать, кто же такой этот внезапный аэролит, который к большому неудовольствию авантюриста рухнул ему на голову и чьи пальцы так цепко держали его за горло, мы скажем, если они еще об этом не догадались, что этим аэролитом был не кто другой, как несчастный козел отпущения мадемуазель Фифины. То есть наш старый знакомый: силач-плотник Бартелеми Лелон по прозвищу Жан Бычок.

Дело в том, что, уйдя накануне в десять вечера от Петрюса, которого он успокоил, показав пятьсот тысяч франков банкнотами, Сальватор направился к плотнику. Тот, увидев Сальватора, как всегда, немедленно заявил, что готов пожертвовать ради него двумя-тремя рабочими днями и даже неделей, если понадобится.

– Я прошу тебя посвятить мне только один вечер, – ответил на это предложение Сальватор.

Затем, сказав, что ему нужны его руки, и не вдаваясь в объяснения, назначил плотнику встречу в девять часов вечера следующего дня на бульваре Инвалидов.

Там, указав ему на стоявший рядом с калиткой парка каштан с густой кроной, сказал:

– Ты взберешься на это дерево и просидишь на нем, не шевелясь, спрятавшись и не издавая ни малейшего звука, до полуночи. В полночь, может быть, даже чуть раньше, ты увидишь, как перед калиткой будет прохаживаться один человек. Следи за ним внимательно и не шевелись, чтобы ни случилось. В полночь с другой стороны к калитке подойдет некая дама, которая будет говорить с этим человеком о делах. В обмен на десять пачек денег он передаст ей десять писем. Ты ничего не предпринимай. Когда эта дама получит десятое письмо, она произнесет такие слова: Мы в расчете. Как только она их произнесет, прыгай на этого человека, хватай его за горло и сжимай до тех пор, пока он сам не отдаст тебе эти деньги. В остальном действуй по обстоятельствам. Можешь ударить его несильно, если хочешь. Но бей только тогда, когда ничего другого тебе не останется.

Мы видели уже, что Жан Бычок в точности исполнил часть полученных от Сальватора инструкций. Давайте теперь посмотрим, как он будет выполнять остальные.

Мы оставили Жана Бычка в тот момент, когда он сжал горло графа Эрколано до такой степени, что тот потерял способность говорить. Но пока мы с вами отвлеклись на объяснения, которые только что дали нашим читателям, рука плотника продолжала сжиматься и у авантюриста уже вывалился язык.

– Хватит, – сказал Жан Бычок, разоружив противника и приведя его в должную кондицию, – теперь давай поговорим.

Граф Эрколано издал какой-то сдавленный звук.

– Ты согласен? Отлично! – сказал Бартелеми, по-своему истолковав хрип графа. – В таком случае, – продолжил он угрожающим тоном, – ты сейчас отдашь мне то, что тебе только что вручила эта молодая женщина.

Авантюрист задрожал, словно услышав трубы последнего суда. На сей раз он ничего не ответил Жану Бычку. Он не издал ни звука.

Ему не хватало воздуха, или он отказывался?

Он уже задыхался, но продолжал отказываться.

Жан Бычок повторил свою просьбу, сопроводив ее дополнительным сжатием горла противника.

Граф Эрколано, руки которого были свободными, попытался было схватить противника за воротник.

– Убери лапы! – сказал Жан Бычок.

И так сильно шлепнул графа по запястью, что чуть было не отбил ему руку.

Затем Жан Бычок чуть усилил сдавливание, от чего граф Эрколано высунул язык еще на дюйм.

Возможно, читатель задаст вопрос, почему Жан Бычок, вместо того чтобы требовать от графа Эрколано такую тягостную услугу, которая претила всему существу последнего: отдать ему то, что он взял, не мог сам просто забрать деньги из его кармана? Ведь взять их самому было ничуть не труднее, чем отнять у противника пистолеты и кинжал и перебросить их через стену парка.

На это ответим, что Сальватор сказал плотнику: «Сжимай ему горло до тех пор, пока сам не отдаст тебе эти деньги». А Жан Бычок, исполняя данный ему приказ, не хотел забирать деньги и продолжал сжимать горло графа Эрколано для того, чтобы подвести его к этому поступку.

– Ах, так! Ты не желаешь отвечать? – сказал Жан Бычок, не понимая, что шантажист просто не мог произнести ни единого звука и принимая его молчание за нежелание отвечать.

Поэтому, стараясь добиться ответа, он еще крепче сдавил горло вымогателя.

Но, несмотря на это, и особенно из-за этого тот был не более красноречив, чем раньше.

Он только делал руками отчаянные движения, которые показали Жану Бычку, что в молчании противника было не столько уж упрямства, сколько он предполагал.

Он чуть ослабил хватку для того, чтобы прочесть на лице противника то, чего тот не хотел сказать вслух.

Лицо графа было лиловым, налившиеся кровью глаза вылезли из орбит, язык высунулся настолько, что доставал уже до галстука.

Жан Бычок понял, в чем было дело.

– Ну надо же, до чего этот человек упрям! – сказал он.

И снова затянул гайку.

На сей раз перед глазами авантюриста промелькнули тысячи похоронных огней. Пока ему сжимали горло, он еще сопротивлялся, но после того, как ему дали возможность вздохнуть, а потом снова перекрыли кислород, он живо сунул руку в карман и уронил или бросил на землю девять пачек банкнот.

Жан Бычок, не отпуская горло противника, ослабил хватку. Авантюрист с шумом вздохнул.

Но когда в легкие графа Эрколано проник свежий ночной воздух, в сердце его затеплилась надежда.