Сальватор

– Тогда говорите скорей! Куда она делась?

– Туда, где бывает каждый день, не ставя в известность своего мужа, – сказала молочница, указывая пальцем на здание, расположенное между домами 297 и 299 и называвшееся жителями квартала Малый Бисетр.

– Вы уверены в этом?

– Да.

– Значит, вы ее знаете?

– Это одна из моих клиенток.

– Но что она там делает?

– Не спрашивайте об этом у честной девушки, мсье Сальватор.

– Значит, она ходит к кому-то?

– Да, к одному полицейскому.

– Как его имя?

– Жамбасье… Жюбасье…

– Жибасье! – воскликнул Сальватор.

– Точно, – ответила молочница.

– Ах! Честное слово, это рука судьбы, – прошептал Сальватор. – Я так давно искал его адрес, а теперь мне дала его мадемуазель Фифина. Ах, мсье Жакаль, как вы правы, когда говорите: Ищите женщину! Спасибо, Магелонна. Ваша мать здорова?

– Да, мсье Сальватор, спасибо. Она очень вам признательна за то, что вы добились, чтобы в Неизлечимых осмотрели эту несчастную женщину.

– Хорошо, хорошо! – воскликнул Сальватор.

И направился к Малому Бисетру.

Он некогда жил в квартале Сен-Жак и изучил его вдоль и поперек. Поэтому он прекрасно знал то мрачное, тошнотворное, заразное и опасное здание, которое в народе звали Малым Бисетром. Это было нечто наподобие нагроможденных один на другой темных и сырых подвалов Лиля.

Сальватор был знаком с этим зданием потому, что не раз бывал в нем во время своих филантропических поисков. Поэтому ему не составляло труда разобраться в этом лабиринте.

Вначале он вошел в подвал левого крыла здания и быстро поднялся на шестой этаж.

Очутившись на шестом этаже, то есть под крышей, он увидел семь или восемь дверей, выходивших в грязный коридор.

Он приложил ухо к каждой двери и послушал.

Не услышав ни малейшего шума, он собрался уже проделать то же самое с дверьми пятого этажа, но тут увидел через разбитое стекло окна лестничной площадки на лестничной клетке шестого этажа соседнего подъезда силуэт мадемуазель Фифины.

Он стремительно сбежал вниз по лестнице и крадучись стал подниматься по лестнице соседнего подъезда. До последней ступеньки он дошел так тихо, что мадемуазель Фифина, молотившая в дверь кулаками со всевозрастающим нетерпением, его даже не услышала.

Она стучала в дверь и кричала:

– Да откройте же! Это я, Жиба, это я!

Но Жибасье не открывал, несмотря на то, что ему доставляло большое удовольствие, когда его имя произносили на итальянский манер.

Вернувшись домой в четыре часа утра, он, несомненно, переживал во сне ту опасность, которую он с помощью своего доброго гения сумел избежать, и радовался во сне же тому, что вышел живым-здоровым из такой передряги.

Он услышал, что в дверь к нему кто-то стучится.

Но Жибасье решил, что он еще спит, будучи в полной уверенности, что никто не любит его столь нежно, чтобы прийти к нему с визитом в столь ранний час. Поэтому, решительно повернувшись лицом к стене, он собрался снова заснуть, бормоча себе под нос:

– Стучите! Стучите!

Но это вовсе не устраивало мадемуазель Фифину. Она продолжала ломиться в дверь с удвоенной силой, называя каторжника самыми ласковыми именами.

В самый разгар ее нежных излияний она почувствовала, как на ее плечо нежно, но властно опустилась чья-то рука.

Обернувшись, она увидела Сальватора.

Все моментально поняв, она уже открыла было рот, чтобы позвать на помощь.

– Молчи, несчастная! – сказал ей Сальватор. – Если, конечно, не хочешь, чтобы я тебя арестовал и немедленно отправил в тюрьму.

– Арестовать меня, но за что?

– Прежде всего за воровство.

– Я не воровка, слышите! Я честная девушка! – завопила мерзавка.

– Ты не только воровка, у которой сейчас находятся пятьсот тысяч принадлежащих мне франков, ты еще и…

И он тихо произнес несколько слов.

Длинная девица смертельно побледнела.

– Я его не убивала, – сказала она. – Это сделала любовница Крючка. Это Рыжая Бебе.

– А ты держала лампу, в то время, как она убивала его кочергой. Это, впрочем, вы выясните между собой, когда окажетесь с ней в одной камере. Так кто теперь будет звать на помощь, ты или я?

Длинная девица застонала.

– Ну, живее, – сказал Сальватор. – Я спешу.

Дрожа всем телом от гнева, мадемуазель Фифина сунула руку под платок и достала спрятанные на груди несколько пачек банкнот.

Сальватор пересчитал. Пачек было всего шесть.

– Хорошо! – сказал он. – Осталось еще четыре таких же пачки, и разойдемся.

К счастью для Сальватора, а возможно, и для нее самой, поскольку Сальватор был не из тех, кого можно застать врасплох, у мадемуазель Фифины не было при себе никакого оружия.

– Ну же, остальные четыре пачки! – сказал Сальватор.

Скрипнув зубами, Фифина снова сунула руку под шаль и достала с груди еще две пачки.

– Осталось еще две, – сказал Сальватор.

Девица в третий раз полезла за пазуху и достала еще одну пачку.

– И еще одну, последнюю! – произнес молодой человек, нетерпеливо топнув ногой.

– Это все, – сказала она.

– Там было десять пачек, – сказал Сальватор. – Ну, давай быстрей последнюю. Я жду!

– Коль там было десять пачек, – решительно сказала мадемуазель Фифина, – это значит, что я обронила ее по дороге.

– Мадемуазель Жозефина Дюмон, – произнес Сальватор. – Берегитесь! Вы играете с огнем!

Высокая девица вздрогнула, услышав, как он произнес ее полное имя.

И сделала вид, что ищет что-то на груди.

– Да клянусь, что больше у меня ничего нет! – сказала она.

– Есть, вы лжете, – произнес Сальватор.

– Черт возьми, – нахально сказала она. – Тогда обыщите меня.

– Я предпочту потерять пятьдесят тысяч франков, нежели притронусь к коже такой гадюки, как ты, – ответил молодой человек с выражением крайнего отвращения. – Тогда пошли, тебя обыщут в ближайшем полицейском участке.

И локтем подтолкнул ее к лестнице, словно опасался прикоснуться к ней ладонью.

– О! – вскричала она. – Вот, забирайте ваши деньги и убирайтесь с ними к черту!

Достав из-за пазухи последнюю пачку, она с яростью швырнула ее на пол.

– Отлично, – сказал Сальватор. – А теперь пойди извинись перед Бартелеми. И помни, что если он еще раз мне на тебя пожалуется, я отдам тебя в руки правосудия.

Показав Сальватору кулак, мадемуазель Фифина побежала вниз по лестнице.

Сальватор проводил ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась в темных извилинах гигантской винтовой лестницы. Затем, не видя ее больше, нагнулся и поднял пачку. Вытащив из нее десять банкнот, он положил их в свой бумажник. Остальные девять целых пачек и одну начатую сунул в другой карман.